Ведьмино яблоко раздора
Шрифт:
– Ты мое счастье, – мурлыкал он, целуя ее коралловые губы. Его нежные руки ласкали юное тело Алкмены. Она кошкой изгибалась и обхватывала его плечи. Их тела словно были частями одного целого.
Море качало волны, благословляло их шепотом прибоя; в зеленых глазах графа плескалась полная луна. Утром в узкое окошко золотым лучом заглядывало ленивое осеннее солнце. Нежась и подрагивая от утреннего холодка, Алкмена прижималась к широкой спине Елисея и сразу же согревалась.
Елисей совсем уже поправился. Травы, которыми лечила его Алкмена, оказались чудодейственными – вряд ли доктор сумел бы выгнать его хворь быстрее.
– Мне надо идти, – сказал он однажды.
– Уже?
– Да.
– Бабушка научила. Вместе ходили корешки лечебные собирать, а когда она скончалась, я по ее книге учиться стала. Вот по этой, – девушка взяла с лавки тяжелую на деревянной основе книгу с цельнокожаным тисненым переплетом и металлическими застежками.
Елисей полистал страницы, исписанные витиеватыми буквами. От них повеяло сыростью, будто из могилы. В дурном предчувствии граф захлопнул книгу и положил на лавку.
– Что это за язык?
– Греческий. Я гречанка.
Елисей слышал, что раньше в этих местах жили греки, они и сейчас здесь живут, но их осталось очень мало, и те находятся на полулегальном положении. Вот и Алкмена, если не врет, гречанка, а не лесная ведьма. Тогда понятно, почему она живет сычихой.
– Раньше земли, на которых стоит твое поместье и два соседних, лес, пастбища, виноградники, – все принадлежало моим предкам, семье Кафадар. А теперь у меня есть лишь эта деревянная изба.
– Я родился в поместье, и отец мой в нем родился. Эта земля принадлежит Смолиным, ее сама императрица Екатерина моему деду за доблестную службу дала.
– Прежде на этой земле жили греки.
– Хорошо, пусть греки, – миролюбиво согласился Елисей. – Но теперь поместье принадлежит нам, Смолиным. Пора мне, – сухо добавил он и вышел на улицу, снаряжать коня. Старый мерин Теодор сам пришел к избе Алкмены, своим звериным чутьем нашел хозяина.
Промозглый ветер трепал волосы, Алкмена, кутаясь в пальто, вышла из дома.
– Я провожу тебя, иначе в топях увязнешь.
Девушка пошла вперед и повела за собой Теодора. Елисей поражался, как его норовистый конь слушается Алкмену.
– Я к тебе вернусь. Обязательно вернусь, – пообещал он, когда они вышли из леса.
Елисей поцеловал на прощание Алкмену, но уже не страстно, а как-то вскользь, и не в губы, а в лоб.
– В лоб целовать – из памяти стирать. Меня из памяти не сотрешь, – пообещала девушка.
– Что? – не понял он.
– Ничего, ступай, граф.
Они жили там, где более двух с половиной тысяч лет жили их отцы, и деды, и прадеды. Имели свой дом, свою землю, свои виноградники. Семья Кафадар была многочисленной и уважаемой; Кафадаров знали как добропорядочных людей, выращивающих знатные виноградники и изготавливающих лучшие вина на всем Южном берегу Крыма.
Плодородная почва, теплый климат, щедрое южное солнце, пьянящий своей чистотой горный воздух, море, богатая растительность – все благоприятствовало процветанию. Эти места не знали голода и эпидемий, люди здесь жили долго и до поры до времени счастливо.
Сегодня черное небо,Сегодня черный день,Сегодня все плачут,И горы грустят.Под эту минорную песню покидали свои дома христиане, в большинстве своем греки, а также армяне и грузины.
На полуострове как гром среди ясного неба появились русские войска во главе с прославленным полководцем и предложили
Чтобы разорить Крымское ханство и закрепиться на полуострове, Российская империя прибегла к хитроумному плану: вывести из Крыма налогоплательщиков, которыми в основном были христиане, а заодно показать всей просвещенной Европе жестокость мусульман по отношению к православным народам Крыма.
Переселенцам полагались льготы: на каждую ревизскую душу давались по тридцать десятин земли, освобождение на десять лет от государственных налогов и на сто лет – от рекрутской повинности. Таких, которые, прельстившись льготами, по своей воле отправлялись на поселение в Запорожскую Сечь, нашлось немного. Горько рыдая, люди бегали, скрывались в лесах и пещерах, мало того, принимали мусульманство, чтобы сойти за татар и остаться в родных краях.
Болезни, возникающие из-за антисанитарии, перемены климата и воды, теснота, тяжелая дорога, которую выдерживали не все, отсутствие жилья – все это выпало на долю переселенцев.
Кафадары потеряли все имущество, нажитое на протяжении жизни и перешедшее в наследство от предков. Лучше умереть на своей земле, чем на чужбине, решили они. София Кафадар вместе с родителями и двумя сестрами ушла в пещеры. Ее мужа убили солдаты, когда он защищал от них свой дом и семью. Особенно тяжело пришлось Софии – ее новорожденная дочь Адрастея болела от пещерной сырости и холода. Чтобы спасти дитя, София решила покинуть пещеры, уйти куда глаза глядят, надеясь на милость Всевышнего. Она скиталась по лесу, рискуя увязнуть в топях. Питалась ягодами, орехами, травами, в которых знала толк, – не зря о женщинах ее рода шла молва, что они способны изгнать хворь и поднять на ноги любого, даже безнадежного больного. В село, к людям, идти было опасно – там солдаты.
– О Пресвятая Богородица! – взмолилась она. – Дай мне силы выдержать это испытание, отведи напасти от меня и от дитя моего, помоги обрести нам пристанище, где никто бы нас не тревожил!
Обессиленная София брела вперед и не знала, что ее ждет – легкая или мучительная смерть, или Господь все же сохранит ей жизнь. День сменился ночью; в кромешной тьме, разбавленной тусклым пятном луны, еле держась на исцарапанных в кровь мокрых ногах, она набрела на чью-то избу. «Здесь мы будем жить», – мелькнуло у Софии в голове. Женщина вскарабкалась на крыльцо и толкнула тяжелую дверь. Дверь подалась не сразу. Навалившись всем своим хилым корпусом, София все-таки сумела ее отворить. Больше она ничего не помнила. Очнулась днем от яркого луча солнца, проникшего в окно. Ребенок, отчаявшийся получить питание, спал у нее на груди. Придерживая дитя, София осторожно поднялась, окинула взглядом убранство вокруг: каменная печь – нечищеная, но добротная, полати, три лавки, широкий стол, на стенах наблюдники с посудой, шкура медведя. В доме, кроме них с дочкой, никого. Выглянула в сени – и там тоже ни души. В сенях хламилась всякая утварь, среди которой нашелся инвентарь для обработки земли, рыболовные снасти. Огород, находившийся за избушкой, угадывался лишь по отдельным культурам, пробивающимся сквозь густые заросли сорняков. Было видно, что на нем давно никто не работал. Где-то рядом шумело море. София пошла на его убаюкивающие звуки и вышла к обрыву. Море лежало как на ладони. Серебристое в лучах полуденного солнца, оно играло бликами, волны с белыми гребнями подкатывались к утесу и разбивались о него. Чуть поодаль обнаружился пологий спуск к воде.