Век перевода. Выпуск первый (2005)

Витковский Евгений Владимирович

3

Когда кладбищенский покой нам душу омертвит, И станет глух к чужим скорбям, кто по своим скорбит, Когда ручьи живые слез прихватят холода, В сухих глазах блеснут лучи нетающего льда.

4

Еще живут в устах слова, надежды ток — в груди. Но прежних безмятежных снов ты заполночь не жди. Обвил руины буйный плющ, всё утопил в листах. Снаружи трепет, зелень, жизнь, внутри развал и прах.

5

Где чувства, равные былым, тот, кем я был тогда, Где слезы прежние мои, летучих дней чреда? Когда б вернулась, как весна, вся прелесть бытия, В пустыне нынешней моей, оттаяв, плакал бы я…

РОБЕРТ ГРЕЙВЗ (1895–1985)

Укор

Луной глядишь в мои леса, В леса тревог и бед, И слез вечерняя роса Твой оттеняет свет. Нарушив мой покой и сон, «Жестокий… — шепчешь, — лжец…» Из можжевельника сплетен Колючий твой венец. Лжец? Но ведь я тебе не лгал И не был я жесток. Стволы черны, снег белый пал И звезды пали в срок. В

твоем луче двоится тьма, Грех жизни нашей всей И полустертый след клейма На совести моей.

Виктор Генке^{9}

ГРИГОРИЙ НАЗИАНЗИН (ок. 330 — ок. 389)

О СУЕТНОСТИ И ПРЕВРАТНОСТИ ЖИЗНИ, А ТАКЖЕ О ЕДИНОМ КОНЦЕ ВСЯЧЕСКИХ

О, как желал бы я ласточкой быть или голубем сизым, Только бы скрыться от жизни со смертными или в пустыне Вместе с животными дикими так обитать (ибо звери Самые верные смертные), чтобы, не ведая горя, Дни проводить безмятежно, спокойно; один только разум Вовсе бы не был звериным — в божественных помыслах сведущ, На небе свет он стяжал бы для жизни моей беспечальной. Или, забравшись на гору, я людям с вершины высокой Стану кричать, обращаясь к ним голосом, грому подобным. Смертные люди, гранатовый род! Бытия не имея (Вся наша жизнь — для погибели), что мы напрасно кичимся? Сколько же снами пустыми и лживыми нам забавляться Здесь, на земле, суетой развлекая друг друга напрасно? Сердцем своим рассуди, путешествуя всюду со мною, Видя, что видел и я, ибо Бог даровал мне способность Чудную: счастье, несчастье ли — разум легко переносит. Этот отважен и юн — невоздержных товарищей гордость, В членах враждующих крепок, душою же высокомерен. Этот — красив, как звезда Эосфор, и к себе привлекает Взгляды людей, что весенний цветок между юношей славных. Этот — удачлив во всех состязаньях, подобно Арею; Всех на ристалище он превосходит в убийстве животных. Этот, привыкнув к роскошным пирам и веселым попойкам. Чрево свое напитав лишь для воздуха, моря и Геи, Сгорбился ныне, отцвел: слабосильная старость явилась. Вся красота улетучилась, внутренность мертвою стала. Только отчасти меж смертными, большей же частью в Аиде Он пребывает. А этот предал себя басням различным. Этот столь знатен, что думает лишь о могилах великих, По завещанию скудному новых детей приобретши. Этот, прославившись в городе силою мудрости, ныне Вечно у всех на устах. А вот этот богатство без меры Копит — всё мало ему; у иного же к знаниям тяга. Этот обрадован тем, что к нему, мол, судьба благосклонна. Этот — кровавых лохмотьев мешок, и не боле — имеет Силу земли и поэтому в небо с презрением смотрит: Будучи смертным, в надеждах возносится ввысь, как бессмертный. Все одинаковы, все мы — лишь скудная горсточка тлена: Раб и вельможа, батрак и заносчивый землевладелец. Все мы во тьму отойдем, и приютом нам будет могила, Всех нас в далекое странствие плач погребальный проводит, Только лишь имя свое мы оставим скорбящим потомкам. Рано ли, поздно ли, всех нас единая участь постигнет: Жалкая куча костей, обнаженный, оскаленный череп. Кончились все наши горести, беды, страдания, нужды, Войны, нечестие, жажда богатства, гордыня мирская — Всё преходящее умерло, вся суета отшумела. Время покинуть сей мир — нам в нетление должно воскреснуть. Видя всё это, внемлите же голосу разума, дети (Истинно, дети мои, ибо Духом детей приобрел я), Внемли мне, мир, и всё то, что бушует в стремительном мире: Всю эту скверну, которой исполнено царство земное, — Жажду похитить чужое, убийства и лютые распри, Славу, богатство, престол, благородство, неверное счастье, — Спешно оставим и в небо бежим без оглядки, где ждет нас Троицы свет, что сияет так чудно и невыразимо. Прочих игральным костям уподоблю: в одну и в другую Сторону падают; грязь им, как свиньям, приносит отраду; Тьмою кромешною ночь им безумные очи застлала — Ходят на ощупь, вдоль стен, чтобы им не столкнуться друг с другом.

О ПУТЯХ ЖИЗНИ

Как и откуда пришел я? И как я из праха воскресну После того, как земля тело мое обретет? Буду ли Богом великим спасен? И куда я отправлюсь — Верно ли мне суждено в тихую гавань идти? Многострадальны сей жизни пути, переполнены горем: Беды, несчастья, труды множатся — нет им конца. В людях прекрасным, без примеси зла, ничего не бывает. Если бы доля моя тяжкой такой не была! Власть и богатство — престол ненадежный, гордыня — пустое; Рабство — бессмысленный труд, бедность — оковы навек. Молодость — молнии вспышка, минутная радость несчастных; Старость — седины, печаль, скорый из жизни уход. Слово крылатое — воздух, пустая молва. Благородство, Древняя, славная кровь — дикого нрав кабана. Сын — неизбежная дерзость, семейство — постылая привязь; Дети — заботы, труды; но и бездетность — недуг. Речи в собраниях — злоба, а мир — для бессильных. Искусства — Жалкая доля: они тешат грядущих во тьму. Хлеба кусок на чужбине противен и скуден. И землю Плугом пахать тяжело. По морю ль ходишь — в Аид. Родина — гиблое место, чужая страна — униженье. Всё, что мы видим вокруг, — горе. Веселье и смех — Пена, видение, ветер, роса, испарение, призрак, Пепел, морская волна, тающий след корабля. Вечно вращается круг, принося неизменно всё то же, Так что стабильна, увы, лишь перемена часов, Дней и ночей, порождений, смертей, наслаждений, болезней, Быстрого бега, удач, жалких падений и бед. В этом, о Логос, премудрость Твоя: Ты приводишь в движенье Всё в этом мире затем, чтобы любил человек Лишь неизменное. Крылья ума расправляя, оставим Всё, что мы здесь обрели, — жалкие смертных дела. Если и есть у людей то, что вечно, прекрасно, то это — Наше стремление прочь, крест наш поднявши, уйти; Слезы, смятенье ума, погруженного в поиски Бога, — Радость надежды и свет Троицы, льющийся к тем, Кто посвятил очищенью себя, кто оставил безумства. Образ возможность хранить, Богом дарованный нам. Жить посторонней для жизни, иной, неиспорченной жизнью. Мир обменявши на мир, все бремена понести.

МЭРИ ГЕРБЕРТ, ГРАФИНЯ ПЕМБРОК (1561–1621)

ПСАЛОМ 120: AD DOMINUM

И прежде Вечный в час испытания Внимал молитве сердца смятенного; И вот я вновь к Нему взываю: Разве теперь Он не даст ответа? От чар коварной речи предателей Господь, избави душу, храни меня От языка, где поселилась Ложь ядовитая, гибель верных. Кто зря на дело злое надеется, Пусть скажет, сколько выручил прибыли С неправды, — что ему за благо Лживый, коварный язык приносит? Сразить стремится быстрыми стрелами, Железом жалит; жар можжевеловый В углях огнем легко взовьется, — Вряд ли его ты погасишь скоро. Доколе, Боже, быть мне изгнанником? Я слишком долго жил среди варваров: Поставил свой шатер в Кидаре, В стане у Мосоха я ютился. Увы, зачем я долго упрашивал Врагов свирепых, — время упущено: Что толку звать бесчинных к миру, Ныне злодеи к войне готовы.

ЯКОБ МИХАЭЛЬ РЕЙНХОЛЬД ЛЕНЦ (1151–1192)

ОДА ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВУ ЕКАТЕРИНЕ ВТОРОЙ, ГОСУДАРЫНЕ РОССИЙСКОЙ

К той, что правды полна, света и мудрости, Но не хочет принять честь поклонения, Лавр кровавый сложив, учит неистовых, — Пусть летит к тебе песнь моя. Чтоб тебе посвятить образ оплаканный — Сквозь полночный кошмар молний змеящихся, Там, где кровь залила поле цветущее В это время погибели. Вся убранством весны пышно одетая, Лоб и стан свой тогда дивно украсила Ты, о Муза, когда ярко на образе Заблистала слеза твоя. Войны, пышность убийств ты взненавидела, Голод прочь прогнала. Молишься ль Господу — Меч из рук Аваддон выронит с трепетом По молитве заступницы. Нет, не верю, что он может украсть тебя. Смех, подобный сему, слышать — и зверствовать? Разве можно убить образ Всевышнего — Катарину — бестрепетно? Мать вселенной, живи! Благо народное В темной, тихой ночи молит неистово: Ты, чья милость равна Божией милости, Как ты можешь быть смертною? Вижу в Духе твой склеп, в черное убранный, Крест безмолвный над ним траурно высится, Эхом в воздухе плач носится горестный Между морем и берегом. Старец в ужасе рвет волосы редкие, И седины его падают клочьями. Трижды с трепетом гроб чтит целованием, Троекратно взывает он: «Та, что жизнь мне дала, зря мне дала ее. Тот, кому я дал жизнь, зря был на свет рожден. Жить не стоит нам, сын, если умершею Катарину нам зреть дано».

ДЖОН КЕБЛ (1792–1866)

ПЕРВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ ПОСЛЕ ДНЯ СВ. ТРОИЦЫ

И поразил Иисус всю землю… и всех царей их: никого не оставил

(Нав.10:40).

Где та земля, что молоком и медом Нас утолит, как Бог обетовал? Повсюду вместе с избранным народом Пронесся здесь огня и крови шквал; Подобны кедрам и дубам Тела погибших всюду там. О, горделивый град Иерихон! Трубой Навина ты приговорен. Не место здесь для милых пасторалей И для прогулок томных под луной. Беспечных снов на фоне чудных далей. Игры теней веселых в летний зной… Мы на развалинах живем, И всё страшнее с каждым днем Осознавать, что мы разбили стан На той земле, где правил Ханаан. Но где покой и мир душе мятежной, Где неба синева и солнца свет, Когда всё Божество в любви безбрежной Приемлет нас в спасительный завет? И милости тройной венец Готов для молящих сердец — Он Троицей воздвигнут на века, Его дарует нам пронзенная рука. «Итак, христианин, тебе по праву Земля принадлежит, владей же ей», — Как часто мы готовы на расправу, И оттого наш путь еще мрачней: Ведь с каждым днем всё круче вниз Нас гонит жизни резкий бриз; Безрадостен и горек этот век: Хоронит Мальчика усталый Человек. Раскрой нам очи, Солнце нашей жизни, Чтоб нам увидеть Твой прекрасный мир! Даруй нам обрести покой в отчизне, Где Ты нам приготовил брачный пир. Развей улыбкою весны Все наши беды, словно сны, И не позволь нам у руин рыдать, — Пусть к башням вечности ведет нас благодать.

Марина Гершенович^{10}

ГЕРТРУДА КОЛЬМАР (1898–1943)

СЕРДЦЕ

Я шла сквозь лес. Плоды сердец на ветках зрели: и те, что, болью налиты, алели, и те, что недозрелы и тверды. Чуть выше головы, свисая, трепетали; я ощутила тяжесть их и дале оставила звенеть среди листвы. Одно я сорвала — пурпурно-зрелый слиток, венок из маргариток вокруг него сплела. И ритм его живой внезапно осознала: сочилось сердце ало горячею смолой. Сквозь кожуру рвалось, с надтреснутой губою, — сердечко голубое, что в муках родилось.

ВЕДЬМА

Одна луна взойдет, другая станет тенью. Неразличимы дни, и жизнь моя проста. О драгоценный лик, тебя венчает пенье: синицы синей трель и черного дрозда. Дрозд черно-бархатист, напев его разумен, а флейты голос чист во тьме и невредим. Лесная дева, знай, среди замшелых гумен сбегается зверье к источникам твоим. Коричневы их лбы с растущими рогами… А у ночей твоих павлинья красота цветет в редчайшей гамме, и шепот или крик колеблет их. Рептилий изумруд. И россыпь насекомых вкруг лезвия ножа уклейки золотой. Упадок летних сил в зеркальных водоемах, и тишина приходит на постой. Владения мои! В путь отправляюсь дальний; я волхвовать могу, могу колдуньей быть. Да будет сад цвести и зреть орех миндальный и алое вино, коль захочу я пить. Прозрачная земля, от жажды умираю! Ты зреешь… Силы дай, чтоб я смогла понять, как ручку повернуть у врат тяжелых рая и снова в том саду под деревом стоять…

МАША КАЛЕКО (1907–1975)

ИНТЕРВЬЮ С САМОЙ СОБОЙ

Я в городе невзрачном родилась, где церковка, два-три ученых сана и крупная больница (как ни странно — «психушка»), что за годы разрослась. Я в детстве часто говорила «нет». В том радости для близких было мало. Я и сама бы, право, не желала такую дочь произвести на свет. В одну из многих войн училась в школе. Я рассуждала так в двенадцать лет: «Не будет войн, наступит мир без бед», — о совершенном думая глаголе. Учителя признали мой талант, засим образование мне дали. Мы слова «сокращение» не знали, когда нам выдавали аттестат. Учителя нам ставили отметки, заботились об уровне юнцов, стараясь в жизнь нас выпустить из клетки… опала я в бюро, в конце концов. Я день-деньской на службе пропадала, работала почти что задарма. А вечерами что-то сочиняла (отец решил, что я сошла с ума). Карандашом по карте я вела свои маршруты мнимых путешествий. А в тихий день без всяких происшествий большого счастья, так сказать, ждала…