Ведьмина печать. Ловушка для оборотня

Ганова Алиса

К вечеру еле доползала до своего угла и, мучаясь бессонницей от переутомления, изводила себя вопросом: за что Улаур сослал ее к сектантам-контрабандистам. Только этим можно было объяснить закрытость, подозрительность и безудержное трудолюбие жителей деревни, которые работали не меньше, если не больше, чем она.

Кто Тень такой и чем занимается, с ней обсуждать отказывались. Юлиане вообще казалось, что его боятся и стараются даже не упоминать. Но и жители по ее выражению лица понимали, что Улаур, как она его называла, насолил и ей.

На окраине мира, в глухих дебрях, окруженных непроходимыми лесами, прятались

ото всех угрюмые люди. Вместо милостивой Давлы почитали огромное, многовековое дерево, носили стилизованное изображение резного листа, украшали им жилища. А по вечерам собирались на поляне и молились своему древесному божеству.

Быстро смекнув, что такие могут и человеческую жертву принести, Анка начала самоотверженнее помогать Майре и всячески налаживать отношения. Но сделать это было невыносимо тяжело, потому что любой смех, веселый стих, пение… — все, что выбивалось из привычных канонов, считалось в общине грехом. А Юлиана сама по себе была очень уж необычной. Однако, несмотря на все запреты, хозяйкины дети не переставали канючить спеть им шепотом необычный веселый напев или рассказать что-нибудь.

От одной мысли, что Улаур живет счастливо и свободно, Анку начинало трясти от злобы. Ведь по его милости она задыхалась в глуши. Да, Лаис и Лозара тут не было, но хмурые взгляды старосты и других жителей давили. А из всех развлечений — еда, на которой Юлиана так и не смогла отъесться, молитвенные песнопения да нескончаемый труд.

Так день за днем миновало больше двух новолуний, и лето сменилось промозглой, безрадостной осенью. Юлиана мерзла ночами, совершенно не высыпалась, и даже появившиеся в каше кусочки мяса, оставили ее, вечно голодную, равнодушной. Ей казалось, что так будет всегда, и умрет она тут же, в серости, несчастная и никому не нужная, с ведром помоев в руках.

— На! — требовательно окликнула Майра.

«Даже имя сократили до обрубка, будто я и не человек! — отметила подавленная Анка. Зов хозяйки не судил ничего, кроме новых хлопот. — Нашли рабыню. Скоро за промыв мозгов возьмутся!»

«Воздержание и скромность — наше богатство!» — нудел Утал, наставляя детей. Старый маразматик дошел до того, что все жители ходили в тусклых одеяниях из беленой холстины. В окружении черного, осеннего леса убогость деревни становилась невыносимой. Стиснув зубы, Анка молчала, понимая, что здесь чужая и, если возмутится, заткнут ей рот быстро, и повезет, если не насовсем.

От обиды снова нахлынула злость на Улаура. Шмыгнув за сарай, прислонилась спиной ко влажной стене и заплакала от отчаяния, но даже выплакаться вволю не дали. Нетерпеливые вопли Майры становили громче. Смахнув слезы рукой, Юлиана собралась бежать, но, неожиданно, воздух задрожал, заискрился, и перед глазами возникла иллюзия яркого вечернего города.

Анка не раздумывая бросилась к миражу, который оказался магическим проходом. Он перенес ее к огромными красными воротами со множеством горящих фонарей. Не успела сообразить, что делать, как богатые двери сами по себе задрожали от стука. И тут же в приоткрытое окошко высунулась голова седой привратницы. Сперва ее взгляд упал на босые ноги Юлианы в обшарпанных деревянных сандалиях, и женщина скривила брезгливую гримасу, но по мере того, как поднимала глаза вверх, выражение лица менялось.

— Добрых дней! Вам служанка не нужна? — губы сами выдали слова, словно подчинялись

кому-то другому.

* * *

Выдержка и невозмутимость забирали много сил, и Сар чувствовал себя вымотанным, опустошенным. Каждый день, проведенный в услужении алчной Калле, приближенной якобы к императрице Сарне, пятнал его честь.

«Благородства в наставнице и ее ученицах не больше, чем у безногого попрошайки и уличной шлюхи!» — ворчал он, таща в мешке на плече тело мертвой служанки.

С наступлением темноты городские ворота запирались, и Калла вытолкала слугу на улицу еще до наступления сумерек, прекрасно осознавая, что, если стража остановит полоумного идиота, бросавшегося в глаза из-за огромного роста, его без сомнения обвинят в похищении и убийстве девушки. Да, каждый в эпоху перемен выживал как мог. Асаар и сам не был праведным, но душевную низость, подлость и отсутствие великодушия презирал.

«А откуда в воспитанницах «фа» Каллы родовитость и достоинство, если она за солидную плату принимает невоспитанных дочерей купцов и заносчивых мелких дворянок, переполненных гонором и самодовольством. Разве истинная фа, зная о своем превосходстве, станет соперничать со служанкой из-за смазливого садовника и, не превзойдя, забьет ее до смерти? Видать, отлично изображаю полоумного, с трудом связывавшего два слова, если доверила грязную работу! — злился он. — Унизительно, и все ради какой-то рослой девки!»

Асаар не оставлял надежд, разыскать ту, что поставила печать на Ане, и ради этого терпел насмешки и унижения. Уж очень хотел добраться и полистать старинную геральдическую книгу, с описанием знаков и родовых ведьмовских символов, но охранный амулет от воров и непрошенных гостей верно защищал библиотеку Каллы. Требовалось, чтобы хозяйка дома сама пригласила его в комнату. Вот и пришлось пойти на хитрость, и изображать молчаливого туповатого слугу — сторожа, которому можно беззаботно доверять.

Сопливые пигалицы без зазрения совести пытались подкупить полоумного великана сладостями и уговорить стянуть штаны. Ни одной этого не удалось, но каждая похвалялась, что видела вот такой огромный… Причем называть вслух эту часть тела ученицы смущались, называя член то палкой, то дубиной, то мужской особенностью, да еще и размеры ему приписывали просто неимоверные, чем ужасно раздражали Сара.

За время, проведенное вдали от Аны, он лучше оценил вкус того, кто подослал ее. Спокойная, в меру непослушная женщина, с определенными умениями, вспоминая которые Асаар закипал от ревности. Заставив Ану ублажать его, прикасаясь в шелковой нежной коже, манящим запретным местам, он лишь сильнее привязался к ее запаху, ставшему для него ароматом страсти и удовольствия.

Из ночи в ночь она приходила в сновидениях, смотрела мутноватыми от желания глазами и опускалась на колени. А от нежного касания ее горячих губ изливался, пачкая постель и штаны.

Просыпался в пятнах, раздраженный, однако мысль, что Ана сейчас находится в глуши, окруженная бдительной и целомудренной охраной, где никто не покусится на ее тело и не позволит сбежать, успокаивала.

Сар осмелился просить помощи у тетушки Оули, и она дала в письме дельный совет: «Сосредоточься на том, чтобы разузнать, кому принадлежит символ, и найди хозяина, и только потом, в зависимости от результата, рассмотрим второй вариант».