Ведьмы Погибшей Империи
Шрифт:
Почти десять лет назад, как только большинство взрослых мужчин покинули граничившие с землями кочевников города ради спасения части Империи на западе, подвергшейся нападению со стороны братьев по крови, но не по вере, и началось вторжение уже в её восточные пределы. И именно тогда этот город, носивший ещё имя Мары, как и многие другие в то время, оказался завоёван. И как раз после этого, предварительно уничтожив всё оставшееся мужское население приграничных земель (как правило – стариков, подростков, а также оставшихся земледельцев и ремесленников) и продав большинство женской половины захваченного в плен народа в рабство, здесь и поселились те, кто с таким
Дым вынудил женщину закашляться. Но она заставила себя и дальше смотреть в сверкающие любопытством и злобой глаза собравшейся на площади толпы. Чтобы, умерев и представ перед богами, честно, как это и полагается, рассказать обо всём, что она увидела перед тем, как расстаться с этим телом.
Телом, которое вот-вот должно превратиться в пепел. Телом, которым жаждали обладать многие из тех, кто сейчас, злорадствуя, наблюдает за последними минутами её жизни. Телом, которое так и не познало мужской ласки. Телом, которое заставляло большинство женщин этого города смотреть на чужую для них молодую женщину со злобой и завистью.
Ведьма вспомнила, как сразу же после падения родного города её также, как и всех остальных её соплеменников, которым сохранили жизнь, собирались продать в рабство. И как человек с крестом на шее (позже она узнала, что это был какой-то жрец этих людей), висевшим поверх чёрной одежды, отнял её, тогда – совсем ещё девочку, у залитых кровью воинов, одетых в зелёную форму. И как всё тот же человек (жрец) защищал её всё время и после этого. До тех самых пор, пока не умер несколько лет назад.
Дым начал выедать глаза. Женщине пришлось их плотно зажмурить, после чего она уже не могла видеть направленных на неё откровенно радостных взглядов. В основном – женских.
Но зато женщина могла увидеть умирающего у неё на руках священника. И она вспомнила, как настойчиво предлагала ему помочь, воспользовавшись наследным даром целительства, пробудившимся у неё в восемнадцать лет. И как священник, услышав об этом, накричал на свою воспитанницу, заявив, что он никогда не прибегнет к силам, дарованным ей самим Сатаной.
Она тогда пыталась доказать, что Сатана тут совсем ни при чём. В доказательство своих слов она крестилась и произносила христианские заклинания, стоя перед распятием на коленях. Но это не помогло. Её наставник так и не пожелал прибегнуть к её помощи. Хотя, скорее всего, это позволило бы ему прожить ещё лет десять. А может быть, и больше.
Сменивший умершего священник оказался не столь милостив к наследнице уничтоженного народа. Во всяком случае – поначалу. Но то, что произошло позже, оказалось намного хуже того, что она видела с его стороны вначале.
Дело в том, что не прошло и пары месяцев, сопровождавшихся непрекращающимися издевательствами и придирками, как священник начал проявлять неприсущие людям его сана эмоции. Проще говоря, он начал откровенно приставать к бывшей воспитаннице своего умершего предшественника. Конечно же, она тут же поняла, что тот от неё хочет. Но, вместо того, чтобы ответить на его назойливые приставания, и тем самым упрочить своё незавидное положение во враждебном для неё обществе, девушка с присущей ей гордостью отвергла все посягательства и демонстративно покинула церковь, под которую завоеватели переоборудовали святилище Мары. Так одинокая, беззащитная девушка, последняя из своего народа, оказалась на улице совершенно без каких-либо средств
К счастью, как раз в это время она поняла, что силы, унаследованные ею от предков, оказались намного более могущественны, чем думала вначале. Девушка выяснила, что она может не только избавлять людей от различных болезней, которые словно бы просвечивали через ткани тела, казавшиеся раньше непроницаемыми для человеческого взгляда. Она поняла, что теперь в состоянии делать ещё и многое другое. Например – выращивать ягоды и фрукты за считанные минуты. Даже зимой. Что, конечно же, помогло ей пережить трудное первоначальное время.
А позже люди, относившиеся к ней с откровенным презрением, стали сами её кормить, принося различную еду в уплату за лечение. И за первую же зиму одинокая юная ведьма смогла помочь всем без исключения семьям враждебного для неё народа. В какой-то семье она вылечила детей, в какой-то – взрослого. В общем, очень скоро в её лачуге, оставшейся от какого-то старика, который запомнился тогда совсем ещё девочке тем, что тоже избавлял людей от различных хворей, оказалось полным-полно различной еды и даже вполне пригодной для ношения одежды. Которую также приносили в уплату за то, что юная ведьма делала для блага этих людей.
Дым, поднимающийся от жарко горящих дров, заставил женщину закашляться. Сквозь не совсем плотно подогнанные доски помоста начали пробиваться жадные языки пламени. Но приговорённая ничего этого не видела, так как не могла открыть глаз. Она лишь ощущала жар, заставивший тлеть её тёмное платье, принесённое в уплату кем-то из собравшихся на площади людей.
По прошествии нескольких лет ведьме начало казаться, что её жизнь, в общем-то, не так уж и плоха. Что, возможно, она даже сможет быть вполне счастливой. Хотя бы потому, что она могла бы и дальше приносить людям пользу. Но тут случилось то, что и привело её в конечном итоге на этот самый эшафот.
Однажды вечером, когда даже птицы закончили славословие ушедшего за горизонт дневного светила, в лачугу ведьмы вломились пять в стельку пьяных солдат в форме зелёного сукна. Они, ни слова не говоря, тут же попытались завладеть телом хозяйки этого жалкого жилья, не потрудившись узнать, что же именно по этому поводу думает её душа. И вот тогда-то юная ведьма и сделала то, что послужило поводом для её казни.
Она даже не поняла, как именно ей это удалось. Она запомнила только ярость и гнев, которые на краткий миг полностью завладели её сознанием, да сине-зелёное свечение перед глазами. Прошло не больше двух-трёх секунд, пока ведьма была вне себя. Но этого с лихвой хватило, чтобы прервать жизнь пятерых пьяных насильников.
То, что увидела ведьма, когда смогла совладать с охватившими её эмоциями, испугало её до холодной жути. И даже теперь, когда огонь, пробиваясь сквозь щели между досок грубо сколоченного помоста, обжигал кожу её ног, ведьма ощутила тот самый холод, сковавший её невинную душу.
Один из рейнджеров оказался прямо-таки вмурован в ветхую деревянную стену покосившейся на один бок лачуги. Но при этом он оставался ещё жив. Это существо, которое язык не поворачивается назвать человеком, конечно же, кричало от дикой боли. Ведьма поняла, что тот стал единым с дряхлым деревом стены. Что живые ткани его сравнительно молодого тела слились с волокнами давно умерших, пошедших на сооружение этого дома деревьев. Солдат бился в тщетных попытках освободиться от сковавших его оков. Но всё, чего он смог добиться, так это только того, что стена начала качаться. Что только усилило его и без того жуткую боль.