Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
— А Златыгорка?! — воскликнул мальчик.
— А Смеян?! — вскричала девочка.
— Ы, ы, ы, — отвечала женщина, покачивая ромбической головой из стороны в сторону.
Значит, только те, что пришли сюда из… другого мира… А что это значит? А это значит… Ваня бегом бросился назад, уткнулся Златыгорке в живот, а та, бормоча: «Ну, ну, ну!» — точно заразилась от гигантши, — гладила его по голове. Стеша со Смеяном тоже сошли с моста, они стояли, уставившись друг другу в глаза долгим взглядом, и молчали. Вдруг Ваня услышал знакомые переливчатые трели — мерещится ему, что ли? Но не ему одному мерещилось-то — все задрали головы к седому небу: никого нет!.. И тут из пропасти,
— Это ведь таперича не жаворонок — это какая-то жар–птица, коршун его побери!
— Уже побрал! — задорно отвечал жаворлёночек, и все, сквозь подступившие слезы, рассмеялись.
— Ну–у, он теперь и разговаривать-то с нами, простыми птицами, побрезгует, — не успокаивался соловей. А жаворонок, выругавшись по–вороньи, ответствовал:
— Не мели–ко ерунду!
А с моста раздалось: «Э, э, э» — это женщина звала их. Поочередно троекратно расцеловались, даже Ваня со Смеяном, даже птичьих личиков коснулись губами, приняв в ответ удары клювов по щекам. У каждого был теперь свой путь, хоть и камень лежал на душе, но что делать — надо уходить… И девочка с мальчиком и малым лешаком вновь шагнули на дымящийся мост. Остальные, махая, кто руками, кто крыльями, остались на другом берегу.
Ни всадники, ни гигантша не посторонились, а женщина всё манила, звала, пришлось идти напролом. Ване, который оказался посредине между Стешей и Березаем, досталось проходить сквозь женщину — он зажмурился, шагнул… Ему показалось, что воздух натянулся и… лопнул, будто износившаяся ткань. Девочке досталось идти сквозь коня, потом сквозь всадника, а солнечное колесо оказалось над ее головой. Лешачонок прошел сквозь лунного всадника, а выйдя наружу, отряхнулся, будто вышел из воды и сказал: «Замёлз я, колшун побели!»
Оставалось только пробежать по обгорелым бревнам — и они на другом берегу. Оглянулись — трое на мосту стоят как ни в чем не бывало: всадники по краям, женщина посредине, на них не оборачиваются.
В одном месте бревна сгорели дотла, образовался провал, и виднелись огненные сполохи далеко внизу. Ваня с лешаком перепрыгнули через поперечную дыру. А когда десантница перескакивала сквозину [84] , у рюкзака, висевшего у ней на одном плече, оборвалась лямка, и красный рюкзачок со всем содержимым соскользнул и… сквозь дыру ухнул в огненную пропасть.
84
Сквозина– яблоня. [Ред.]
— Кукла! Леля! — завопила девочка, бросаясь на мост ничком, и чуть сама не отправилась следом за вещмешком, потому что черные бревна стали подламываться… Дым повалил из всех щелей. Дерево занялось, мост затрещал по всем швам, в черных бревнах-головнях проявились багровые письмена, и головешки вспыхнули… Лешак подхватил девочку, поставил на ноги, Ваня взял ее за одну руку, Березай за другую — и они помчались.
Едва успели перескочить на другой берег, как мост заполыхал! Но тех троих, что стояли на мосту, — уже не было видно… Может, вслед за своими птицами нырнули в Огненную реку?! Виадук как-то очень уж скоро сгорел — и рухнул в пропасть, оставив после себя лишь дымный след.
А на том берегу стояли Смеян и Златыгорка. На каждом плече посестримы — по птичке, всё как положено. Бывший Змей не отрываясь глядел на чумазую, плачущую Стешу, потом утер сопли, молча развернулся — и пошел. Златыгорка, последний раз взмахнув серебряной рукой, отправилась следом за Смеяном. А два царства: Хрустальное и Синее — катились за ней….Чем дальше удалялись от жаркой огневицы, тем холоднее становилось. Давно достали из Ваниной котомки все теплые вещи и натянули на себя. Ваня куртку Стеше отдал, а сам в свитере с оленцами да в Березайкином плаще мерз — лешак почему-то ни в какую не хотел его надевать, да мало того: он и красную распашонку скинул, хорошо, что багровые штанцы не стал снимать!
Ваня думал, стоит им ступить на другой берег — и они окажутся дома… но, увы… Люди им не встречались, городов и поселков не было: всё то же самое, что и прежде. Или уж в такой тундре безлюдной они очутились… Постепенно тундра — если это была тундра — к несказанной радости лешего, перешла в лесотундру, потом в настоящий лес. Правда, облетевший, зимний… Голые деревца, каждое из которых стремился обнять лешачонок, росли теперь в таком количестве, что не наобнимаешься! Брели молча, каждый свою думу думал. Животы, конечно, подвело — но о еде заботиться не хотелось… Один Березай был сыт и доволен, правда, он и ребятам находил то подмерзшую клюкву, то советовал сосновые иголки пожевать — очень, де, вкусно… Жевали — что ж делать… Лешачонок вообще оживился среди деревьев-то — конечно, сколь времени полесовый леса не нюхал… «Мой лес!» — восклицал Березай и величаво поводил рукой. «Твой, твой, а то чей же», — бормотала десантница, она всю дорогу была не в духе.
Этот утес в стороне стоял, можно было и промахнуться, обойти его, но — не промахнулись… Лешачонок, заметив скалу, остановился, а после как припустит туда!.. Ваня со Стешей едва его из вида не упустили. Степанида Дымова стала ворчать, дескать, ну куда его леший понес, ну, что им там делать, шли бы по ровному, нет… А Березай, не дожидаясь ребят, лез да лез на верхотуру. После обернулся и закричал, указывая куда-то пальцем:
— Хорошая сосна! — остановился, их поджидая, и улыбаясь во все свои сорок два лешачиных зуба.
— Тут много хороших сосен, — решила осадить его девочка, потом опомнилась: — Как ты сказал, повтори? — и к Ване повернулась:
— Ты слышал?
Ваня не мог понять, в чем дело, пока Березай отчетливо не повторил:
— Сосна хор–рошая!
— Он «Р» научился говорить! — воскликнула Стеша. — Молодец какой!
— И правда! — удивился мальчик. — Вот здорово!
— Совсем как большой! — продолжала радоваться девочка. Путь на высокий утес казался теперь гораздо более легким, да и согрелись они, подымаясь-то. Одно было плохо, здесь снег лежал — впрочем, им-то что, они-то оба обутые, а вот лешак босой!
Когда поднялись — увидели: полесовый обнимает очередное дерево, как раз, видать, ту хор–рошую сосну. Сосна и вправду была хороша — вечнозеленой вершиной тучку подцепила, из которой валил снежок. А ствол-то у сосны такой, что лешачонок едва ведь сумел его обхватить! И что-то бормотал Березай по–своему, уткнувшись носом в смолистую кору, и… и… вдруг заплакал — слезы–те покатились по лесине, да и застыли вперемешку с янтарными каплями смолы. И вдруг порыв ветра налетел — Ваня зажмурился, а когда открыл глаза… сосны уж не было! На краю утеса стоял Соснач собственной персоной! Лешак подхватил Березайку — и чуть не в тучу забросил, а после поймал и на землю рядом с собой поставил. Лешачонок стал тыкать пальцем в мальчика и девочку, представлять, значит: — Это Ваня… Это Стеша… Они хор–рошие — они живые…