«Веду бой!» 2012. Вторая Великая Отечественная
Шрифт:
— Явное нарушение пространственно-временного континуума, — ответил равнодушно Рустэм. — Потом будем разбираться. Выгружаемся!
Ну и выгрузились постепенно.
Утащили все в кладовки бункера. Потом и сами в него забрались.
Когда поужинали — холодная банка гречки с мясом на каждого, когда запили холодный жир глотком теплого чая из Машкиного термоса, когда расправили спаренные спальники по углам и улеглись в них, Рус спросил Пашку:
— Новости есть какие?
— Не. Связь так и не восстановилась. Соответственно, нет и интернета. Да его еще со вчерашнего утра не было. Одна локалка только еле-еле пахала. Связь будет — сообщу.
— Понятно, — ответил Рустэм. — Всем спать. Это приказ. Подъем в шесть. Дела надо обсудить. Дневальные… Паша! Маша! Вы — первые!
— Яволь, майн фюрер! — хохотнул Пашка.
А Ольга закинула бедро на Макса. Положила ему руку на грудь и жарко задышала в ухо. Он осторожно погладил ее по руке. Далеко не женской — грубоватой, покрытой шрамами и царапинами. Она в ответ чмокнула его в щеку, покрытую пушком. И уснула.
А он уснул чуть позже. Только и успел подумать — а как там мама?
Мама же в это время ставила чайник на крохотной кухоньке старой хрущевки и думала:
— Как там сыночек-то мой?
«…Наш корпус вынужден
Значительно более серьезная обстановка сложилась для 26-й пд. Передовые отряды дивизии быстро сбили ничтожные заслоны на линии соприкосновения. Настораживало, однако, что небольшие подразделения, оказавшие первое сопротивление, были буквально перенасыщены автоматическим стрелковым оружием и создавали необычайную плотность огня. По нашим войскам было произведено несколько пусков ракет из переносных пусковых установок, оказавшихся крайне неприятным оружием, доставившим нам чувствительные потери.
Примерно через час после начала боевых действий мы получили обескураживающее и прямо-таки потрясшее нас известие: один из передовых отрядов 26-й пд был практически полностью уничтожен, подвергшись атаке из засады механизированной группой противника из нескольких легких танков и бронетранспортеров неизвестной конструкции. Однако когда наш авангард достиг места боя, развернул батарею РаК 35/36 и открыл огонь, противник поспешно отступил, оставив подбитыми на поле боя легкий танк с длинноствольной автоматической пушкой и четырехосный колесный БТР с колесами необычно большого диаметра. При отступлении бронетехника противника продемонстрировала очень высокую скорость и маневренность. Авангард тоже понес немалые потери: два орудия ПТО были уничтожены ответным огнем противника, одно серьезно повреждено, а расчеты потеряли около 80 % состава, не считая серьезных потерь в пехотных подразделениях. Тем не менее поле боя осталось за нами, и это несколько подняло боевой дух наших войск. Серьезные неприятности начались позднее.
Тем временем информация, поступающая от войск, продвигающихся по этой территории, рисовала очень странную картину. Солдаты и офицеры наблюдали множество зданий явно немецкой постройки. Характерно знакомый облик носили и проложенные здесь дороги. Но наряду с этим наблюдалась масса зданий явно иной архитектуры и другие детали, совершенно не свойственные немецким землям. По образному выражению одного из офицеров, „такое впечатление, что противник занял и осваивал эту территорию уже несколько десятков лет“. Но ведь еще позавчера здесь была наша земля и развертывались наши войска! В общем, голова кругом, и не у меня одного.
К середине дня наши передовые отряды уже подошли довольно близко к Шталлупенену (Нестеров), и в этот момент главные силы 26-й пд подверглись нескольким атакам с воздуха. Неожиданно для нас это была не бомбардировка, а ракетно артиллерийский обстрел. Хотя в атаку на наши колонны заходили единичные самолеты, запущенные ими ракеты и очереди из их автоматических пушек калибром явно более 20 мм причинили нам немалый ущерб. А на подходе к Шталлупенену колонну наших войск атаковала механизированная группа противника, в составе которой на этот раз было три тяжелых танка. Эти монстры имели пушку крупного калибра (заведомо больше 10 см!), с необычайно длинным стволом, напоминавшую скорее корабельное, нежели танковое орудие. Большая округлая приплюснутая башня покоилась на приземистом корпусе, опиравшемся на весьма широкие гусеницы.
Тяжелые танки противника открыли огонь с опушки леса, как только колонна наших войск оказалась для них в прямой видимости. Дистанция стрельбы составила около километра, но огонь этих монстров оказался весьма точен. На шоссе горели разбитые грузовики и несколько пушек — практически все, что оказалось в секторе обстрела этих чудовищ, было уничтожено. Лишь когда нам удалось подтянуть 105-мм гаубицы и 150-мм пушки, а во фланг тяжелым танкам русских вышли три штурмовых орудия „штурмгешютц“, чаша весов в бою стала склоняться в нашу сторону. У одного из тяжелых танков была разбита гусеница, и он потерял подвижность. Два других танка, попав под плотный обстрел, получили повреждения, хотя и не выведшие их из строя, но заставившие ретироваться с поля боя. Однако мы потеряли все три „штуга“, и поэтому приблизиться к подбитому танку не удалось из-за очень плотного пулеметного огня, открытого пехотным прикрытием противника.
Колонна возобновила движение, и ее голова, миновав открытое пространство, втянулась в лес, прикрывший нас от крупнокалиберных пулеметов врага, которые так и не удалось привести к полному молчанию. Не успели наши грузовики проехать и двести метров по лесу, как вокруг шоссе вспухли десятки разрывов. Создавалось впечатление, что снаряды рвались даже в кронах деревьев. Как доносил один из немногих выживших унтер-офицеров, он принял бы это за короткий, но массированный минометный обстрел, если бы не знал, что в густом лесу это практически невероятно. Унтер при этом демонстрировал прискорбную для военнослужащего вермахта растерянность.
Колонна вновь была вынуждена остановиться, и опять из леса показались русские тяжелые танки, Их было всего два, и на этот раз, сделав по несколько выстрелов, они с дьявольской скоростью меняли позиции, чтобы выстрелить еще раз и снова скрыться. И все же мы нашли выход — вся имеющаяся у нас артиллерия стала давить пехотное прикрытие этих танков, и вскоре русские были принуждены к отходу, на этот раз — окончательному.
Примерно в это же время начался хотя и редкий, но регулярный и непрекращающийся обстрел из артиллерии крупного калибра двух колонн 26-й пд, двигавшихся по параллельным дорогам западнее направления на Шталлупенен. Наши потери росли. Тем не менее, это не могло остановить порыв наших солдат — передовые отряды 26-й пд к 15.00 23.06.1941 уже обогнули Шталлупенен с запада, чтобы не ввязываться в уличные бои, и продвигались далее в намеченном направлении. Продолжали движение и обстреливаемые колонны, выйдя в промежуток между Гумбиненом и Шталлупененом.
К сожалению, нам так и оставались неясными численность и дислокация противостоящей группировки противника. С обоими высланными вперед самолетами-разведчиками Hs126 очень скоро была потеряна связь. Именно срыв авиаразведки привел к тому, что около 16.00 крупное соединение противника, выдвинувшись от Гумбинена по шоссе Кенигсберг — Каунас, внезапно нанесло удар, причинивший серьезные неприятности, по левому флангу 26-й пд. Используя открытое пространство, противник обстрелял нас с дистанции более трех километров, открыв убийственный по точности огонь. Полковая и дивизионная артиллерия, пытавшаяся противодействовать этому удару, понесла тяжелые потери. Противник расстреливал наши орудия, как в тире, и лишь артиллерия, стрелявшая с закрытых позиций, имела шанс уцелеть. Но ее огонь, к сожалению, почти не давал результатов, поскольку
В итоге были полностью уничтожены две артиллерийские батареи и потеряны четыре штурмовых орудия, не считая многочисленных потерь в пехоте. Попытка нанести авиационный удар по механизированной группе противника, состоявшей из тяжелых танков, самоходных орудий крупного калибра и большого числа легких танков с уже знакомым ним характерным силуэтом с сильно заостренным носом, провалилась. Девятка Ju88 натолкнулась на мощный и дьявольски меткий огонь автоматических зенитных пушек и потеряла семь машин из девяти, так и не сумев нанести по противнику бомбовый удар.
Вынужденно притормозив движение и уплотнив боевые порядки, наши войска попали под короткий, но мощный артиллерийский налет противника. Больше всего это было похоже на действие новых шестиствольных минометов „Небельверфер“, только многократно усиленное. Наши суммарные потери были таковы, что дивизию уже можно было считать ослабленной на целый полк. Самое паршивое заключалось даже не в этом, а в заметной деморализации войск. Даже некоторые опытные офицеры испытывали смятение оттого, что противник смог практически безнаказанно расстреливать наши войска с дальних дистанций, а мы были не в состоянии противопоставить ему что-либо действенное.
Между тем русские и не думали останавливаться на достигнутом, руководство корпусом было серьезно затруднено неудобным размещением штаба корпуса в некотором отдалении от полевого командного пункта 26-й пд. Из-за потери при вчерашних налетах штабных радиостанций мы были вынуждены пользоваться средствами связи штаба дивизии (вчерашние потери в которых тоже были чувствительны) и гонять связных офицеров чуть ли не за километр к дивизионному узлу связи. Безрукие дивизионные радисты почему-то все никак не могли связаться со штабом ОКХ. Однако и это продлилось недолго — вечером авиация русских накрыла командный пункт 26-й пд. Я стал задумываться — а может быть, именно неудобное расположение штаба корпуса спасло нас от русских бомб? Ведь штаб дивизии погиб почти полностью вместе со своими радиостанциями…»
Есть такое психическое расстройство, не признанное до сих пор медицинским сообществом, но оттого не ставшее менее опасным, — интернет-зависимость. Глава государства знал, что ей покорны все — от сопливого тинейджера, самоутверждающегося если не в реальной жизни, то хотя бы в виртуальном пространстве, до пенсионера, с восторгом осваивающего захватывающие дух просторы всемирной паутины. Самого себя, что неудивительно, он зависимым от странствий по сети не считал.
Однако к исходу второго, после внезапного и до сих пор не до конца осмысленного катаклизма с переносом, дня отлученность от любимого способа препровождения свободного времени дала о себе знать. Настроение, и без того дурацкое после очередного, не слишком продуктивного, общения с силовиками, прекрасно справлявшимися — «Пока!» — с возникающими проблемами самостоятельно, стремительно ухудшалось.
«Ну, подписан еще с десяток указов, согласован вопрос с разграничением полномочий чекистов и МВД на „временно занятых“ территориях… Что? Без меня не справились бы или не договорились? Это вряд ли. Каждый норовит показать, что не зря казенный паек получает. Так пусть на деле и показывают, а не на бесконечных совещаниях. Остообрыдли все. По самую маковку…»
Вялость и апатия — резкие, необъяснимые — навалились как-то сразу. На душе стало мерзко, кондиционированный воздух в комнате отдыха показался душным, насыщенным неприятными, раздражающими обоняние запахами. Чтобы хоть как-то избавиться от наваждения, президент открыл окошко браузера на экране стоявшего на отдельном столике ноутбука.
Твиттер был недоступен, «лежали» и другие социальные сети, использовавшие хостинг и серверы за пределами бывшего СССР. Новостные ленты, похожие одна на другую, опаздывали с отражением событий минимум на восемь-десять часов. Фильтр военной цензуры начал работать если не в полную силу, то очень близко к тому. Не обнаружив ничего заслуживающего внимания, глава государства уже хотел свернуть программу и выйти из сети, благо настроение хоть чуть-чуть, но стало лучше, однако ткнул по привычке в «избранное» и открыл вкладку с крупнейшим российским видеопорталом. На его каналах иногда попадались забавные мультфильмы, новая непрофессиональная музыка, да мало ли еще что, способное слегка отвлечь от дневных забот!
В «топе дня» на первой позиции оказался ролик со странным названием «Новые освободители Европы?», размещенный буквально пару часов назад каналом радиостанции «Эхо Москвы» и уже успевший набрать несколько тысяч просмотров. «Интересно, — подумал президент, — их же должны были закрыть согласно сегодняшнему Указу? Или руки пока не дошли?» Два клика «мышью», и ролик развернулся в полный экран. А на нем…
Краснолицый, явно находящийся в состоянии сильного алкогольного опьянения, человек в криво застегнутой камуфляжной куртке с погонами полковника, — камера как бы ненароком задержалась на больших звездах защитного цвета, — громким голосом рассказывал, поминутно поправляя спадающую форменную кепи, о том, что он лично сделает с прибалтами, поляками и разными прочими шведами. Речь его, малосвязная и обильно уснащенная неизобретательной нецензурной бранью, сводилась к ожидаемым продолжительным половым актам с представителями указанных национальностей, их правительствами, многочисленными родственниками и домашними животными. Ряд обещаемых действий однозначно мог быть отнесен к сексуальным извращениям, а некоторые могли повлечь за собой последствия в виде телесных повреждений различной степени тяжести…
Досмотреть до конца такую похабщину сил не хватило. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, президент свернул окно браузера и нажал клавишу селектора внутренней связи.
— Владислав Юрьевич, вы еще не спите? Не до шуток. Срочно зайдите ко мне. Да, и прихватите, что у вас есть по «Газпром-Медиа». Похоже, они таки доигрались…
День третий
28.10.2010/24.06.1941
— Как это случилось? Сергей Алексеевич, я вас спрашиваю! Как вы смогли это допустить?
— Никто не ожидал такого от нее. Началось все хорошо, разговор строился в соответствии с рекомендациями психологов. Футурошок и прочее. Ну, вы сами понимаете… Мы-то в себя третий день приходим, а она поверила нам практически сразу же. Вся предоставленная ей информация была проверена еще в Москве и могла быть сопоставлена с существующими у посольства в Стокгольме источниками. Беседовали почти весь вчерашний день — никаких признаков измененного состояния, на мой взгляд.
— Но причина должна была быть? — нетерпение, звучавшее в голосе президента, граничило с раздражением.
— Я думаю, все дело в визите Гюнтера. Кристиана Гюнтера. Это…
— Я знаю, кто это. Ваши коллеги и другие ответственные товарищи снабдили меня практически полной информацией. Справками на весь здешний политический зоопарк. Дальше!
— Беседа с министром проходила в моем присутствии, благо в предоставленных мне полномочиях Александра Михайловна не усомнилась ни на йоту. Он сразу же взял быка за рога — сказал, что в его автомобиле встречи с советскими и российскими дипломатами ожидает некий господин из Берлина. Слово «российскими» он особо выделил. С очень важными сообщениями и предложениями от рейхсминистра Риббентропа, и не только. Причем это «и не только» он повторил дважды.