Ведьмина доля
Шрифт:
Отвернулась и пришпорила коврик. Кто знает, какие способности ему сейчас дает Пламя, которое, похоже, разгорается тем ярче, чем ближе тюрьма — и выполнение задачи зеркала. Но когда-нибудь придет время…
Прокручивая мысленно разговор с тетей Фисой, я непроизвольно легла на привычный курс — к дому. И лишь когда в ночи маяком мигнула знакомая «свеча» многоэтажки, я отвлеклась от невеселых дум и сообразила, что до Риммы в центр города лететь другой дорогой, но было поздно. Я почуяла. Неладное. Бесовское. От своего дома.
Затормозив и зависнув в метре от крыши, я прижала ладонь к ковру, мысленно прокладывая путь до дома Риммы. Довезет.
— Ульяна, ты…
…ведьма? Нет, сейчас — нечисть. И ты на моей территории, Гош. Извини за неоригинальность.
— Держись крепче, — посоветовала быстро и спрыгнула на крышу.
Здесь бесами несло из открытой чердачной двери так, что нечисть во мне съеживалась от страха. Коврик стремительно унес ругающегося наблюдателя, а я несколько секунд безрезультатно пыталась прощупать квартиру. Ибо бесы… в гостях. В остальных квартирах чисто и люди спят колдовским сном, даже не подозревая о. И площадки в подъезде пусты. И запах концентрируется на верхней, у дверей моей хаты, и висит плотным туманным облаком. Ну что ж. Вот и познакомимся, братцы…
Здравую мысль о вызове Томки я, посомневавшись, отмела — не уверена, что подруга не спятит от их силы. Достала пузырек с кровью мастера Сима и медленно, принюхиваясь, пересекла крышу, нырнула в дверной проем и ступила на железную лестницу. Запах бесов… смущал. Бесшумно спустившись на площадку, я замерла и, нахмурившись, втянула носом воздух. Есть в запахе такое… чего быть не должно. Но если бы речь шла о другой нечисти… я бы сказала, что она больна или ранена. И, вспомнив, кивнула самой себе. Точно. Именно так пах раненый мастер Сим. И именно поэтому я не распознала в нем беса. Он объяснял после, что это защитный механизм беспомощного организма — в кровь выбрасываются гормоны, подавляющие запахи боли и силы.
Однако… попались.
Входная дверь была приоткрыта, а символы оберега, потревоженные вторжением, слабо мерцали — тонкая багровая паутина на желто-сером потолке. Я зачем-то поправила отцовский браслет и осторожно заглянула в квартиру. И замерла в дверном проеме, потеряв дар речи. Оба беса в облике невысоких полноватых пожилых мужчин, неуловимо похожих на мастера Сима, столбами стояли в коридоре. Лысоватые, усатые, с остекленевшими взглядами; один блондин, второй — брюнет, одетые в одинаковые совковские спортивные костюмы. А по полу стелился седой туман и… «ковровая» дорожка из амулетов, приковывающая «гостей» к полу. Уводящая в зеркало, которое перестало быть обычным зеркалом.
В коридоре и на кухне приветливо горел свет, бесы не подавали признаков жизни, и я несмело перешагнула через порог, плотно прикрыв дверь. И потрясенно уставилась на Жориково творение. Горы амулетов, которые я посчитала рухлядью, переплетаясь, обрамляли зеркало причудливой рамой. И открывая портал. Зеркальная гладь сменилась провалом во тьму, зовущей, пульсирующей и нестерпимо воняющей канализацией. И впервые на своей памяти я проигнорировала жуткий тошнотворный запах, прижав руку ко рту совсем по другой причине. Ибо. Жорика не было. И скелет стоял на своем месте, у зеркала, пустым. Мертвым. Кирюши… тоже не было. Не стало. Всему, что открывает двери, нужны жертвы, и неважно, кровь это, плоть или… дух.
Я на мгновение зажмурилась, выдыхая и выстужая боль. Знала бы, когда учила это заклятье, что оно понадобится больше для борьбы с самой собой — с собственной человеческой сутью, чем с нечистью… В душе распустило ледяные щупальца рассудительное безразличие, и я прошла мимо бесов на кухню. Пустые сундучки стояли на подоконнике, а на столе лежала записка, придавленная парой колец. Аккуратным внятным почерком и безо всяких акцентов Жорик излагал суть того, что создал. «Выгребная яма» в простонародье. Вон из мира живых да так, чтоб сдохли по дороге и уже никогда не вернулись обратно. И «прощай, Уля, ведьма клята, не угробь себя без моего присмотра, Христом-Богом прошу»…
Оглянувшись на бесов, я судорожно смяла записку в кулаке. Ноги незваных гостей кандалами оплетали амулеты — и дело за малым… Тьма портала пульсировала в ожидании жертвы, тянула ледяным сквозняком. Я надела защитные кольца. Жорик-Жорик, кем же был, зараза, какой мощью владел при жизни, если призраком сумел сотворить такое?.. Ритуал создания «Ямы» потерялся в вековых гонениях — в бесконечных охотах на ведьм и колдунов, но, сугубо мужское дело, ведьмам он был неподвластен. Но один колдун знания о ритуале сохранил. И использовал. Искуплением. Жертвенность смывает грехи.
Я настежь открыла кухонное окно, напитывая силой створки. С улицы пахло сыростью, и небо спряталось за тяжелыми тучами. Пластик стекла мелко задрожал и зарябил, насосом вбирая гудящий воздух. И, когда гул стал громким, я резко опустила створки, отскакивая в сторону. Мощный направленный порыв промчался по кухне напрямую, от окна к зеркалу, сметая на пол сундучки, табуретки и стол, сливаясь с ледяным сквозняком из портала. И я едва успела поставить колпак, до предела сгустив воздух, отгораживаясь от сквозного воздушного потока. Громыхнули звеняще цепи амулетов, и тьма тоже включила «насос», затягивая в свою утробу и «гостей», и пуфик, и коридорную тумбочку, и кухонный стол, и… скелет. И всё. Вот и всё…
Быстро закрыв окно, я приглушила сквозняк. Вернула на место стол, застрявший в дверном проеме. Достала из-под раковины мусорный пакет и подошла к пульсирующему зеркалу. Тьма приглашающе завибрировала, и, отзываясь, нагрелись кольца. Обойдешься… Зеркало, звеня амулетной «рамой», отделилось от стены, зависнув горизонтально над моей головой. Я раскрыла мусорный пакет и длинно выдохнула, вновь сгущая воздух, сминая и ломая последнее Жориково творение. Тьма замерла, по черной поверхности пошли трещины, и зеркало угольной пылью осыпалось в подставленный пакет. И сразу же взорвалось проливным дождем небо.
Я не успокоилась, пока не уничтожила портал — пока в пакет не ссыпался мелкой крошкой последний амулет. Пока нечисть не подсказала, что мы в безопасности. И спящие колдовским сном соседи, и я. Небрежно затянув мешок и бросив его у стены в коридоре, я прошла на кухню и замерла у окна. Дождь хлестал как одержимый, барабаня по крыше и карнизам, ревущим потоком шипя на асфальте, до передела сокращая видимость. Хороня спящий город под тоннами ледяной воды.
Снова распахнув окно, я взобралась на подоконник, часто задышала, и по лицу потекла холодная вода. Заклятье крепко держало под замком чувства, но так… стало чуть больнее. И почему-то легче. Слишком силен контраст. Непроглядная тьма снаружи и теплый свет внутри. Головокружительно свежий воздух извне и удушающая вонь здесь. Грохот воды на улице и оглушающее одиночество пустой квартиры. Совсем пустой. Я закрыла глаза. Отвела судьба Зойку, слава богу… И меня. И… вспомнилось.