Ведьмы Погибшей Империи
Шрифт:
Усмехнувшись своей коронной беззубой усмешкой, древняя ведьма печально покачала головой:
–Нет, милая, не смогу. Мне это не по силам. Давно я уже с ними не общалась. С тех самых пор, как от людей отошла. Только с нежитью говорить могу, да с жителями лесными. Но с ними, как ты понимаешь, и поговорить-то особо не о чем. Только вот о лесе и разговариваем.
Маруша, горестно поджав губы, тяжело вздохнула:
–Да, жаль. Ну, что же, надеюсь, что нам всё же удастся к нашим выйти. Тогда, глядишь, я и смогу у богов ответа спросить. Может, они и в самом деле так чем-то
Уже явно думая о чём-то своём, старуха нехотя поддержала Марушу:
–Наверное. – Она помолчала. – Кстати, а вот и нежить. С лешим не хочешь поговорить?
Маруша, как-то безвольно пожав плечами, сказала:
–Можно и поговорить. Правда, мне с ними как-то не очень ладить-то удаётся.
Поднимаясь со скамьи, хозяйка леса усмехнулась:
–А кому удаётся-то? Уж точно не мне. А ведь я с ними уже не одну сотню лет дело имею. Ничего. Идём. Хай он к тебе привыкает. Может быть, ты ему даже больше меня понравишься.
Думая о том, что вряд ли существу без души вообще кто-нибудь может понравиться, Маруша молча последовала за хозяйкой дома.
Леший встретил двух ведьм хмурым, если не сказать – гневным, взглядом. При этом, как заметила Маруша, на хозяйку леса он посмотрел, кажется, даже более злобно, чем на неё, по сути – незваную гостью.
Выглядел леший точно так же, как и все остальные его собратья. Крепкий, в общем-то, мужик. Коренастый. С густой, или, правильнее – дремучей, как сам лес, бородой. В которой застряли пожелтевшие, порыжевшие сосновые и еловые иголки. И даже парочка небольших коричневых сосновых шишек. Волосы, спускающиеся на плечи, сделали лешего похожим на существо вовсе без шеи. И борода только добавляла такого впечатления.
Одежда, хотя это и казалось Маруше всегда несколько странным, оказалась добротной. И никто не мог объяснить, как именно лешим удаётся содержать одежду в почти идеальном состоянии, не смотря на то, что спят они, похоже, на подстилке из опавших иголок и листьев.
А вот обуви, как Маруша и ожидала, у лешего не оказалось. И снова – никто не мог понять, как именно лешим удаётся сохранять ноги от ранений при ходьбе по лесу. Ведь вся земля в лесах прямо-таки усыпана мёртвыми ветками и торчащими из-под преющей подстилки корягами. Но лешие никогда, никому не отвечали на эти, интересующие людей, вопросы.
Белая, подпоясанная обрывком простой верёвки, рубаха, тёмные портки – вот и вся одежда лесной нежити, оберегающей свои дремучие владения от посягательств жадных людей.
Да! Конечно же, ещё и трубка! Бросая хмурые взгляды на двух ведьм, леший молча набивал простую деревянную (больше похожую на обычную корягу) трубку табаком, смешанным с сухими, прошлогодними листьями.
Насмешливо глядя лешему в совершенно жёлтые глаза, древняя ведьма спросила:
–Что? За огоньком пришёл?
Всё так же хмуро глядя на старуху, тот кивнул:
–Да, за огнём.
И всё! Леший повёл себя именно так, как Маруша и ожидала. Точно так же, как вели себя все лешие, которых она за свою жизнь повидала немало.
Ни тебе: "Здравствуй", ни тебе: "Как дела?". В общем, леший оказался совершено типичным. Грубым, слегка злобным, норовящим нагрубить. Маруша давно заметила, что эти существа мало чем отличаются друг от друга. Все отличия во внешности сводятся разве что только к густоте бороды и шевелюры. Но даже их лица имеют очень сходные черты. Так, будто они являются братьями одной матери. Что, впрочем, вполне возможно.
Но, если внешне лешие хотя бы как-то, пусть и минимально, но всё же отличаются один от другого, то их внутреннее наполнение, кажется, совершенно одинаково. И это отражается не только в их поведении, но и в отношении к людям.
Правда, все, кто хоть сколько-нибудь общался с этими бездушными жителями лесов, хорошо знает и их повадки, и их отношение к тем, кто оказывается в их владениях.
И, естественно, древняя ведьма успела отлично узнать нрав леших. Настолько, что ни капельки не обиделась на грубое отношение к себе одного из них. Наоборот, вместо того, чтобы обидеться, чем нередко грешат люди, недостаточно осведомлённые о нравах леших, старуха, улыбаясь, продолжала с какой-то даже материнской любовью рассматривать грубого гостя. И, не отводя от хмурого лица лешего лучащегося взгляда сверкающих искрами глаз, обратилась к относительно молодой ведьме:
–Маруша, милая, пожалуй, принеси ему огонька. Там, в печке, должны ещё угольки, наверное, остаться.
Радуясь тому, что у неё появилась хоть какая-то возможность отблагодарить давшую им приют древнюю ведьму, Маруша с готовностью поспешила в избушку. И, подойдя к печке, принялась шевелить длинной кочергой лежавшие по краям топки горки золы.
Спустя некоторое время Маруше удалось найти почти погасший, наверное, единственный во всей захолодавшей, пахнущей гарью топке, светящийся уголёк. Осторожно придвинув этот умирающий уголёк к себе, ведьма принялась его осторожно раздувать, опасаясь, что тот не перенесёт долгого пути за порог дома.
Когда Маруша вышла, наконец-то, к ожидавшим её на улице лешему и древней ведьме, те, как ей показалось, уже успели кое-что обсудить. Во всяком случае, ведьма ощутила повисшую в воздухе напряжённость. А леший встретил её настолько гневным взором, что Маруше стало слегка неуютно. Впрочем, она постаралась не подать вида и, приблизившись, протянула тому небольшой совочек, специально изготовленный для того, чтобы при его помощи переносить уголья.
Отлично понимая, что лешему, без всякого сомнения, уже по крайней мере несколько тысяч лет, а это значит, что тот старше как её самой, так и хозяйки леса, Маруша, подавая совочек, с уважением в голосе сказала:
–Пожалуй-ста.
Но леший, конечно же, и не подумал оценить настолько уважительное к себе отношение. Наоборот, он настолько грубо принял из рук Маруши совок, что стороннему наблюдателю могло бы показаться, что он его просто напросто отнял.
Взяв уголь голыми пальцами, Леший переложил его в трубку и, поднеся ту к губам, принялся её раскуривать. И даже после того, как из его рта и заросших грубым волосом ноздрей повалил густой дым, леший не выбросил уголёк из трубки. Видимо, ему это нисколько не вредило.