Веди свой плуг по костям мертвецов
Шрифт:
В результате Борос задержался у меня на несколько дней. Каждый вечер обещал, что завтра за ним приедут студенты или волонтеры «Акции сопротивления Гослесу», но потом оказывалось, что у них сломалась машина или что им пришлось уехать в другое место по важным делам, что по дороге они завернули в Варшаву, а однажды даже потеряли сумку с документами. И так далее. Я уже начала опасаться, что Борос приживется у меня, словно личинка Плоскотелки в стволе ели, и только Гослесу будет под силу его выкурить. Хотя я видела, что он старается не причинять хлопот и даже помогает. Например, вдохновенно и очень тщательно вымыл ванную.
В рюкзаке Борос держал небольшую лабораторию, коробку с ампулами и бутылочками, а в них, как он утверждал, имелись
– Если капнуть этим на кусок дерева, самки жуков бросятся туда и отложат яйца. Сбегутся к этой колоде со всей округи, почуют за много километров. Достаточно нескольких капель.
– А почему люди так не пахнут? – спросила я.
– Кто тебе сказал, что не пахнут?
– Я ничего не чувствую.
– Может, ты, моя дорогая, просто не догадываешься о том, чтo чувствуешь, и в силу человеческой гордыни продолжаешь верить в собственный свободный выбор.
Присутствие Бороса напоминало мне, чтo это такое – жить в одном доме с кем-то. И как это неудобно. Как ужасно сбивает с мыслей и отвлекает. Как другой Человек начинает раздражать не столько своими действиями, сколько своим присутствием. И когда по утрам он уходил в лес, я благословляла мое чудесное одиночество. Неужели это возможно, думала я, десятилетиями жить вместе, бок о бок. Спать в общей постели, дышать друг на друга, нечаянно толкать сквозь сон. Не стану утверждать, что со мной такого не случалось. Некоторое время я спала в одной постели с Католиком, и ничего хорошего из этого не вышло.
11. Пение Летучих мышей
Если птицу в клетку прячут,
Небеса над нею плачут.
Я вынуждена написать это письмо, поскольку меня беспокоит пассивность местной Полиции в деле расследования смерти моего соседа в январе этого года, а также гибели Коменданта полтора месяца спустя.
Оба этих печальных события произошли совсем неподалеку, поэтому вас не должно удивлять то, что я лично ими Обеспокоена и Встревожена.
По моему мнению, существует немало очевидных доказательств того, что эти люди были Убиты.
Я бы никогда не стала делать столь далеко идущих заявлений, если бы не тот факт (а я понимаю, что факты являются для Полиции тем же, чем кирпичи для дома или клетки для организма – из них строится вся система), что я и мои друзья оказались свидетелями не столько самой смерти, сколько вида места происшествия сразу после нее, еще до прибытия полиции. В первом случае еще одним свидетелем был мой сосед Сверщиньский, во втором – мой бывший ученик Дионисий.
Мое убеждение, что Покойные стали жертвами Убийства, базируется на двоякого рода наблюдениях.
Во-первых, на месте Преступления в обоих случаях находились Животные. В первом случае у дома Большой Ступни мы вместе со свидетелем Сверщиньским видели нескольких Косуль (в то время как их товарка уже лежала разделанная на кухне потерпевшего). Что же касается Коменданта, свидетели, в том числе нижеподписавшаяся, обнаружили бесчисленное количество следов копыт Косуль на снегу вокруг колодца, где было найдено тело. К сожалению, вследствие неблагоприятной для глубокоуважаемой Полиции погоды эти чрезвычайно важные и весомые доказательства, которые прямо указывают на виновников обоих преступлений, оказались уничтожены.
Во-вторых, я решила проанализировать весьма характерную информацию, которую мы можем почерпнуть из космограмм (обычно их называют Гороскопами) потерпевших, причем и в том и в другом случае представляется очевидным, что гибель людей могло повлечь за собой нападение на них Животных. Это очень редкое расположение планет, почему я и предлагаю глубокоуважаемой Полиции обратить на него особое внимание. Позволю себе приложить оба Гороскопа в надежде, что полицейский Астролог их рассмотрит и поддержит мою Гипотезу.
С уважением,
На третий или четвертый день пребывания у меня Бороса притащился Матоха, что также следует считать событием из ряда вон выходящим, поскольку он почти никогда меня не навещает. Мне показалось, что сосед несколько встревожен присутствием чужого мужчины в моем доме и пришел на разведку. Передвигался Матоха, согнувшись пополам и положив руку на поясницу, лицо искажала гримаса боли. Испустив тяжелый вздох, он сел.
– Поясницу схватило, – сообщил Матоха вместо приветствия.
Выяснилось, что он замесил в ведрах цементный раствор и собрался было делать новую прочную дорожку к дому со стороны двора, но едва наклонился над ведром, как в спине что-то хрустнуло. Поэтому Матоха застыл в этой неудобной позе, с протянутой вперед рукой – боль не позволяла распрямиться даже на миллиметр. Только сейчас его немного отпустило, и он пришел ко мне за помощью – знает, что я разбираюсь в строительстве, да и сам видел, как в прошлом году я делала похожую цементную дорожку. Матоха посмотрел на Бороса исподлобья и очень неприветливо, особенно на его косичку – наверняка счел, что тот попросту выпендривается.
Я познакомила их. Матоха, явно поколебавшись, протянул руку.
– Опасно вот так шататься по здешним местам, тут происходят странные вещи, – угрожающе сказал он, но Борос пренебрег его предостережением.
Поэтому мы отправились спасать цемент, пока тот не застыл в ведрах. Работали мы с Боросом, а Матоха сел на стул и отдавал распоряжения, которые облекал в форму рекомендаций, начиная каждую фразу словами: «Мой вам совет…»
– Мой вам совет – лейте понемногу, в одном месте, в другом, а как растечется – дольете. Мой вам совет – подождите, пока не осядет. Мой вам совет – не мешайте друг другу, не суетитесь.
Это изрядно выводило нас из себя. Но потом, закончив работу, мы уселись в теплом солнечном пятне перед домом Матохи, где неторопливо готовились расцвести пионы, и весь мир, казалось, был покрыт тоненьким слоем позолоты.
– А чем вы вообще в жизни занимались? – спросил вдруг Борос.
Его слова прозвучали так неожиданно, что я моментально погрузилась в воспоминания. Они поплыли перед моими глазами, и, как это часто случается с воспоминаниями, все в них казалось лучше, привлекательнее, радостнее, чем было на самом деле. Удивительно, но мы замолчали.
Для людей моего возраста нет уже мест, которые ты действительно любил и частью которых являлся. Перестают существовать места детства и молодости, деревни, куда мы ездили на каникулы, парки с неудобными скамейками, где расцветала первая любовь, былые города, кафе, дома. Даже если сохранилась их внешняя оболочка, это тем более болезненно, потому что напоминает скорлупу, под которой ничего нет. Мне некуда возвращаться. Это сродни заключению. Стены камеры – горизонт видимого. За ними существует мир, который мне чужд и который мне не принадлежит. Поэтому для таких, как я, возможно только здесь и сейчас, ибо любое потом сомнительно, любое будущее едва намечено и туманно, напоминает мираж, готовый рассеяться от малейшего дуновения ветра. Так я размышляла, пока мы сидели и молчали. Это было лучше, чем разговор. Понятия не имею, о чем думали мужчины. Может, о том же самом.
Мы все-таки договорились собраться вечером втроем и выпили немного вина. Нам даже удалось попеть хором. Начали с «Лесной колыбельной», но тихо и нерешительно, словно под открытыми в сад окнами притаились большие уши Ночи, готовые подслушать все наши мысли, все слова – даже слова песни, и предъявить на рассмотрение верховного суда.
Один Борос не стеснялся. Оно и понятно – этот был не дома, а на гастролях всегда можно дать себе волю. Откинулся на стуле и, делая вид, будто аккомпанирует себе на гитаре, прикрыл глаза и запел: