Ведьмина печать. Ловушка для оборотня
Шрифт:
— А кто виноват? — спросил голос сверху.
— Вам виднее. Я жила спокойно и счастливо. Не богато и не бедно. Меня любили, жалели, и я ни к кому не лезла. А потом раз, все пошло наперекосяк, и теперь я стою перед вами, и оправдываюсь в том, чего не совершала.
— Сильно ранен?
Юлиана догадалась, кому принадлежит голос.
— Жить будет. Как хотите, но я не уйду! — рассерженная, плюхнулась на скамейку на тонких ножках и чуть не упала. Только размахивая руками, удалось удержать равновесие.
— Дом
— Не всем же быть то… — хотела сказать «тощими», но сдержалась, — тоненькими и изящными.
Это была наглая, грубая лесть, но решилась на нее от отчаяния.
«Невеста» рассмеялась высоким, чистым смехом. С каждой минутой Анка все больше понимала, что Улаура привлекало в этой Аоле.
— Хочешь стать как все?
— Нет, — отрезала Юлиана и, поежившись, обняла себя руками. — Холодно у вас.
— Дверь там.
— Я замерзла, как собака, вымокла, тащилась по непролазной грязище. Я не фа, благородства во мне ни на монетку, так что не надо испепелять взглядом! Просто открою крышку и буду искушать запахом.
— Ты похожа на кухарку, бегающую с плошками и думающую только о животе! — укусила Аола.
— Не к лицу фа нападать на несчастную, обездоленную кухарку и опускаться до ее уровня, — спокойно парировала Юлиана. В принципе, к этому Талаза ее и готовила.
— Мам! Да она еще и нахалка!
— Будете есть или гордыми помрете от голода? — не отставала Анка. Перед глазами то и дело представлялся разъяренный Асаар, обвинявший ее в страданиях близких.
— И что там?
— Аола, не смей! — отчеканила ледяным тоном тетушка. — Если из-за меня, я не притронусь!
— Когда он увидит, как вы голодали-страдали, придушит меня, а это покушение на чужую собственность и расплата. Этого хотите?
Спор прекратился тут же. Тетушка Оули плотнее затянула шаль на груди и выбежала из дома, хлопнув дверью.
— Она же простынет!
Аола не ответила.
— Придет Асаар, увидит бездыханные трупы гордых фа, свернет мне шею и попадет в кабалу. И не будет никакого счастливого конца, зато две заносчивые особы умрут счастливыми…
— Замолчи, кухарка!
Анка едва увернулась от куска доски, полетевшего сверху. Подхватила упавшую щепку и швырнула обратно. Подумав, осторожно ступила на лестницу, ведущую на второй этаж.
Каждый шаг сопровождался скрипом, иногда пугающим треском. Она боялась, что ступенька проломится, но любопытство подталкивало. Поднявшись, заметила ветхий косяк. Наклонила голову и встретилась глазами с той самой «невестой» — соперницей, которой на вид можно было дать не больше пятнадцати лет. Наверно, ее лицо было очень удивленным, потому что Аола сузила раскосые глаза и гордо вскинула болезненно-бледное лицо, будто бы лежала не в ворохе тряпья среди рухляди, а на резной кровати под балдахином.
Аола
— Пошли есть, идеальная дева Асаара, — с жалость и оттенком стольких чувств, что Аола впервые растерялась.
— Да, я его идеал! — с вызовом отчеканила она, задирая выше голову.
— Ага, и еще невеста. Хорошая пара, — поддела Анка.
— Вы с ним только ростом похожи.
— Да, а душой он тянется к тебе. Уже поняла.
— Ты его не получишь!
— Ой, ли?
Они смерили друг друга взглядом.
Аола с трудом скрывала тягостную подавленность. С болью в груди приходило осознание, что враг Сара — великанша — имела то, чего никогда не было и не будет у нее: сила, здоровье и красивое тело под стать ему.
— Убирайся!
— Пойдем есть.
По горечи, отразившейся на лице девочки, Юлиана чувствовала подвох.
— Можешь идти?
— Неужели не все разнюхала?
— Сдались вы мне! Жила замечательно без вас и вашего Асаара, беды не знала! — заводилась Анка, но взгляд упал на отрепья, и она спохватилась: — Одеяла же есть!
Осторожно спустилась вниз, распотрошила суму и уже скоро накрыла Аолу стеганным покрывалом. А потом, не спрашивая, принесла миску с едой и ложку, которые собрала услужливая Брада.
Жаркое с крупными кусками мяса пахло вкусно. Положив тарелку на колени девочке, Юлиана примостилась на сомнительную тряпку рядом и принялась с удовольствием уминать еду.
— И чего ты от нас хочешь?
— Ничего.
— Тогда зачем пришла.
— Или сюда, или к трактирщику, но я лучше померзну, чем пойду к нему.
Аола помешивала ложкой в миске, не решаясь начать есть.
— Иди в другое место!
— Даже гордым и родовитым нужны силы. Поешь и можешь дальше вредничать. Понимаю, что чувствует твоя мать, но, глядя на эту нищету, мне не хочется ни насмешничать, ни изгаляться.
— Какие речи от кухарки.
— Язви, сколько влезет, меня не задевает и аппетита не портит, — Анка знала, что всегда ест так, что заражает аппетитом остальных. И в этот раз случилось так же.
Девчонка нехотя поднесла ложку ко рту.
— И давно вы тут сидите? — спросила, оглядывая дырявую крышу, черные то ли от ветхости, то ли от пожара стены, гнилой пол.
— Третий день.
— Вас не любят в городе?
— Кто любит ведьм, — вздохнула Аола.
— Чревато быть ведьмой, особенно в беде. Добра люди не помнят.
— Откуда ты явилась?
— Из Ярославля.
— Это где?
— Где-то там, в прошлой жизни.
— Не думай, Ана из Ярославля, что мы станем тебе помогать.
— Я не дура, чтобы строить глупые иллюзии.