Ведьма полесская
Шрифт:
— И кто ж это может быть? Наши-то все на виду.
— Ну, кто на виду, а кто днями по лесу разгуливает… А пан Хилькевич пообещал, что если кто поможет изобличить бунтовщика, то и оброк всем крестьянам может урезать. Думаю, что найдется добрый и смелый человек для этого дела, люди спасибо ему скажут. А пан и награду ещё даст тому, кто верную службу ему сослужит. Это уж он твёрдо обещал!
Дед Лявон слушал приказчика и всё никак не мог уразуметь, к чему это клонит хитрый лис. Но известие насчёт награды его очень даже заинтересовало. Две маленькие чарочки горелки хоть и придали деду смелости в высказываниях,
— А к чему это ты, Степан Николаич, мне такое рассказываешь? Уж не думаешь ли ты, что это я смуту затеваю? Небось и награду от барского плеча за мою душу уже надеешься получить?
— Да при чём тут ты! — аж поперхнулся приказчик. — Ну, ты, дед, и вывернул. Какой из тебя бунтарь, да ещё и главенствующий. Тебе и гусей-то боязно доверить! — не подумав, выпалил Степан.
— Это отчего ж! — расправив плечи и грозно набычившись, возмутился дед Лявон, никак не ожидавший таких обидных слов в свой адрес. — Думаешь, я што, бунтовать не могу! Я в великом городе жил! Грамоту, почитай, всю знаю!
Дед Лявон был категорически не согласен с оценкой его способностей. Стариковские глаза гневно сверкали. Задетое самолюбие по-настоящему взбунтовалось, и старого не на шутку понесло.
— Понадобится — я и во главе войска могу стать! Мне б только коня видного да зипунка [31] без заплат. А лаптей столько б наплёл, што кажин день в новых ходил бы! Во как! Да мне б…
— Тихо, дед, тихо, — замахал руками приказчик. — Дальше я уже знаю: портки цветастые да девок эскадрон, — рассмеявшись, Степан еле остановил «бунтаря».
31
Зипун — верхняя крестьянская одежда типа кафтана без воротника. Изготавливалась из домотканого сукна.
Лявон ещё немного понервничал, однако поняв, что это всё пустое, угомонился и стал выжидать, что ж дальше будет. А насмешку старик всё же запомнил!
— Ладно, дед, не хотел я обиду тебе причинить. Давай допьём!
Лявон с оскорблённым достоинством промолчал, но за чаркой руку протянул живо.
— Открою тебе, дед Лявон, до конца секрет государственной важности, — таинственно начал приказчик после допитой горелки. — Догадывается пан Хилькевич, что это новый лесник мутит воду, настраивает чернь супротив всех помещиков, а может, и супротив самого царя. А доказательств пока нияких нема. Вот пан Хилькевич и злится, оброк не хочет людям убавлять из-за этого.
— Ну а я-то тут с какого боку-припёку?
— А с такого, дед, что вся надежда только на тебя…
— Это как же? — тут уж всерьез удивился дед Лявон.
Степан пристально посмотрел на него и, словно сам был заговорщиком, начал вкрадчиво подводить разговор к «геройскому» поступку, который и должен совершить дед:
— Вот если б лесник не исполнил панский наказ…
— Не! Прошка не ослушается, — решительно заявил Лявон.
— А надо сделать так, чтоб ослушался. Это и будет доказательством его крамольности. Людям выйдет польза большая и тебе награда!
— Хм, тут надобна целая страгедия, — блеснув образованностью и нервно теребя бороду, задумчиво произнёс
Видимо, в конце концов, старый всё ж соблазнился наградой.
— Не «страгедия», Лявон, а «стратегия». Это по-першае, а по-другое — никакой стратегии тут не надобно. Слухай меня внимательно…
Степан подробно втолковал Лявону план своего замысла. По этому плану дед должен будет прибыть на вырубку леса и, отозвав Прохора, поговорить с ним о пустяках, но так, чтобы остальные мужики это видели. О наказе пана Хилькевича, разумеется, не упоминать. После этого возвратиться на панский двор и доложить ему, приказчику, о выполнении поручения. А Степан уж сделает так, чтобы это слышал и Семен Игнатьевич.
— Вот и вся «страгедия». Ничего страшного и опасного, — подвёл черту приказчик.
— А награда? — без всякой скромности, нагло напомнил Лявон.
— Не переживай, разберёмся. По результату будет тебе и награда.
— Лес де рубят, в Киличевой Бели, кажись?
— Не, в Горевицком урочище.
— Ну, тады я пошёл. А ты уж за награду перед паном порадей.
— Давай, дед, с богом.
Приказчик глядел вслед старику и мысленно благодарил Бога, что он послал ему такого сообщника. Всё складывалось как нельзя лучше. Ведь даже в случае каких-то казусов можно будет всё свалить на выдумки Лявона, а уж всем известно, какой он в этом мастак. Да и так ясно как божий день, что поверят скорее приказчику, а выдумщика Лявона, в случае чего, ещё и плетью попотчевать можно будет за язык безудержный.
Время шло. Скоро уж и полдень, а от Лявона никаких вестей. Степан начал уже нервничать от неизвестности. А тут и пан Хилькевич уже дважды справлялся, когда ж, наконец, явится Прохор.
— Ты кого послал на вырубку? — строго спросил Семён Игнатьевич, теряя терпение.
— Лявон как раз туда поспешал, вот я и дал ему наказ известить Прохора.
Полусогнутая в угодническом поклоне спина приказчика никак не сочеталась с его хитровато бегающим глазкам.
Пан Хилькевич, брезгливо поморщившись, заметил:
— Нашел мне вестового! Он давно уже забыл про твой наказ! А вот своего приказания я не отменял! Это тебе понятно?!
Семёну Игнатьевичу особо и не к спеху было видеть Прохора, но уж больно броско резало глаза показное раболепие Степана. И это почему-то особенно сейчас сильно раздражало Семёна Игнатьевича. Приподнятое настроение быстро сменилось гневным упрямством. А когда пан Хилькевич не в духе, то всегда мечет гром и молнии, добиваясь беспрекословного послушания и немедленного исполнения хоть и не срочных, а иногда и вовсе абсурдных приказаний. Лишь бы было по его прихоти.
— В общем, так, Степан, ежели через час передо мной не будет Прохора, пойдёшь свиней доглядать! Я всё сказал! — с этими словами пан Хилькевич круто развернулся и скрылся в доме, не дав приказчику и словом обмолвиться.
У Семёна Игнатьевича, конечно же, не было намерения отправлять Степана на свинарник, но вот немного сбить лукавство с него никак не помешает, а может, даже и на пользу пойдёт.
Степан же угрозу пана Хилькевича принял всерьёз. Конечно, со свиньями у пана перегиб вышел, а вот должность приказчика можно потерять ни за что. И Степана такая перемена вовсе не прельщала. Ну, деваться некуда, надо срочно звать сюда этого ненавистного Прошку.