Ведьмино яблоко раздора
Шрифт:
– Жаркие слова он говорил тебе, но не мне.
– Но он же считает, что я – это ты. Сама говорила, что я твое повторение.
– Да, ты мое повторение, а я повторение своей матери, а она – своей. В нашем роду рождались только девочки, и они в точности походили на своих матерей. У нас одно лицо на всех – других лиц Господь дать нам не пожелал. Мне моя бабушка София рассказывала, что такой дар нам дан оттого, что наша далекая прародительница была очень красива, но увидеть себя она не могла. Вода в тех местах, где она жила, была прозрачной и светлой от золотого песка на дне, и отражения получались едва различимыми. Однажды девушка попросила Бога показать ей ее лицо. Бог подарил ей дочь и сказал: ты всегда будешь видеть свое лицо, и оно будет молодым, потому что ты будешь смотреть на дочь, а потом на внучку, которые
– Ты у меня молодая, мама! – Аполония внимательно посмотрела на мать, ее ранние морщинки были почти не заметны, луна придавала ее коже аристократическую белизну, а глазам блеск. Девушка считала свою мать самой красивой, и если кто этого не видит, он просто слепой.
– Ладно, иди спать. Я с утра в пещеры пойду, вернусь ближе к ночи. Ночь все решит.
После того как предков Алкмены вместе с другими греками изгнали из здешних земель, они были вынуждены скитаться. Пещеры в горах стали их пристанищем. Нынче в пещеры не каждый решался сунуться, потому как, если не знать ходов, в них вмиг заблудишься. К тому же боязно к ним подходить из-за того, что народа в них много пропало. Люди давно умерли, а души их до сих пор в пещерах бродят, выход ищут.
Алкмена пещер не боялась – ее туда водила бабушка, которая в них жила какое-то время, до того как поселилась в доме на утесе. Алкмена любила пещеры за их надежность, но в них было слишком сыро и не видно солнца. В пещерах у них был тайник – его сделала бабушка София, чтобы хранить сбережения на черный день. Он то пустел, то пополнялся, но всегда в тайнике что-нибудь оставалось. Сейчас в тайнике лежал серебряный браслет с татарским рисунком и золотое яблоко. Браслет Алкмена прошлым летом нашла на базаре в Каффе, а яблоко подарил ее бабушке Софии беглый разбойник. София подобрала его раненого и поставила на ноги. Разбойник не остался в долгу и щедро отблагодарил спасительницу. Бедолагу потом все равно поймали и повесили, а яблоко осталось у Софии. С него и начался тайник. София не хотела держать разбойничью награду при себе – что-то недоброе от нее исходило. «Из-за этого яблока в дым поссорились два барона, а я сделал доброе дело – украл у них предмет раздора», – с гордостью сообщил разбойник. Объединенные общим несчастьем бароны помирились, а его за этот и за другие грехи стали преследовать власти, да, преследуя, серьезно ранили. Выбросить яблоко София считала неправильным – красивое оно, руками людскими сделанное, и цены немалой. «Пусть лежит, часа своего дожидается, авось на что-нибудь сгодится», – решила она. Алкмена тоже яблоко недолюбливала. Красота у него холодная, злая, считала она. Яблоко – вообще плод неоднозначный. Из-за него, поддавшись искушению лукавого Змея, наши прародители были изгнаны из рая: Адам – чтобы в поте лица добывать хлеб, Ева – в мучениях рожать детей. А Троянская война? Она ведь тоже началась из-за яблока. Эту, как и другие истории, Алкмена узнала от бабушки Софии. На свадьбе Пелея и Фетиды богиня раздора Эрида в отместку за то, что ее не пригласили, бросила среди гостей яблоко с надписью «Прекраснейшей». В спор за него вступили богини Гера, Афродита и Афина. Троянский царевич Парис был избран судьей в этом споре. Парис вручил яблоко Афродите, которая пообещала ему помочь получить спартанскую царевну Елену. Похитив Елену, Парис увез ее в Трою. Бабушка также рассказывала про молодильные яблочки и про золотые яблоки, которые для Эврисфея добыл Геракл. Что принесет золотое яблоко ей и ее дочери, Алкмена не знала. Продать его она не решалась – с него начался бабушкин тайник, а поверье говорило, что, если лишиться основополагающей вещи, можно лишиться и всех сбережений.
Идя в пещеры, Алкмена захватила с собой алмаз и его «упаковку» – штопор – тоже взяла. «Ловко придумано. Ни один черт алмаз не найдет, коли знать не будет, где искать», – восхитилась она изобретательностью Янины Дмитриевны. Алкмена извлекла из штопора алмаз, чтобы еще раз его рассмотреть, теперь уже при солнечном свете. Алмаз был хорош, что и говорить. «Опоздал ты, граф, со своим подарком», – вздохнула она, вспоминая сунутые
Восемнадцать лет назад, когда Алкмена узнала, что носит под сердцем дитя, она пришла к графу в дом. Хотела сообщить эту радостную весть. Ей хватило и взгляда, чтобы все понять по растерянному лицу Елисея: он ей не рад, а значит, не любит и никогда не любил. Эти его бусы добили Алкмену окончательно. Она для него – ничто, и цена ей точно такая же, как бусам, – медный грош в базарный день.
Чем ближе к полуночи, тем медленнее шло для графа время. Ему казалось, что стрелки на старых часах замирают на месте, а кукушка в них погрузилась в спячку. Или с ними нарочно что-нибудь сделала ведьма? Он смотрел на Аполонию, желал ее и одновременно ненавидел за пытку, которую она ему устроила. Было невыносимо смотреть на ее стройное юное тело, ее прекрасное лицо, гладкую кожу и густые блестящие волосы и не сметь к ней прикоснуться. Хуже всего, что чертовка не говорила ни да, ни нет; Елисей не знал, примет она его или отвергнет, что его ждет: любовь и счастье или горе, и эта неизвестность сводила его с ума.
И вот наконец стрелки доползли до верхней отметки, потревожив спящую кукушку, которой пришлось прокуковать двенадцать раз. К этому времени Елисей извелся окончательно и уже был готов услышать любой приговор.
Аполония бесшумно вышла к графу и села за стол напротив него. Она с минуту молча смотрела ему в глаза, будто хотела в них что-то прочесть. Елисей не выдержал этого взгляда. Он ему напомнил Натали. Что бы Елисей ни сделал, дочь его никогда не осуждала, только точно так же смотрела своими умными выразительными глазами.
– Как ты прекрасна, Алкмена, – произнес Смолин. В бликах свечей девушка выглядела восхитительно, и он протянул руку, чтобы прикоснуться к ее щеке.
– Я люблю тебя! И буду любить всегда! Будь моей, Алкмена!
– Я не Алкмена, – отстранилась девушка.
– А кто ты?
– Я Аполония.
В этот момент из темноты вышла Алкмена.
– Аполония, – повторил Елисей рассеянно. Перед ним стояли сразу две Алкмены: одна волнительно юная – такая же, как восемнадцать лет назад; вторая зрелая, но тоже прекрасная.
«ЛОЗАНА, ПОЛОНИЯ», – пронеслись в голове графа обрывочные воспоминания.
– Я составил надпись из яшмы, – сказал Елисей, когда они с Алкменой остались одни. – Принося мне камни с буквами, ты хотела сообщить, что у меня есть дочь?
– Не только. Я хотела, чтобы ты знал, что ничего просто так с рук не сходит, какими бы именитыми они ни были. Аполония – значит разрушительная. Я назвала дочь двойным именем, как поступали наши предки, чтобы уберечь дитя от злых духов. Ее имя Аполония-Немезида. Аполония по-гречески значит разрушительная.
– Немезида – значит, возмездие, – проявил эрудицию Смолин и ужаснулся. – Это же чудовищно, Алкмена!
Он вспомнил, как много лет назад Алкмена ему рассказывала, что все женщины их рода оправдывают свои имена. Она, Алкмена, пользуется силой луны. В этом Елисей ничуть не сомневался – ведь она его лечила, соблюдая лунные фазы. И вылечила же! И теперь тоже на небе полная луна – огромная и зловещая. Граф поежился, взглянув на желтый шар, повисший над морем. Не к добру это.
Он только сейчас сообразил, что Алкмена, присылая яшму, хотела сообщить ему нечто большее, чем имя дочери. Назвав ее Аполонией-Немезидой, она рассчитывала, что дочь свершит разрушительную месть – так переводится это имя. Она также надеялась запугать Елисея, хотела, чтобы он потерял покой и жил в постоянном ожидании возмездия. План не вполне удался – информация о том, что все женщины ведьминого рода оправдывают свои имена, вылетела у графа из головы, но озадачить и вызвать смятение в его душе Алкмене все же удалось.
Елисей ужаснулся от понимания, в какое положение он попал: желать собственную дочь, не имея сил совладать со страстью, и знать, что соитие невозможно.
– Я должен приказать сердцу не любить, но это невозможно! Боже! Я не думал, что будет так больно! – отчаянно произнес он.
Елисей пристально посмотрел на Алкмену, пытаясь представить, возможно ли на нее перенести свои чувства к Аполонии. Тот же рост, та же фигура, только немного тяжелее, те же жесты, волосы, в лице нет пленительной свежести и глаза… в глазах недоверие и потаенная грусть, а не спокойствие, как у дочери.