Ведьмы Алистера
Шрифт:
— Брунгильда — злобная тиранша! — воскликнула Джуди, вскочив на ноги.
— Отчасти ты права, её методы довольно радикальны, но не тебе её осуждать. Переживёшь хотя бы половину из того, что выпало на её долю, и тогда я посмотрю, что ты скажешь, — хмыкнула Кеторин. — А пока что ты ведёшь себя, как глупая девчонка, которая наплевала на поставленную задачу из-за какого-то маломальски симпатичного парня. Ты хочешь, чтобы с твоим мнением считались. Хочешь, чтобы тебе доверяли и к тебе прислушивались! Вот только как доверить тебе целый ковен, когда ты не смогла защитить одну
Под конец Кеторин чуть ли не кричала, а Джуди сжалась и снова села на диван. Женщина буквально хлестала девочку словами не хуже, чем розгами. И в каждом её слове была правда. Вот только эта правда относилась и к Кеторин. Ведь это она доверилась племяннице и не уберегла маленькую ведьмочку. А ещё женщина поймала себя на мысли, что практически слово в слово цитирует Брунгильду, а ведь именно та однажды уговорила её поступиться собственной гордостью ради великих целей.
На душе стало совсем погано.
— Я в душ, — буркнула Кеторин и скрылась в ванной, громко хлопнув дверью.
Из-за стены до неё донеслись громкие рыдания племянницы.
— Молодец, — зло похвалила себя Кеторин, крутанув вентиль горячей воды, — довела подростка. Что дальше? Пойдёшь пугать грудничков? Вот поэтому тебя и не благословили детьми — потому что ты злобная химера, которая не вырастит ребёнка, а лишь поломает ему всю психику!
***
Коул последовал за Мартой в дом. Он был даже рад оказаться за пределами машины: всю дорогу Кеторин гнала, как умалишённая. Малость ослабевший Коул и его бунтующий желудок не оценили подобных гонок и каждый раз, когда женщина шла на обгон, он начинал молиться — чаще про себя, но иногда даже шёпотом. Так что теперь, ощущая твёрдую почву под ногами, Коул чувствовал себя даже более живым, чем раньше. Его всё ещё немного шатало, но в целом чувствовал он себя неплохо для человека, отходящего от тяжёлой болезни.
Марта шла впереди и тяжело пыхтела, как закипающий чайник, нервно теребя молнию на куртке. Стоило им войти в дом, как она сорвала с себя верхнюю одежду и бросила ту на пол.
Ей явно не нравилось, что Кеторин отправила её домой, и девушка выплёскивала своё недовольство незначительной и бессмысленной агрессией по отношению к предметам: хлопнула дверью, запулила обувь в сторону кухни. Коулу даже начало казаться, что, будь у неё под рукой что-нибудь тяжёлое — скажем, бита, — и она пошла бы громить собственный дом.
И причиной была никто иная как Кеторин. Та ведь её даже слушать не стала. Коулу со стороны и вовсе показалось, что эти двое похожи на мать и дочь. То, как Кеторин отмахнулась от Марты и её чувств, напомнило ему, как в детстве от него точно так же отмахивались родители, когда он вёл себя чересчур эмоционально и необоснованно. Сейчас-то он понимал, что и правда тогда вёл себя, как человек, которому самое место в лечебнице для душевнобольных, но тогда ему казалось, что родители не считаются с ним и это им давно пора в лечебницу. Вот и Марта, похоже, считала, что Кеторин смахнула её с доски, как ненужную фигуру.
Вот только наблюдать со стороны за тем, как Марта бесится, было нисколько не забавно. Скорее страшно.
Продолжая пыхтеть, как паровоз, и то и дело сжимая и разжимая кулаки, обтянутые кожаными перчатками, Марта прошла в гостиную и плюхнулась на диван, недовольно сложив руки на груди. Коул, ведомый браслетом, последовал за ней. В гостиной никто не прибрался, и Коул прекрасно увидел огромное кровавое пятно на светлом ковре, разбросанные по полу подушки и плед, дырку от пули на каминной кладке. Гостиная выглядела так, словно по ней прошёлся маленький ураган.
Марта всё это тоже видела. Девушка переводила взгляд с ковра на сколотую кирпичную кладку — туда и обратно, — и с каждым кругом недовольство медленно сползало с её лица, сменяясь ужасом. Она стала белее мела и, в сочетании с короткими светлыми волосами, казалась призраком.
Коул занял кресло напротив и спокойно произнёс:
— Послушай. Я думаю, тебе стоит успокоиться. Не стоит ничего предпринимать сгоряча. Можешь представить, как мне это не нравится, но сейчас я полностью согласен с Кеторин.
— Успокоиться? — Марта оторвала взгляд от засохшей на ковре крови и посмотрела на Коула. — Я абсолютно спокойна.
Голос Марты казался холодным и каким-то неживым. Да и нервно дёргающийся уголок глаза не был признаком спокойствия. Коулу были знакомы и этот пустой взгляд, и этот мёртвый голос — он чувствовал себя так же после смерти Ады. И ещё он знал, что за апатией, смешанной с ужасом, когда ещё толком не понимаешь, что и как произошло, последует гнев. Гнев и необдуманные поступки.
— Охотники не убивают детей, — попытался успокоить её Коул, и в награду за свою попытку получил гневный испепеляющий взгляд. Будь у неё сейчас под рукой нечто посущественнее подушки, она непременно запулила бы ему в голову, а так лишь сжала край той в кулаке.
— С чего ты решил, что это должно меня успокоить? Не убивают детей? Серьёзно? Те люди, которые требовали от тебя голову ведьмы, как членский взнос?! Те, кто ранили пожилую женщину?! Они стреляли в неё! — Марта махнула рукой в сторону кровавого пятна, переходя на крик. — Те, кто подсунули тебя яд, внушая, что это ради благой цели?!
Марта вскочила на ноги. Она тяжело дышала и буравила Коула взглядом. Её зелёные глаза буквально светились изнутри праведным гневом. Гневом, который Коул полностью понимал.
— Сядь, пожалуйста, — спокойно попросил Коул, краем сознания ловя себя на том, что копирует манеру, в которой с ним разговаривал учитель, когда Коул был не в себе от горя и гнева.
Марта нахмурилась.
— Не строй из себя праведника. Это ты виноват!
В её словах отчасти была правда. Конечно, на пороге Рудбригов мог появиться и любой другой охотник. Да и не он похитил девочку. Вот только в Шарпу Марта отправилась именно из-за Коула. А не будь его — была бы здесь в момент нападения. И ей хватило бы сил на то, чтобы защитить свою сестру. В этом парень не сомневался.