Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Ну, мало ли… не такая уж и проблема.
— Значит, вы?
— Я туда не собираюсь.
— Ни вы, ни Серж…
— Да понятно, вы намекаете на Марка, — пробормотал купец, махнул рукой, лакей опасливо приблизился: — Еще порцию!
— Вот тут в кабачке, пока я ждал вас, возникла версия. На презентации Марк увлекся прелестной женщиной и предложил ей дорогое путешествие… или эмиграцию (близкие свидетельствуют, что в ноябре Марина чрезвычайно изменилась: восторг и страх проснулись в ее довольно черствой душе). Об этом узнает
— Но Казанский улетел в тот же вечер!
— Во-первых, он успел бы в аэропорт и после преступления. Во-вторых, мог улететь в другой день: факс, который вы мне предъявили, помечен седьмым декабря.
— Версия любопытная, — согласился Дмитрий Петрович и занялся новой порцией, но без прежнего увлечения. — И все же основания, по которым вы приплетаете сюда Марка, кажутся мне зыбкими. Или вы знаете больше о нем?
— Почему исчез Боря, как вы думаете? Он вез Марка в аэропорт и, если имело место преступление, явился по меньшей мере свидетелем, а то и участником убийства на набережной.
— Никакой свидетель Марка не затруднил бы, — вырвалось у купца двусмысленное признание.
— Очень хорошо, — одобрил Валентин, — что вы наконец заговорили откровенно, признав бывшего своего компаньона способным на убийство.
— Я этого не говорил! — испугался вдруг бизнесмен.
— Буквально нет, — подтвердил сыщик задумчиво. — «Дракончик», — услышала Даша дважды. «Дракончиком» назвал ее зять своего врага. Где аукнется — там и откликнется… Такой крутой босс мог ведь сам и не пачкаться, а отдать приказ. Понимаете?
— Вы полагаете, Боря явился исполнителем?
— Из вашего «Страстоцвета» я по-прежнему не исключаю никого. Ни Сержа с доносом, ни вас, извините, с подагрой. На поминках Алеши вы имели конфиденциальный разговор с Мариной.
— Какой там конфиденциальный! Утешал вдову…
— После этого разговора, — продолжал Валентин, игнорируя усмешку собеседника, — она слегла и бредила. Оригинальный бред о курсе доллара на пятое декабря.
— И за бред я отвечаю!
— Однако на следующий день вы явились к ней в больницу. Что вас связывало с Манон Леско? Любовная страсть или денежная?
— Кофе! — бросил бизнесмен прохлаждающемуся поблизости лакею и закурил.
Скорбная компания в центре зала вдруг поднялась и молча направилась к выходу. Они остались вдвоем под прицельным взглядом бармена. Заказать бы водки — и русская (купеческая) душа распахнется, ну, хоть приоткроется… Нельзя, у сыщика и свидетеля руки связаны, так сказать, рулями.
— Страстную, образно выражаясь, тему мы уже безрезультатно дебатировали, — запоздало ответил коммерсант, отхлебнув кофе. — Уругвайский. Сорт предпоследний, приготовлен отвратительно. — И отодвинул коричневую керамическую чашечку.
— Дмитрий Петрович, вы по натуре, наверное, путешественник.
— Скорее, домосед, впрочем, в детстве мечтал о странах экзотических и загадочных. А почему вы про меня так подумали?
— Почему? — Валентин удивился. — Перепутал. Это у Бори карты, марки… Страстоцвет — это ведь тропическое растение? Кто придумал такое необычное название?
— В Южной Америке процветает. Марк придумал, я же подключился позднее. Третьего ноября.
— Ах да, презентация. Марк, — повторил Валентин задумчиво, — марка. Марочка… так звали Марину близкие.
— В самом деле? Не знал.
— Так зачем вы приезжали к ней в больницу?
— А то вы не в курсе! — Купец вдруг подмигнул всем своим румяным лицом. — Эх, Валентин Николаевич, с вашими агентурными данными — да в разведку — и любимый наш город мог бы спать спокойно. Даю показания: на поминках Марина попросила меня о помощи.
— О какой помощи?
— Денежной.
— Почему вас, а не Сержа?
— Тайны женского сердца неисповедимы. Может, не захотела быть обязанной многолетнему воздыхателю. Может, посчитала, что он и так слишком потратился на похороны.
— Уж и потратился! Всемогущий шурин ведь помог актеру в деловой сфере?
— Надо думать. Я никогда не любопытствовал, потому что по натуре джентльмен, как вы, наверное, заметили.
— На сколько разорился джентльмен?
— Пустячок — двести долларов.
— Прямо какая-то такса у Марины была — двести долларов за комнату… И почему так срочно — в больницу, а не Даше, например, отдать?
— Было приказано держать все в тайне, некоторые чудаки стесняются бедности.
— А сразу на поминках не могли облагодетельствовать?
— У меня не было при себе денег.
— Да ну? У такого отпетого дельца?
— Ничего себе словечко подобрали — «отпетый»!
— Делаю вывод: отвалили вы ей гораздо больше. Только вот за что? За любовь или за какую другую услугу?
— За какую там еще…
— Я не исключаю шантаж. На кладбище вдова о чем-то догадалась, что-то вспомнила или увидела… Вы сами поведали мне о мистическом чувстве, посетившем вас в момент погребения.
— На то оно и мистическое, что в словах не объяснить. Может, томление по своей смерти… будущей то есть… к сожалению, неминуемой.
— Вы испугались! На поминках она специально выбрала место рядом с вами — прелестная и корыстная Манон Леско — и разоблачила вашу пресловутую подагру.
— Нет, вы меня достали — и как логично, эстетически красиво! — Дмитрий Петрович рассмеялся и крикнул: — Гарсон, водки!
Вдохновленный лакей пронесся вихрем к бару.
— Такси возьму. Ведь все врете, историк, а интересно… нервы щекочет.
Возник графинчик и две рюмки.
— Еще осетринки прикажете? Или икорки?
— Валяй! Вы присоединяетесь? На таксомоторе доплывем, а машины Сема доставит.