Ведьма-двоедушница
Шрифт:
Да, спасти его Саша уже не могла, но кое-что всё же было в её власти. Она могла подарить ему лёгкую смерть, спасти его душу и помочь ей уйти туда, откуда она сможет двигаться дальше. Такой дар был бесценным.
Саша ещё раз погладила барина по волосам и, поцеловав его руку, закрыла глаза. Комнату заполнил мягкий зелёный свет. Стало тепло и уютно. Два, три, четыре удара сердца и всё закончилось.
Саша открыла глаза. Лицо барина было светлым и спокойным, и многим моложе, чем при жизни. Всё, что его терзало, отошло. Отошёл и он. Туда, где не
Прав был и отец. Теперь она могла попрощаться. Поцеловав барина в лоб, Саша удалилась.
На утро выпал первый снег. Белые хлопья скрывались в густом чёрном дыме, поднимавшимся над покоями, где только вчера испустил свой последний вдох добрый барин.
В город пришла чума.
– 2 -
Толстое бревно плавно покачивалось в такт широким шагам темноволосого молодца, нёсшего его на плече. Несмотря на середину осени, пришедшей ранее положенного, белая рубаха на нём взмокла.
Опустив бревно на землю рядом с другими, молодец вытер лоб рукой.
– Всё, братцы, последнее. Можно строгать.
– Ну, даёшь!
– хохотнул один из рабочих, подошедших с топорами к брёвнам.
– Девок тебе бы на плечах тягать, а не здесь прозябать!
Молодец лишь махнул рукой, мол, какие там девки, сначала дело, а потом уж и про девок подумать можно. Правда, девок-то было не так уж и много, да и так, чтоб в душу западали - тоже не сказать. Зато работы было полно. Северная резиденция царя сама себя построить не могла.
Каменный детинец (Дешный град, внутренняя крепость или цитадель) Вологды начал сооружаться в конце апреля 1566 года.
Территория его ограничивалась с севера рекой Вологдой. С юго-востока и юга были прорыты рвы, на западе насыпаны земляные валы.
Частично из камня была стена с северо-запада и полностью с юго-востока с девятью башнями и двумя башнями с пряслами (участок крепостной стены между двумя башнями) между ними на юго-западном углу. Внутри был построен каменный соборный храм - Софийский собор и деревянный царский дворец с церковью.
День и ночь держали стражу пять сотен стрельцов и около трёхсот пушек. И, несмотря на неожиданный отъезд царя, работы в ней продолжались: на месте недостроенных стен ставился деревянный острог (постоянный или временно населённый укреплённый пункт, обнесённый частоколом из заострённых сверху брёвен высотой 4-6 метров) с двумя десятками шатровых башен.
– Чего стоишь? Чего ждёшь?
– спросил всё тот же рабочий у молодца.
– Топор жду. Пара рук лишними не будет.
– Топор тебе? Ишь ты! Иди уже! Смотреть на тебя холодно!
Молодец пожал плечами, мол, как хотите, и широким шагом пошёл по своим делам. Умывшись и переодевшись в чистую рубаху, он надеялся спокойно отобедать, но в дверь настойчиво заколотили и, не дождавшись ответа, вломились гости.
– Встречай гостей, добрый человек!
– с порога прокричал первый.
– Мы не забыли про тебя, - подал голос второй, - и принесли тебе пожрать.
– Помер бы я без вас, братцы, - улыбнулся он.
– Помер бы, Ромка, не сомневайся.
Афоня и Димитрий были его давними друзьями: вместе осиротев, они попали в монастырь, где и выросли; вместе преодолевали любые преграды; вместе прибыли в Вологду в поисках лучшей жизни.
Отобедав, молодцы достали кружки и, тот, кого звали Димитрий, разлил по ним из принесённого запазухой красивого графина некую жидкость.
– Фу, гадость, - скривился Рома.
– Вы где эту погань взяли?
– А нас угостил этот... Как его? Ну, тот короче, что по-нашему ни хрена не понимает, - ответил Димитрий.
– Ин-же-няр, или как-то так, - добавил Афоня.
– Угостил?
– усмехнулся Рома.
– А как же! Спёрли вы это, братцы мои грешные!
– Бог простит, - ответил Афоня и, под дружный смех товарищей, перекестился.
– Короче, смех - смехом, а мы к тебе с делом пришли.
– Бородатое лицо Димитрия в миг приняло серьёзное выражение.
– Молва ширится, что по землям нашим хворь какая-то ходит, да людей старых, да малых на тот свет сживает. Говорят, целые станы закрывают: не войти, не выйти.
– И что? Коли суждено так помереть, так и помрём, - ответил Рома.
– Может, и помрём, да только здеся я не хочу дух испускать.
– Мы не хотим, - добавил Афоня.
– Царь может и вовсе передумал здеся себе гнёздышко вить. Сам видишь: сначала камни были, а теперь дерево. А дальше чего будет?
– И что вы предлогаете?
– Смахнув с бороды капли, Рома окинул товарищей подозрительным взглядом. Вот не сиделось им на месте: ни в монастыре, где они выросли, ни теперь здесь, где по их милости они и оказались, так сказать, в поисках лучшей жизни.
– Уходить надобно. Пока заставы не везде поставили.
– Куда? Это людей заставы, может, и остановят, но не голод и не хворь, какой бы она не была.
– Зато с набитым пузом помирать легче, - возразил Димитрий.
– Говорят, царь-батюшка в Александрийскую слободу вернулся. Поедем и мы туда и...
– Опричником быть хочешь?
– не поверил своим ушам Рома.
– Ты же слышал, что они натворили: от самой Москвы до Новгорода камня на камне не осталось, а в Новгороде-то...
– Чего сразу опричником?
– возмутились в один голос его собеседники.
– Работы там и другой хватает. Мы, люди добрые, и любой честной работы не чураемся!
"А не честной?" - подумал Рома, но вслух ничего не сказал. Видел же он, что они уже всё решили, и отпустить их одних дурней пытать счастье, он, конечно же, не мог. Братьями они хоть были и не по крови, но узы их были крепкими, как и руки, неоднократно приходившие друг другу на помощь. На том и порешили.
Долгим показался Роману путь от Вологды до Александровской слободы, и казалось, ему, что не только крепость он оставляет позади, но и монастырь, чьи стены были ему домом целых десять лет, и всю жизнь свою он по этой дороге проходит.