Век перевода (2005)

Кончился XX век. Русские поэты, как одержимые, занимались все сто лет поэтическим переводом, у читателей это иногда вызывало недоумение. Замечательная женщина, Лидия Корнеевна Чуковская, сетуя на то, что Ахматова опять кого-то переводит, твердой рукой записала: «Ненависть моя к переводам окрепла. Вот это действительно прогул, преступная растрата национального достояния». Речь шла о том, что поэтам надо не чужие стихи переводить, а свои писать. Переводы — это не стихи. Это презренный жанр. За него деньги платят.

Вот уже лет пятнадцать, как ничего не платят за поэтический перевод. А поэты продолжают переводить. Для себя и для друзей, ибо с друзьями теперь легко общаться: подошел к компьютеру — и беседуй. Нужно немногое: собрать антологию русского поэтического перевода за весь XX век и начало XXI, дать образцы творчества каждого поэта-переводчика, сообщить биографию и кое-что для понимания текста. Дальше создать для этой антологии сайт — «Век перевода»,— открыть при сайте форум, позвать интересующихся — и возобновить с ними те занятия, которые довелось вести мне со своим семинаром поэтического перевода в Москве, в Центральном доме литератора в 80-е — 90-е годы. Теперь мы разбросаны по всему миру, но каждый вечер встречаемся у своих экранов. Нам открыты самые труднодоступные библиотеки, материалы для поэтических конкурсов можно найти такие, что прежде и не мечталось.

С осени 2003 года на форуме сайта прошло тридцать конкурсов,

охвативших поэзию множества стран и языков — от американской до украинской, от новейшей польской до средневековой еврейской и т. д. Практически все конкурсы удались на славу, — результаты некоторых читатель найдет в книге, которую держит сейчас в руках. Серьезно и системно переводятся у нас древнегреческие гекзаметры Григория Назианзина, сложнейшие каббалистические стихи Шломо Ибн-Гвироля, изучается практически не початая традиция шотландской поэзии — упоительно смешные «стандартные габби» Роберта Фергюссона и Роберта Луиса Стивенсона, но отдается дань и творчеству «худшего поэта в мире», Уильяма Топаза Макгонаголла: всё это почти не переводилось на русский язык.

Журнал «Иностранная литература» (2004, № 10) провел круглый стол "О современной зарубежной поэзии". Председательствовал на нем, кстати, участник нашей антологии, поэт-переводчик Антон Нестеров. Вопрос о том, не умер ли поэтический перевод, занимал в разговоре не последнее место. Поэт, лауреат многочисленных премий Евгений Бунимович сказал: «…есть большая проблема, мне кажется: существуют ли сегодня молодые профессиональные переводчики поэзии — я их с трудом находил для нужд фестиваля». Могу подтвердить: ясно, что с трудом. К нам не обращались, а семинар «Век перевода» живет сам по себе. Это работа для души.

Под одной обложкой в антологии собраны работы тридцати девяти поэтов-переводчиков. Здесь переводы с двадцати языков — и ни одного, сделанного с подстрочника. Каждый живет где хочет, переводит что хочет и говорит собеседнику всё, что хочет. А подтасовка работы судей невозможна: переводы открыто висят на форуме и обсуждаются, покуда не будет принято решение — пора их судить. Затем коллегия из пяти сменяемых судей приступает к работе. Дальше — результаты, победы, проигрыши. Семинар растет и развивается во вполне зрелую школу поэтического перевода, первую русскую школу в XXI веке из тех, которые могут заявить о своей консолидации, положить на стол читателю эту антологию — отчет за первые год или полтора совместных усилий.

Здесь много поэтов, которые раньше не могли быть у нас известны (таких, как канадец Роберт Сервис, которому «Баллада о гробнице Ленина» перекрыла возможность печататься в СССР) — и таких, которые даже чересчур известны: Байрон, Верлен, Борхес, Дарио. Есть и стихи на смежные темы: трагический «Мост через Тей» немца Теодора Фонтане — и комическое в доходящей до гениальности графомании «Крушение поезда на мосту через Тей» У. Т. Макгонаголла.

«Век перевода» приглашает читателей как на сайт, так и на форум. А эта книга — наша благодарность человеческому гению, подарившему нам Интернет и вернувшему теплоту общения всем, кто в ней нуждался. Тем более, что и сделана эта книга целиком через экран: кто в прежние времена смог бы подготовить за несколько месяцев эти четыреста страниц чистой поэзии к печати?.. Не отвечайте, мы-то знаем — кто. Но мы сами по себе. Ни спонсора, ни гранта. Ни стыда, ни совести: прямо вот так взяли и издали то, что считали нужным.

Читайте. Эта книга переживет нас.

Где б ни качал соленый вал Рыбачью шхуну либо ял, Где б ни влачил добычу трал Иль перемет, — Никто шотландских не знавал Богаче вод. Тунца, и сельди, и трески В них изобильны косяки; Угри отменно велики, А уж макрели! И устриц лакомых садки — На всякой мели. Ликуй, береговой народ, Поскольку осень — у ворот, И Посейдон в столицу шлет Шотландцам дань, И устриц полон всякий рот, Куда ни глянь. Теперь никто из объедал Не внемлет лекарю: бахвал, Ты, видно, публику считал Безмозглой дурой? Разбейся вдребезги фиал С твоей микстурой! Сюда, понурый хворый люд, Тут свежих устриц подают! Они врачуют в пять минут — Любой порой! — Зубную боль, мигрень, и зуд, И геморрой! Пропойца, эй! Тряхни копилкой! Ты, обессиленный бутылкой, Цепляй-ка свежих устриц вилкой На радость глотке — И не страдай от страсти пылкой К вину и водке! Когда гремит над головой И хлещет влагой дождевой, Когда вздымается прибой И ветер свеж, Займи в трактире столик свой — И устриц ешь! Когда купцу в урочный час Придет пора замкнуть лабаз, Вечерний звон торопит нас, Манит в кабак, Дабы во устричном погряз Обжорстве всяк. Бывало, меркнет Феб в окне, А я блаженствую вполне, Взыскуя истины в вине Пред очагом… Родным гнездом казался мне Питейный дом. Коль у глупца полно монет, Глупец являет приверед И жрет изысканный паштет С довольной миной; А ты ешь устриц на обед И суп куриный. И в Новой Гавани кутеж, И в Устричном Поселке тож: Сидит попарно молодежь В любом трактире — И устриц отворяет нож Крупнейших в мире! О, здешний люд весьма неглуп (Хоть неучтив подчас и груб И сдачу пробует на зуб!) — Он хлещет

виски И устричный хлебает суп Из полной миски! И если пива льются реки, Глотайте устриц, человеки, Дабы не тяжелели веки! И — шиллинг на кон, Что вас не перепьют вовеки Ни поп, ни дьякон! Коль ты пополнить был бы рад Людей великих долгий ряд, За ум и труд не жди наград — Секрет в ином: Добротнейшим живот и зад Одень сукном! О, ежели купил отрез Изрядный и в обновку влез, То вымахаешь до небес — Пускай ты гном: Добротным даден рост — и вес! — Тебе сукном. В кафтане из дешевой ткани Ты — ровня распоследней рвани, Предмет насмешек или брани, — А чья вина? Не зря гогочут горожане: "Купи сукна!» Развязный брадобрей в субботу Кончает поскорей работу: Трудился до седьмого поту Цирюльник, — но Рядиться время обормоту Пришло в сукно! Гляди: грядет он, прям и горд, Как родовитый, славный лорд, Чужих вовек не бривший морд, — Отколь сей форс? В сукно оделся юркий черт — Добротный ворс! В одежке бедной не моги К девицам направлять шаги — Напрасно стопчешь сапоги! Пуста мошна? Влезай хоть по уши в долги — Купи сукна! Коль скоро твой истерт камзол — Девичий голос груб и зол, И дева цедит: «Хам! Осел!» Шипит она: «Ишь, воздыхатель, — нищ и гол! Купи сукна!» В сукно одевшись, тот же час Предстанет принцем свинопас И богословом — лоботряс. Мораль ясна: Будь кем захочешь, коль припас Кусок сукна! Родиться Ньютоном, Шекспиром И дозволять в кафтане дырам Зиять — беда: ничьим кумиром Не стать — хана! Да, всем тебя освищут миром… Купи сукна. Ступайте прочь… Прощайте, — хоть Вы знатно грели кровь и плоть Мою, — прощайте… Мы, бедняги — Певцы, маратели бумаги, — Таскаем рвань, доколе вслед Не засвистит шутник сосед, Покуда с горем пополам Заплаты сокрывают срам, Покуда стужа сквозь прорехи Не донимает без помехи.  Не так ли чахнущий больной Не поспешает в мир иной И бочками лекарства пьет — Авось протянет лишний год? Но как спасаться ни горазд, А всё едино дуба даст.  Мне внятен ваш немой упрек; Отлично помню, кто берег И защищал мой бедный зад В мороз и вьюгу, в дождь и град. Увы! — неблагодарны барды, И вылететь в окно мансарды Моим порткам пришла пора: Ни золота, ни серебра Не вверишь столь худым карманам В отрепье, столь безбожно драном. А ежели в кармане грош Иль вовсе на аркане вошь (Поэты нищи искони) — Терять последнее? Ни-ни! Портки! таков уж белый свет, — И вам ли горше всех? О нет: Мы любим друга, если тот Поит вином и в долг дает; А деньги у него иссякли — И вышел дружбе срок. Не так ли?  Но если человек не шваль, Ему друзей злосчастных жаль, — И мне вас жаль. Надевши вас, Я подымался на Парнас! Но мыслит Муза, что во вред Нам изобилие монет, — А мы без них угрюмы, злобны, Понуры, неблагоутробны: Коль скоро нет житейских благ, То в каждом ближнем зрится враг.  Видали вы, как мой бокал В руке недрогнувшей сверкал, И лик мой счастлив был и свеж, — И сколь светло мечталось прежь! Мечты погибли — все подряд, Как маргаритки в зимний хлад…  Эх, нет умелого портняжки, А поврежденья ваши тяжки! Вы долгие служили годы И не внимали крику моды, Но — времени vicissitude.. Вы одряхлели. Верю: худо К последней близиться секунде. Увы! Sic transit gloria mundi!  Спешите к некой лютой дуре, Чей голос родствен реву бури, — Вы подошли бы ей вполне, Мужеподобнейшей жене! Стыжусь открыто вас таскать я, — Так скройтесь под подолом платья, Чтоб ощутить объем и вес Вельми упитанных телес!  А коль дождусь иных времен, И окажусь обогащен, И задеру нескромный нос, Имея денег целый воз, — Пусть мне предстанет призрак ваш! И укрощу хвастливый раж, И вспомню, по какой одежке Протягивал когда-то ножки.  Так царь Филипп — я вспомнил ныне Пределы царской клал гордыне, Чтоб Македония нимало От спеси царской не страдала: Слугою состоял при нем Гнуснейший смерд, развратный гном, — И дротом этого слуги Вправлялись царские мозги.