Ведарь Перевертень. Книга 2
Шрифт:
Я очнулся. Вынырнул из кошмарного прошлого в ужасное настоящее. Я не понимал, где нахожусь, но видел в огненных всполохах множество икон, подсвечники и кадила. Черный дым валил со всех сторон, по полу, по стенам, по перекрытиям стелились языки жадного пламени.
Стальные руки хлестнули по лицу, в горле жгло от едкого дыма. Огонь жадно лизал изображения святых, я видел почерневшее лицо седовласого старца, что грозно хмурил брови и с укоризной смотрел на меня – будто это я виноват в поджоге. Видел всего три секунды, пока огонь полностью не охватил икону.
Сильные руки подхватили моё связанное тело, и невидимый человек вытащил меня из горящего здания. Глаза щипало от дыма и я не смог разглядеть своего спасителя. Я ощутил плечом ребристый забор и руки отпустили меня, послышался торопливый топот. Меня согнуло от выходящего кашля. Тугие веревки сдавливали грудь объятиями удава.
Горел храм Уара, храм, где молились за умерших некрещеными. Серыми пятнами скользили сельчане, в руках поскрипывали ведра. Женские крики хлестали по ушам, пламя все больше разгоралось, жадно пожирая деревянные стены.
Над зеленой крышей светился в лучах огня православный крест, то скрываясь за плотными клубами, то проявляясь как маяк в разыгравшейся буре. К ясным звездам уносился густой черный столб дыма, снизу подсвечиваемый яркими языками пламени
Кто меня вытащил? Как я тут очутился?
Юля! Что с ней?
Под свежим ветерком огонь разгорался сильнее, угрожал перекинуться на постройку рядом, а оттуда и на все село. Вот чем страшны деревенские пожары – беда одного может стать общим горем. И бабки рассказывали, как из-за одного брошенного окурка выгорала целая деревня.
Метнулся сельский участковый с ведрами в руках. Половина воды выплеснулась на домашние трико, но ведра все-таки опрокинулись в жадный зев пламени. Выплеснулись белые клубы пара, смешались с черными столбами дыма.
Я заметил выгнутый штырь арматуры неподалеку от себя и пополз к нему. Холодная земля леденила кожу, щеку оцарапала подрастающая осока, тихонько поползла теплая струйка крови. Всё потом, сейчас нужно развязать путы.
Ржавое железо дрожало под трением веревки, понемногу расходились крепкие волокна. Ещё пару скребков и натянутая струна лопнула. Множество нитей распалось под натиском ребристого металла. Дальше ноги. Обломался ноготь под тугим узлом, но не до этого сейчас.
Пламя жадно пожирает весь храм, не оставляя ни одного кусочка, шипит в ответ на выливаемую воду. Высушенное дерево полыхает как облитое бензином.
– Пустите меня! Пустите!!! – прозвучал пронзительный вопль.
Трое мужчин держали за руки пожилого священника, порывающегося кинуться в пламя. Крупные слезы блестели на морщинистом лице при виде гибели своего детища. Две женщины хлопотали рядом, пытались успокоить священника. Когда я возвращался после ночных пробежек, то часто видел, как отец Николай вставал засветло и хлопотал возле храма, то подкрашивая, то что-то ремонтируя, а теперь частичка его души сгорала в жадном пламени.
Глава 4
Кое-как я стянул путы и присоединился к борьбе с общим горем: хватал ведра, выплескивал шипящую воду, бросал назад под голосящий крик женщин и спертый мат мужчин. Вода пузырилась на бревнах, но потушенные участки вновь занимались ярким пламенем.
Мелькали лица, руки, ведра. Юля и оборотни отошли в сторону, сейчас важнее не дать распространиться пожару. Схватить, выплеснуть, отдать, схватить, выплеснуть, отдать. В селе много деревянных домов – страшно подумать, если огонь перекинется на другие здания…
– Стой, Николай! – откуда-то слева прилетел крик, и я невольно обернулся.
Разметав мужчин, настоятель кинулся в огонь, тощая бородка окаймляла беззвучно кричащий рот. Я перехватил вырвавшегося священника, он отмахнулся от меня, как от назойливого насекомого. Полгода назад, до теткиных тренировок я бы отлетел прочь легкой пушинкой, но то время прошло. Я нажал ему на точку на шейной артерии и обеспечил полчаса сна. Откинул назад грузное тело, и батюшку подхватили два мужика.
– Сашка, ты как здесь? Там же тетка… – перекричал гул пожара подбежавший участковый.
– Что с тётей? – выкрикнул я в ответ и почувствовал, как холодок пробежал внутри.
– Ай, ладно, потом, всё потом. Держи ведра!
Где-то вдалеке раздалась сирена пожарной машины.
– Наконец-то! – выдохнула полная женщина, что принимала из рук ведра, и плеснула в бушующую стихию очередную порцию воды. – Как же они долго добирались.
Отсветы красно-синих мигалок засверкали по невысоким домам. Завывающая больным зверем, красная машина вынырнула с соседней улицы. Как горох рассыпались брезентовые мужчины, сноровисто достали инвентарь и шустро размотали рукав.
По инерции ещё передавались ведра, когда внутрь рухнула крыша, и люди отскочили от разлетевшихся горящих стропил и кусков покореженного металла. В небо взмыл фонтан сверкающих искр. Мощная струя пены ударила по горящему храму, языки пламени поползли вниз по стенам.
Я здесь больше не нужен.
Что там с тетей?
Я поспешил к дому, по пути пытался отряхнуть испачканную одежду – бесполезно. Озадачил вид машины «Скорой помощи» у нашего дома, распахнутая калитка, концы развязанной защитной веревки на песке дорожки. Чуть поодаль валялись несколько вырванных кусков дерна – на кусте крапивы повис серый клок шерсти. В окнах дома горел свет и на шторах мелькали тени.
Я подошел к курившим санитарам.
– Здравствуйте! Что тут происходит? – я внимательно осмотрел обоих.
Последнее время мне не очень везет на людей.
– А тебе какое дело? Или пожар потушили? – вопросом на вопрос ответил пожилой санитар со слегка выкаченными глазами.
– Я здесь живу. Что с тетей?
– А-а, с тетей говоришь. Пока ты по девкам лазил, волки порвали твою тетю, защитник хренов! – резко выплюнул второй санитар, помоложе и поразвязней.
– Где она? – я рванулся к дому, но молодой санитар успел поймать за рукав.