Век-волкодав
Шрифт:
Вечер был неожиданно теплым. Леонид снял кепку, спрятал в карман. Почему-то вспомнился кабинет: сейф, привычный запах мяты, фотографии Тускулы на столе. И ремингтонистка Петрова вспомнилась, как живая перед глазами представ. Не дергался бы ты, товарищ Москвин, плыл по течению, все бы сейчас при тебе осталось. Сотрудники уходят домой, понятливая Петрова закрывает ключом дверь кабинета, на новый диван поглядывая. Хорошо быть начальничком, приятно! А еще приятнее не Петрову-дуру на диване воспитывать, а людские судьбы решать, страх в чужих глазах видеть. Все-то у тебя было, Леонид Семенович, все-то ты потерял!..
Бывший чекист всмотрелся в подступавшую темноту, беззвучно дернул губами… «Ох, начальник, ты, начальничек, отпусти на волю». Никак жалеть начал, Фартовый, о судьбе своей несчастной плакаться? Поплачь, поплачь, скоро некогда станет!
— Течет, течет речка да по песочку, Моет, моет золотишко. А молодой жульман, ох, молодой жульман Заработал вышку.В Столицу он приехал три дня назад. Рассудил просто: без Жоры Лафара здесь его никто искать не станет. Легаши по Сестрорецку бегают, в каждую щель носами тычут, по Питеру наверняка «частый бредень» пустили, «деловых» всех подряд берут, кулаками и каблуками освежают память. А если Зиновьеву доложили, то и спецчасти ОГПУ из казарм вывести могут. Гришка Ромовая Баба к своей особе относится трепетно, такому для охраны и полка мало.
Про старые папки в Бэровском фонде Жора никому не сообщил, иначе бы всю библиотеку войсками окружили. А без него никому и в голову не придет, что призрак Лёньки Пантелеева, побродив по Европе, отправится, страх потеряв, из родного Питера прямиком в Столицу.
Если и догадаются, не беда. Попробуй найди в огромном городе парня в плохо сшитом пальто и старой потертой кепке. Леонид хотел даже купить в привокзальной аптеке очки поуродливее, чтобы лицо не светить, но в последний момент передумал. Очки — примета, чужой взгляд цепляют. Пусть глядят, все равно не увидят!
— Течет, во, течет речка да по песочечку, Бережок, ох, бережочек моет…Прохожие по пути все-таки встречались, но не слишком часто, за два квартала трое всего. Потом и они кончились. Пустая мокрая улица, редкие желтые окошки в темных домах, одинокий фонарь с разбитым стеклом…
…И огромная черная тень о двух головах — слева, чуть в глубине.
Леонид, мельком взглянув на часы, подмигнул бессонному желтому глазку у цифры «6». Можно и не проверять, пришел минута в минуту. Костел Святого Варфоломея, построен местными немцами перед самой войной, не освящен, ныне используется в качестве хозяйственного помещения. То ли склад, то ли мастерские.
Глаза быстро привыкли к темноте, и Пантёлкин смог разглядеть храм в подробностях. Ничего особенно, если сравнить, к примеру, с Notre Dame de Paris. Два шпиля, высокое крыльцо под пышной лепниной, стрельчатые окна, тяжелый замок на дверях. Рука полезла в карман за пачкой «Марса», но Леонид решил потерпеть. Вдруг в соседнем доме кто-то глазастый в окно пялится? Проявит бдительность, снимет телефонную трубку…
— А молодой жульман, ох да молодой жульман Начальничка молит.Бывший старший оперуполномоченный решил отойти подальше, на угол, где начинался узкий, зажатый двухэтажными домами переулок. Не успел. Темноту рассек яркий огонь автомобильных фар. Негромкий шум мотора, визг тормозов…
Револьвер был уже в руке. Стрелять Пантёлкин решил сразу, если заметит, что приехал кто-то чужой. В случайности такого рода он не верил.
— Ходят с ружьями курвы-стражники Длинными ночами…Шаги… Быстрые, резкие, знакомые. Черный силуэт на фоне желтых окон… Леонид облегченно вздохнул:
— Добрый вечер, Гондла!
Женщина остановилась, всмотрелась в темноту.
— Куда спрятались, Москвин? И не смейте меня так называть, это право вы не заслужили!
Бывший чекист одобрительно кивнул. Не меняется тетка!
— Как меня выследили? Через сестру? В последние дни я встречалась только с нею.
Руку все же подала, чуть брезгливо, словно испачкаться боялась. Не два пальца, но и не ровную ладонь, а вроде как горсткой. От прикосновения дернулась, искривила губы.
— Через сестру, — легко солгал Леонид. — Осторожнее надо быть, Лариса Михайловна! А Москвина больше не поминайте, сейчас в ЦК другой Москвин. Давайте уж по имени.
Телефонный номер он нашел в записной книжке Лафара. Там же был и адрес, но зашифрованный «тарабарщиной».
— Леонид, — женщина задумалась. — Не подходит вам имя, разве что Лёнька… Ладно, не буду привередничать. Что вам от меня надо, Леонид?
Бывший бандит Фартовый не спешил с ответом. На авто дамочка приехала одна, без шофера, на улице по-прежнему пусто, окна костела черны… Гондла, как и он сам, в Столице нелегально, значит, выдавать не станет, побережется.
— Что надо? Хотелось бы мне, Лариса Михайловна, любви. Настоящей, на всю жизнь.
Гондла негромко рассмеялась.
— Позер, позер! Вам бы еще семиструнную гитару с розовым бантом. Как мужчина, вы совершенно не интересны. Как личность… Знаете, я смогла бы стать подругой Сатаны, это заманчиво. А вы — просто мелкий бес.
— Может, и бес, — легко согласился Леонид. — Только выбор у вас сейчас не слишком большой. А настоящая любовь — эта не та, что у гимназисток, а которая с интересом. То, что вас до сих пор не убили — случайность. У начальства, у Кима Петровича…
Женщина вздрогнула. Пантёлкин, наклонившись к самому уху, повторил не без удовольствия:
— Да-да, у нашего с вами Кима Петровича было хорошее настроение. Он приказал всего лишь вывалять вас в дерьме и выгнать, как нашкодившую шлюху. И за что? За то, что не справились с Ольгой Зотовой?
Думал, отстранится, отступит на шаг. Не угадал. Гондла и сама зашептала, еле слышно, губами щеки касаясь.
— Ты за меня не беспокойся, Лёнька. Я бы давно это девку убила, но просто убить мало, и просто унизить — тоже мало. Зотова свое получит, можешь не сомневаться, я на этот счет большая выдумщица. Она сама смерти искать будет, умолять, на коленях ползать. Смерть я ей найду — грязную, омерзительную, тошную…