Ведьмы Алистера
Шрифт:
Он чувствовал себя дураком, четыре раза проверив, не заперли ли за ним дверь.
Первый раз — сразу же после того, как вошёл. Хотя его никто не провожал в спальню и не караулил на лестнице, чтобы повернуть ключ в замке. Второй раз он выглянул в коридор полуголым, потому что, когда раздевался, чтобы принять душ, ему послышался скрип половиц. Он мог доноситься откуда угодно.
Коул понимал, что доверие не появляется в одночасье, а потому проверил дверь в третий раз сразу же как искупался.
В четвёртый раз Коул не просто
Услужливое воображение подкинуло несколько картин: от охотников, разбивающих окна и врывающихся в дом, до Марты, поедающей последний йогурт из холодильника. Так что он решил не оставлять звуки без внимания и всё проверить, прежде чем к нему в комнату ворвётся группа вооружённых людей, и ему придётся отбиваться от них подушками.
На всякий случай Коул захватил с собой старую деревянную художественную марионетку с отломанной рукой, которую заметил на полке в коридоре. Невесть, конечно, какое оружие, но всяко лучше, чем без него. Запоздало он подумал, что стоило бы спросить у мистера Рудбрига, куда он дел всё оружие Коула, с которым тот ворвался к ним в дом.
Как давно это было…
Оружие ему не понадобилось. На кухне действительно сидела Марта — в пижаме и с мокрыми после душа волосами. Её лицо освещалось только тусклыми светильниками от вытяжки над кухонной плитой. На столе перед ней исходила паром кружка с чаем.
— Не спится? — спросил Коул, поставив марионетку на стол и сев напротив ведьмы.
Марта покачала головой.
— Совсем. Стоит закрыть глаза, и мысли начинают буквально орать в голове. И это сводит с ума, — устало ответила она.
— А отец?
— Спит. Он всегда спит, когда происходит нечто из ряда вон выходящее. Мама называла это защитной реакцией. Она говорила, что его организм просто отключается, когда не может справиться с накалом страстей.
— Отличная способность, — кивнул Коул, действительно так думая.
— Ага. Всяко лучше, чем не спать ночами и накручивать себя. Чай будешь?
Коул с сомнением посмотрел на чашку девушки. У поверхности плавали листочки и какие-то веточки.
— Не смотри ты так. Нет там никакой отравы. Я же пью.
— И что там?
— Ромашка, шикша и капелька гречишного мёда, чтобы притупить горечь. Мама всегда поила меня им, когда я не могла спать. А ещё подкладывала под подушку лавандовые мешочки, — ответила Марта. — Ну, так что, будешь?
— Это зелье что ли? — с лёгкой смешинкой спросил Коул.
Марта была слишком усталой, чтобы поддаться на его провокацию, а потому лишь пожала плечами и пододвинула к нему свою кружку.
— Можешь дорассказать свою историю, — предложила Марта. — Возможно, это отвлечёт меня от ненужных мыслей.
— Это далеко не радужная история, Март. Сомневаюсь, что она поможет тебе отвлечься.
— Можно хотя бы попытаться. Ты же знаешь обо мне и моей
«Даже больше, чем ты сама», — подумал Коул, но вслух не произнёс ни слова.
— Когда мне было около одиннадцати, мой старший брат, Чарли, разбился на машине вместе со своей женой. Насмерть.
Было странно рассказывать Марте о Чарли. О человеке, ради спасения которого она кого-то убила. Но ещё страннее было то, что во взгляде Марты не мелькнуло даже намёка на узнавание при звуке его имени.
— Мы с Адой у родителей были поздними детьми. Для отца Чарли был кем-то вроде путеводной звезды. Его дорогой первенец. И его смерть больно ударила по папе. Инсульт. Так что к моим двенадцати годам мы потеряли двух членов нашей семьи. Наверное, даже трёх, если считать Сьюз. Жену брата я никогда не жаловал — как бы сказать, — Коул смочил горло горьковатым чаем, — она всегда была себе на уме.
Марта подпёрла щёку кулаком, просто слушая Коула. Не задавая вопросов. А парень вновь ощутил то же чувство, что и в «Ведьминой обители». Марта оказалась отличным слушателем, и ей было легко рассказывать.
— Мама всегда была сильнее папы. Смерть Чарли не сломила её. Хотя я до сих пор помню, как она рыдала за стеной — наверное, думала, что мы с Адой не услышим истошного рыдания ночью. Вот только то, что не смогли сделать смерти Чарли с отцом, с лёгкостью сделала смерть Ады.
— Ваша мать умерла? — с трепетом спросила Марта.
Коул покачал головой.
— Нет. Но и назвать жизнью её нынешнее существование сложно, — Коул сделал паузу, прежде чем пояснить. — Кома, Март. Она в коме. Год или около того. После смерти Ады она боролась. Пыталась жить дальше. Пыталась вывести своего никчёмного сына из запоя. А потом упала с лестницы и ударилась головой.
Говорить об этой части его прошлого было тяжело.
— И ты не навещаешь её?
— Обычно навещаю. Раз в месяц или около того. От моих приходов ей ни жарко, ни холодно. Уже примерно полгода врачи предлагают отключить её от оборудования. Она старенькая, Март. Очень старенькая. Если мне не изменяет память, они с твоей бабушкой ровесницы.
— Почему ты не говорил об этом раньше? — спросила девушка, и её голос был полон сочувствия.
— А что бы это изменило? Ты душила бы меня помягче? Или чаще приносила бы мне стейки?
— Не говори так — ты же знаешь, я не жестокая.
— Теперь знаю. А раньше не знал. Поэтому и рассказываю сейчас. В начале нашего пути я бы ни за что не раскрыл тебе свои секреты.
Марта тяжело вздохнула.
— Если хочешь, могу рассказать о чём-нибудь весёлом.
— Например?
— Как-то раз я прятался в ванной музея, карауля сестру на её первом свидании. Идиот ей, конечно, тогда попался — повести такую девушку, как Ада, в музей, это надо догадаться. Моя сестра никогда не была любителем искусства. Вот сплетни, скандалы и интриги — это про неё.