Ведьма
Шрифт:
Это казалось ей вполне вероятным.
Оранжево-золотой свет от фонаря проникал из-за двери и мельтешил на стене. Джалита увидела улыбку настоятельницы, склонившейся в приветствии, подобострастную, рабскую и, несмотря ни на что, хищную и грабительскую.
Когда знакомая фигура, несущая фонарь, вступила в комнату, с уст Джалиты, словно вороний крик, сорвалось имя:
— Эмсо.
Он прошел в комнату, не обращая внимания на настоятельницу, даже когда она выхватила у него из рук фонарь и быстро потушила его.
— Ну вот и я, — сообщил он Джалите, — пришел, чтобы услышать то, что должен услышать. Ты нужна
Легкий толчок вернул Эмсо обратно. Он вздрогнул и повторил:
— Ты нужна мне.
— Эмсо — последняя надежда для души Гэна Мондэрка. — Настоятельница неслышно подошла к ним. — Завет Апокалипсиса говорит нам: «Первое зло человечества, будь оно хоть мельчайшей искрой или могучим взрывом, может быть побеждено, должно быть побеждено. Начало огня зла — заблуждение. А привести огонь может только к вечному разрушению». — Голос женщины стал необыкновенно высоким. Когда она замолчала, Эмсо, казалось, стал выше ростом, но подергивающиеся пальцы выдавали тревогу.
Джалита глубоко вздохнула, пораженная неожиданно озарившим ее пониманием происходящего. Вся важность слов настоятельницы мгновенно открылась перед ней. В просьбе Эмсо не было ничего личного: ему действительно была нужна только помощь, ее сердце немного успокоилось.
Если они хотят уничтожить религиозные источники силы Гэна Мондэрка, то она знает, что они должны услышать. Она описала новую катапульту с полной достоверностью и честностью, а затем добавила:
— Леклерк сказал, что они зарезали животных для какой-то особой, тайной церемонии, он не сообщил подробности.
— Кто занимается всем этим? — прервал девушку Эмсо, в его словах чувствовалась неуверенность.
— Леклерк с какой-то женщиной, я почти забыла ее имя. Может быть, Бернхард? Этакая простушка.
— Она всех одурачила! — зарычал Эмсо. — Мы все знали, что Леклерк баловался с запрещенным знанием, а она всех нас обманула.
— Продолжай, дорогая, — остановила мужчину настоятельница, — расскажи Эмсо, что ты еще узнала.
Джалита покачнулась вместе со стулом, на мгновение спрятавшись от назойливого света свечи. Она опять вспомнила Слезы Нефрита, как старуха умело балансировала на краю света, используя тень и контраст, чтобы обмануть глаза. Резкое движение заставило слабое пламя задрожать, усиливая иллюзию и обостряя воображение.
— Леклерк собирает невидимую силу из воздуха, силу молнии. Жрец Луны использует это, чтобы убивать неверующих. Эта штука сделана из железа и меди, но она не гремит. Я бы не смогла понять, как она устроена. Она извергает огонь, синий огонь и шум, подобно кнуту. Если до нее дотронуться, пока она слаба, она заставит тебя прыгнуть. Леклерк говорит, что если она сильна, то убивает. Налатан спрашивал у него, откуда такая сила, а Леклерк ответил, что она подобна солнцу.
Настоятельница Фиалок осенила себя Тройным Знаком. Ее губы зашевелились, творя молитву. Эмсо выкатил глаза. На шее у него выступили вены. Вновь обретя дар речи, старуха спросила:
— Солнце? Он сказал, что эта сила — молния и солнце? Солнце — это жизнь. Налатан был воином-монахом Церкви прежде, чем черное зло совратило его. А сейчас он слушает грязные, недостойные слова о солнце и ничего не предпринимает. Он тоже стал негодяем.
— Остановись, — прогремел Эмсо. — Ты подошла опасно близко к той Церкви, что принадлежит исключительно мужчинам, она запретна для женщин.
Раскаяние охладило гнев настоятельницы:
— Я утратила рассудок, верный Эмсо, ведь это так легко для нас, слабых женщин. Это все слишком задело меня, прости.
— Конечно. — Его глаза вновь остановились на лице Джалиты. — Гэн нисколько не перечил такому богохульству? — спросил он.
— Нет, он не говорил ничего.
Мука сковала лицо мужчины, с видимым усилием он повернулся к настоятельнице.
— Даже хуже, чем я опасался. Мой друг. Скажи мне, как я могу спасти его. Умоляю тебя.
— Его прощением будет раскаяние и возвращение. Его проклятие — высокомерие. Он должен отказаться от лжи и зла, стать скромнее и вернуться в лоно Церкви. Ты спасешь его.
— Ты знаешь это? — Рвение бурлило в Эмсо. — Тебе сообщила провидица?
— Права Церкви были затронуты, если кто и может спасти Гэна, то только ты.
Джалита склонила голову, скрывая кривую улыбку. Она вспомнила ужасную ночь на берегу безымянного острова архипелага Морской Звезды. Холодный ветер скользил по ее обнаженной спине. Горячее бесстыдное пламя выставляло ее тело под похотливые взгляды. Джалита вновь увидела указательный палец Слез Нефрита, скрученный, сухой и уродливый, и ощутила кожаный ремень Скэнов, наброшенный на шею. Именно так они вели ее по деревне.
Гэн Мондэрк никогда бы не стерпел такого оскорбления, он бы просто погиб. Задохнулся в петле из сыромятной веревки, стянутой узлами предательства.
Глава 70
Снег шел в Трех Территориях три дня и три ночи. Звери попрятались в логова, забившись в любое укрытие, какое только могли найти. Крестьяне сидели по своим домам, втихомолку передавая друг другу древние истории о тех годах, что не знали ни зимы, ни лета, и смерть уводила тогда людей целыми поколениями. Там, где народа было побольше, люди собирались вместе, пережидая бурю, и делились тяжелыми предчувствиями, находя извращенное утешение во все более нагнетаемом страхе. Одни голоса отрывисто говорили о неизвестных всадниках, варварах из далеких стран, другие бормотали о таинственных странниках, принесших мистическое оружие необыкновенной мощности, известное только им самим.
Гордое имя Учителей, сиявшее так ярко под летним солнцем, для многих стало проклятием.
Слово ведьма стало очень популярным. Те, кто раньше никогда не смел произнести его, теперь обращались с ним удивительно легко. В сумрачных тавернах оно скользило, шепталось многими языками, перетекало из уст в уши, крыльями серой моли трогало испуганных слушателей, отравляя умы всех, кого успело коснуться.
Для большинства простых людей слово ведьма прочно связалось с бедственной погодой, создав неразрывное целое. Эти люди обвиняли темную силу во всеобщих неудачах, бесконечно падающий снег указывал на войну, развязанную злом. Скучная, пустая жизнь немедленно оказалась заполнена приятным осознанием происходящего.