Ведьмаки и колдовки
Шрифт:
Он время от времени вытряхивал из шкапа расшитые мешочки с лавандой и тихо матерился… ладно бы она сушеную раскладывала, так нет, страх перед ужасной молью толкал панну Вильгельмину на сговор с ведьмаком, каковой во много раз усиливал запах, делая его привязчивым и вовсе невыводимым.
— Из-за того, кто я есть… ты же видел… ты же понимаешь…
— Я понимаю, что твоей Дусе было плевать на то, уж извини, что ты есть.
Себастьян шляпу примерил, убеждаясь, что за прошедшие годы она не стала краше… и маловата ко всему, сидит на макушке, скособочилась,
— Это сейчас. А потом? Все ведь знают и… станут говорить… пальцами показывать… а если, не приведите боги, я…
— Ты веришь Старику?
— Верю.
— Хорошо. А себе веришь?
— Себе? — Лихо смахнул лепестки пионов на пол. — Не знаю. Хотел бы сказать, что да, верю, но… это не совсем правда.
Он провел пальцем по воротнику рубашки, высокому, под самый подбородок. Себастьян знал, что под ним — широкая полоса серебряного ошейника, в которой, как уверял Аврелий Яковлевич, надобности особой не имеется, разве что для успокоения.
А Лихо и она не успокаивала.
— Ты ведь знаешь, что ее не тронешь. — Себастьян шляпу отбросил в угол. Давно пора было на помойку ее отправить. — Человеком или волкодлаком… не важно, главное, что не тронешь.
— Ее — да. А остальных… если я… я не имею права рисковать людьми. Жить среди них…
…бестолочь. И сам того не понимает, насколько бестолочь… а все папаша, чтоб его… и Велеслав, который вновь почуял близость княжеского титула.
…король…
…интересы королевства, которым князь-волкодлак не очень-то соответствует…
…и удобное всем решение… не убить, конечно, не за что Лихо убивать, напротив, вон медальку в зубы сунули за особые, так сказать, достижения. И уже действительно не до смеха.
Себастьян смахнул перо, обломанное, смятое, и спокойным тоном поинтересовался:
— То есть ты все еще собираешься отправиться в монастырь?
Лихо развел руками. Иного варианта не видит? Ничего. Себастьян ему сейчас нарисует иной вариант во всех красках.
— Ладно.
— Что? — Лихо надеялся, что его отговаривать станут, все ж таки монастырская жизнь его вовсе не привлекала.
— Иди, — миролюбиво повторил Себастьян. — И ни о чем не волнуйся. Я за Евдокией присмотрю. Я… я, наверное, сам на ней женюсь.
— Что?!
— Ну… просто я тут подумал, что в моем-то возрасте уже пора…
Лихо нахмурился. А Себастьян, отправив вслед за шляпой носок, невесть как оказавшийся в кресле — видать, панну Вильгельмину очень уж потрясли последние откровения «Охальника», — продолжил:
— А Евдокия — партия хорошая. Я, конечно, ненаследный князь, да титул ей особо не нужен… если будет нужен, думаю, пожалуют… Его высочество обещались милостью своей не оставить.
…правда, Себастьян очень надеялся, что обещание это так и останется обещанием. Куда спокойней ему бы жилось, когда б его высочество взяли и забыли о бедном познаньском акторе…
— Она же — девушка разумная. Характер хороший. Да и сама симпатична весьма… может, я ей даже изменять не стану.
Лихо
— Опять же матушка ее, теща будущая, в Пресветлый лес отбывает, и, судя по всему, на вечное поселение, что не может не радовать. Теща в Пресветлом лесу — это очень существенный аргумент в пользу брака. Конечно, Евдокия сначала не согласится, но поймет, что лучше уж за меня выйти, чем старой девой век доживать… И не позволят ей старой девой… король так просто эти миллионы не выпустит, найдет им хозяина.
Братец молчал.
Нехорошо так молчал. Выразительно.
И Себастьян, осклабившись, продолжил:
— Поэтому, думаю, нам удастся договориться. Мы вообще, глобально говоря, общий язык нашли…
— А я?
— А что ты? Ты у нас в монастыре будешь. Молиться за наше здравие, благополучие и это… — Себастьян щелкнул пальцами, — многочадие… или как там выражаться принято?
— Молиться, значит?
— Со всем возможным рвением…
От вазы, которая полетела в голову, Себастьян увернулся. И ваза эта, врезавшись в стену, разлетелась на крупные осколки. Выплеснулась на пол вода, поплыли несчастные пионы, столь бережно хранимые панной Вильгельминой.
— Знаешь, дорогой братец, — Себастьян присел, скрываясь за спинкой кресла, — а смирения тебе недостает! Тренироваться надо!
— Я тебе хвост оторву!
— И гневливости избыток! Монахов видел? Им полагается быть скромными, отрешенными от дел мирских…
Лихо попробовал обойти кресло слева, но был остановлен щелчком хвоста по носу.
— Прекрати!
— Это ты прекрати дурью маяться, — сказал Себастьян, хвостом сгребая потрепанные пионы. — В монастыре и кормят хреново. Уверяю, тебе там не понравится. Ни одному здравомыслящему человеку не понравится в месте, где хреново кормят…
— Убедил.
Лихо оставил попытки обойти кресло и перемахнул его прыжком.
— Значит, женишься?
— Если ты и дальше будешь себя жалеть, то да. — Себастьян смотрел на братца снизу вверх, надеясь, что во взгляде его присутствует некая доля раскаяния. — А то смотреть противно…
— Ты знаешь, что ты засранец?
Лихо протянул руку, что, наверное, можно было считать перемирием.
— Я? — Себастьян руку принял и встал. — На себя посмотри… сидишь у окошка, вздыхаешь… а теперь вот комнату разгромил. Нет, не спорю, ваза была отвратная, но панна Вильгельмина расстроится…
— Извини. — Извинения прозвучали совершенно неискренне, и Себастьян заподозрил, что если братец в чем и чувствует за собой вину, то отнюдь не из-за пострадавшей вазы. — И… спасибо.
— Пожалуйста. Так что делать будем? Свататься?
Братец почесал шею, и у Себастьяна возникла премерзкая мысль о том, что у волкодлаков небось и блохи бывают… нет, Лихо вроде мылся и по помойкам не шарился, но… тотчас засвербело между лопатками. И поясница… и в голове, кажется…
— Что с тобой? — Лихослав, окинув старшенького подозрительным взглядом, на всякий случай отодвинулся.