Ведьмы Алистера
Шрифт:
— Так ты тогда не шутил? — во взгляде Марты зажегся крохотный огонёк веселья.
— Как видишь.
И Коул рассказал полную историю, а затем дополнил рассказ о своей жизни тем, как прогуливал уроки, а потом получал от матери такой нагоняй, что не мог сидеть на попе ровно ещё неделю или около того.
Парень рассказал и о том, как Ада воткнула ему ручку в ногу после того, как он опозорил её перед мальчиком, который ей нравился. Наверное, и правда не стоило рассказывать её ухажёру о том, что у прекрасной Ады Томсон есть собственная градация вкуса козюлек.
Марта
Коул ещё много чего рассказал, и иногда Марта даже смеялась.
В какой-то момент он заметил, что девушка заснула. Всё в той же позе, подперев щёку кулаком.
Марта была настолько вымотана, что даже не проснулась, когда Коул подхватил её на руки, чтобы отнести в спальню. Нужную комнату получилось найти с четвёртой попытки: сначала парень натолкнулся на кабинет, потом едва не вошёл в спальню мистера Рудбрига, следом на его пути оказалась детская, ну а четвёртая комната наконец оказалась верной.
Коул занёс девушку внутрь, положил на кровать и укрыл пледом. А потом пошёл к себе, теперь уже точно уверенный, что его никто не запрёт.
========== Глава 44. Почти святой отец ==========
Первый этаж «Ведьминой обители» тонул в дыму и вони. Выбирая между расчленением волков с последующим раскладыванием их частей по пакетам и поджогом, Кеторин выбрала поджог — и, похоже, ошиблась. Она отправила всех спать — кого на второй этаж, а кого в личные дома, — сама же пододвинула туши в центр очага и подожгла.
В тот момент ей казалось, что её новая — а, главное, баснословно дорогая — система вентиляции, в которую она вложилась, чтобы можно было варить зелья прямо посреди зала, справится с поставленной задачей. Но нет.
Прикрывая нос и рот рукавом рубашки, Кеторин покосилась на надувную кровать, очертания которой ещё можно было разглядеть через стоящий вокруг дым.
И как она будет здесь спать?
Специально ведь отдала свою спальню и мегаудобную кровать с самым мягким матрасом на свете гостям, чтобы поспать в тишине и покое.
Поспала — ничего не скажешь.
Кеторин села на надувную кровать, разложив перед собой зарисовки Коула. Откровенно корявые зарисовки. Даже пятилетний ребёнок нарисовал бы лучше. Почерк у Коула Томсона оказался тоже не самым эстетичным: странного рода каракули, которыми он подписывал места на зарисовках, вполне могли сойти за магические символы или, скажем, вообще за знаки другого языка. Кеторин с трудом разобрала слово «тюрьма», затем определила, что нечитаемый набор завитушек после буквы «к», скорее всего, был «колокольней», а вокруг колокольни находилось что-то под названием «место принятия».
Но всё это мало интересовало Кеторин. Своё внимание она заострила на контрольно-пропускных пунктах и коридорах, ведущих к тюрьме. Предположим, у неё был способ попасть туда незамеченной. Но это сработало бы, будь она одна. И даже так выходить всё равно пришлось бы через парадные двери, выводя с собой и
Думать о предательстве сестры Кеторин отказывалась. Клементина никогда не была положительным человеком — хорошей и доброй её можно было назвать с натяжкой, закрыв глаза на дурной характер и не менее дурной язык. Умной, по мнению Кеторин, её сестра тоже никогда не была. Однако Клем отличала одна очень важная черта — она была преданной. Преданной семье, ковену и мужчине, которого любила. Клементина Чубоски просто не была способна на предательство. А вот по собственной дурости попасть в плен — это прямо про неё.
Значит, спасать придётся двоих. Задача, мягко говоря, невыполнимая, да, к тому же, ещё и самоубийственная.
А на тот свет Кеторин пока ещё не хотела, да и героем в сверкающих латах она себя не чувствовала. Поэтому и разглядывала зарисовки, прикидывая варианты и мысленно перебирая свою кладовую с артефактами, подбирая то, что может помочь, и отсеивая бесполезное. Дым, гарь и вонь не помогали сосредоточиться, а лишь вызывали чувство злости. Злости на собственную недальновидность.
Кеторин не любила быть недальновидной. Себя она считала человеком деятельным и продумывающим всё наперёд. Чёрт возьми, она переросла возраст спонтанных и необдуманных поступков! Откинула от себя ту Кеторин, как рудимент.
И что теперь?
Теперь она по ней скучала. Ведь та Кеторин была куда больше горазда на выдумки, чем нынешняя. По крайней мере, нынешняя она считала именно так.
Женщина настолько погрузилась в продумывание плана, что не сразу услышала стук в парадную дверь и точно так же не сразу поняла причину мурашек, покрывающих её руки. А когда поняла, разозлилась на себя ещё больше.
Последнее время она делала непозволительно много ошибок. И не накрыть Роя покровом было, пожалуй, главной её ошибкой.
Интересно, если она не откроет дверь, додумается ли Люциан снести ту с петель?
На секунду Кеторин даже захотела поддаться этому мелочному порыву: сделать вид, что не услышала стука, и не открывать. На её губах даже расцвела торжествующая улыбка, когда она представила, как Люциан отмораживает свой идеальный зад в потрясающих, но не предназначенных для зимней погоды штанах, а затем его заносит снегом.
Вот только уже в следующую минуту в её голове созрел разумный план, и, спрятав улыбку под хмурым выражением лица, она всё же пошла открывать.
— Ну и вонь же у тебя здесь! — было первым, что услышала Кеторин из уст бывшего мужа, и женщина едва сдержалась, чтобы не треснуть его. — Надеюсь, ты не пыталась сжечь моих детей, злая ты ведьма?
Удивляться не приходилось: пожалуй, Кеторин отреагировала бы так же, открой ей дверь человек, за которым, словно туман, стелются смрад и гарь. А они действительно вырывались из-за её спины и развевались очень даже симпатичными узорами.
Люциан узоров явно не оценил — настолько не оценил, что воздух, ведомый его волей, стал чуточку плотнее, не подпуская к нему дым и не давая ему дышать тем же смрадом, каким приходилось дышать Кеторин. Неудивительно, что у него не слезились глаза, как у неё.