Ведомые
Шрифт:
— Ты же понимаешь, что мне нужно оставаться сосредоточенным на поисках.
Он широко — хоть и фальшиво — улыбается, и на одной его щеке появляется ямочка, так что я задерживаю дыхание. Двойной пиздец.
— Вау, — я мечтательно вздыхаю. — Всё стало еще хуже, когда ты улыбнулся. Тебе и вправду нужно нацепить на себя предупреждающую табличку, Солнышко.
Его улыбка исчезает так же быстро, как из ваших рук выпала бы горячая картошка, и парень открывает рот, чтобы ответить, но вдруг рядом с ним оказывается стюардесса.
— Мистер Скотт,
Я почти удивлена, что она не предлагает саму себя. Но это явно подразумевается по тому, как девушка наклоняется над ним, как ее рука ложится на сидение рядом с его плечом, а спина изгибается настолько, что грудь подается вперед. Я не могу ее винить. Чувак эффектный.
Но он едва ли смотрит в ее сторону.
— Нет, спасибо.
— Вы уверены? Возможно, кофе? Или чай?
Он изгибает одну бровь так надменно, как могут только британцы.
— Мне ничего не нужно.
— Шампанское было бы здорово, — говорю я.
Но стюардесса не отводит взгляда от своей добычи.
— Я искренне извиняюсь за путаницу, мистер Скотт. Правда. Я предупредила начальство, и они сделают всё возможное, чтобы компенсировать вам неудобства.
— Неактуально, но спасибо, — парень поднимает свой журнал со спортивной элегантной машиной на обложке. Как типично.
— Ну, тогда, если вам ничего не нужно...
— Не знаю насчет него, — перебиваю я, — но я бы с удовольствием... Эй! Алло? — я машу рукой, когда она уходит, чрезмерно виляя бедрами. — Бьюллер?
Я чувствую его улыбку и бросаю на парня взгляд.
— Это твоя вина, знаешь ли.
— Моя? — Приподнимая бровь, он не отводит взгляда от журнала. — И какие же жизненные злоключения привели тебя к данному выводу?
— Ты охренительно хорош собой, так что она не видит никого, кроме тебя, Солнышко.
Его лицо не выражает ни эмоции, хотя губы изгибаются.
— Если бы моя внешность могла еще и лишать женщин способности говорить.
На это я не могу сдержать усмешки.
— О, спорю, ты бы очень этому радовался: все эти беспомощные женщины просто улыбаются и кивают. Хотя, боюсь, на мне бы это не сработало.
— Конечно, нет, — заявляет он. — Я застрял рядом с тем, кто, очевидно, страдает неизлечимым случаем словесного поноса.
— Сказал мужчина, у которого явно социальный запор.
Он снова замирает, а его глаза округляются. И опять странный звук срывается с его уст, напоминая сдерживаемый смешок.
— Господи, — мужчина сжимает переносицу, стараясь сдержаться. — Я обречен.
Я улыбаюсь, желая рассмеяться, но тоже сдерживаю порыв.
— Так и есть, — я глажу его по предплечью. — Но всё закончится через каких-то семь часов.
Он стонет, поднимая голову. Веселье в его глазах настоящее, и это еще сильнее усугубляет для меня ситуацию.
— Я не переживу это...
Самолет слегка вздрагивает, начиная отъезжать от гейта. Лицо мистера Солнышко бледнеет, приобретая милейший оттенок
Чудно. Скорее всего, еще до взлета у него случится гипервентиляция.
Возможно из-за того, что моя мама тоже боялась летать, или потому что мне нравится думать, будто ужасное поведение мистера Солнышко основано на страхе, а не на его мудозвонском характере, я решаю ему помочь. И, конечно же, еще больше повеселиться в процессе.
Габриэль
Я в аду. Это знакомое мне место — длинная узкая труба с приклеенными к ней крыльями. Смертельная ловушка на пять сотен мест со спертым воздухом и жужжащими двигателями. Я часто тут бывал. Только на этот раз дьявол собственной персоной составляет мне компанию.
Я верчусь в индустрии развлечений довольно долго, чтобы знать: дьявол всегда идет в красивой обертке. Ведь лучше всего бросать приманку в спокойный пруд. Этот конкретный дьявол выглядит так, будто она родом из пятидесятых — платиновые волосы обрамляют ангельское личико, большие ошалелые карие глаза, красные-красные губы и фигура в форме песочных часов, на которую я изо всех сил стараюсь не обращать внимания.
А ведь отнюдь не просто игнорировать такую грудь. Всякий раз, когда девушка что-то говорит, эти пухлые губки двигаются так, будто у них есть собственный разум. А с учетом того, что эта странная болтливая девица никак не заткнется, мне грозит опасность оказаться очарованным фантастической выпуклостью ее, несомненно, большой груди.
Боже, а она всё продолжает болтать. Словно в каком-то кошмаре, где вокруг вас звучит полнейшая абракадабра с одной единственной целью — свести вас с ума.
— Послушай, ты... — ее грудь еще выше вздымается, а красные губки надуваются... — Я знаю эту игру, и она на мне не сработает.
Я поднимаю взгляд выше.
— Что?
— Не чтокай на меня этим своим вычурным британским акцентом, думая, будто из-за него я в тебя втюхаюсь, — тонкий палец размахивает перед моим носом. — Меня не волнует, насколько у тебя сексуальный голос, это не работает!
Я не стану улыбаться. Ни за что.
— Не представляю, о чем ты говоришь, но если бы я был тобой, то хотел бы получить консультацию медиков сразу после приземления.
— Пф. Ты притворяешься, будто боишься полетов, лишь бы я тебя пожалела.
Уродливое чувство пронизывает мои внутренности, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы не закричать — не то чтобы я мог вообще вымолвить хоть слово. А она всё продолжает нести несусветную чушь.
— Думаешь, раз ты сидишь здесь, выглядя напряженным и скованным, я предложу тебе минет в роли отвлечения от всего происходящего?
Мое унизительное положение отходит на второй план, когда я слышу слово «минет».
— Что?