Век-волкодав
Шрифт:
Новую заведующую сектором «Старухой» уже не величали. Из всех новоназначенных в последние месяцы Ольга была самой молодой, и прежняя кличка быстро отпала, словно хвост у неосторожной ящерицы. Новая, увы, оказалась ничем не лучше.
Селедка!
На этот раз бывший замкомэск даже не возмутилась. Поглядела в зеркало, вздохнула горько. Она и есть, только без хвоста. Народ, он не слепой, в самый корень зрит.
Одно хорошо — прозвище сверху навязли, так сказать, в приказном порядке, сектор же кавалерист-девица формировала сама. Пришлось много ругаться, стучать в начальственные двери, даже проситься на прием к самому товарищу Каменеву. Зотова перессорилась со всем кадровым отделом, но своего все-таки добилась. Вместо румяной комсомолии, в сектор, как и когда-то в Техгруппу, набрали инвалидов войны. Которые с руками и ногами работу себе найдут, даже если месяц-другой поголодать придется. А тех, кого чуть не в клочья порвало, куда? На мыловарню по партийной путевке?
Татьяна Бодрова тоже не окончила гимназии. На фронт ушла в 1919-м, в грозном октябре, когда Деникин взял Орел. Служила в штабе ремингтонисткой, не геройствовала, в атаки не ходила. Летом 1920-го дивизию разметала по горячей таврической степи конница генерала Морозова. Штаб изрубили в кровавые клочья, ремингтонистку Бодрову наши через три дня в отбитой у беляков немецкой колонии. О том, что с ней случилась, девушка не рассказала никому. На осторожные расспросы сослуживцев и начальства отвечала просто: снаряд разорвался. Потому и лица нет, и зубы, словно у черепа, щерятся. Повязка черная от бровей до подбородка не очень помогает, все равно смотреть страшно. Про все прочее девушка не говорила, даже когда привычные ко всему врачи на медосмотре лицом зеленели. Снаряд…
Побеседовала бывший замкомэск с отставной ремингтонисткой, про снаряд послушала, заявление подписала. А потом о «кольте» вспомнила — том, из которого Маруська, душа лихая, в белогвардейские туши целила. Положить бы всех троих в кровавые лужи, а еще лучше, чтобы не сразу, а сначала скальпы снять!..
Одноногого комбатра Полунина Ольга выпросила себе в заместители. Не ради писем про Вечные двигатели, а с дальним прицелом. Пока ее сектор в двух комнатах умещается, но скоро и третью придется просить, и четвертую. Товарищ Марсель Кашен уже переслал с верной оказией несколько пухлых папок с документацией по новым авиационным двигателям, в том числе и по уникальному 16-цилиндровому фирмы Bugatti, только что переданному на рассмотрение в министерство обороны. Обещал еще и по танкам, и по новым ядовитым газам. Немцы тоже постарались. Какой-то неведомый Genosse Strasser перебросил целый ящик с документами по «Цепеллинам». Французского Полунин не знает, зато по-немецки читает бегло, без словаря. Вот пусть и займется!
Белогвардейцы писем в сектор, к счастью, не присылали. Поначалу Ольга всерьез опасалась, что ее заставят и дальше общаться с этой публикой, контакты крепить. Обошлось! Написала отчет по командировке, отдельно — секретную докладную по «купцу первой гильдии», на вопросы ответила, выслушала благодарность. С тем все и закончилось. Зотова, немного подумав, рассудила, что беляки пусть и звери, но не самоубийцы. Поджали, небось, хвосты в своих Парижах перед лицом неизбежной классовой мести! А с «Трестом» пусть ОГПУ разбирается, на то им усиленные пайки выделены.
В общем, жилось и работалось товарищу Селедке вполне средственно. Если бы не бумаги! Вчера, сегодня, завтра, послезавтра, одна, вторая, сотая, двухсотая, тысячная…
А еще Ольга забыла пригласить товарища Касимова на грядущий день рождения. Специально записку писала, поверх чернильницы пристраивала. Забыла! Уж больно странным получился разговор.
Справедливая война… С кем?!
4
На лестничной площадке пахло керосином и горелым салом. Дверь первая, вторая… Эта! Пантёлкин взялся за ручку, потянул на себя — и очень удивился. Надо же, открыто! Еще в прошлый свой визит на маленькую пригородную станцию Славянка он решил, что нужный человек либо просто болван, либо болван, но героический. Открытая в десятом часу вечера дверь наглядно свидетельствовала, что без прилагательного можно обойтись.
Оружия Леонид не взял, но это ничуть не смущало. Будь за дверью Гондла или даже влюбчивый репортер Огнев, тогда бы поберечься следовало. А с этим чего бояться?
Темная прихожая, луч света откуда-то сбоку…
— Мусик, это ты?
На язык так и просилось: «Я, миленький!», но бывший чекист предпочел промолчать. Кажется, там кухня, сейчас болван откроет дверь, блеснет очками…
— Мусик?
Кулак врезался прямо в очки. Леонид переступил через упавшего, прошел к шипящему примусу, осмотрелся. Кухня и есть: колченогий стол, два табурета, почерневший о времени сундук в углу, на столе тарелки с синей каймой, верхняя треснутая, того и гляди пополам расколется. Бедновато живут!
Сзади завозились. Пантёлкин, резко обернувшись, перехватил руку с «наганом», вновь ударил, но уже вполсилы, для порядка. Револьвер уложил на стол, к тарелкам ближе, упавшего поднял, на табурет усадил, подобрал с пола окуляры.
— Ш-шволочь… — плямкнули окровавленные губы.
Бывший старший оперуполномоченный повертел очки в руках, пристроил поверх разбитого носа, полюбовался результатом.
— Знаешь, за что бью, Кондратов? Не за то, что ты мне ребра ломал, а за ложь и подлость. Стрелять в спину, а потом «сопротивление при аресте» оформлять — дело, между прочим, подсудное. А чужими подвигами хвалиться? Ты же все банды, что я ГПУ сдал, на свою бригаду оформил. Жадные, я тебе скажу, долго не живут. А мою сестру зачем арестовал? Знал же, что она обо мне ни сном, ни духом.
Сергей Иванович Кондратов, инспектор 1-й бригады питерского уголовного розыска, зашипел, подался вперед.
— На Соловках сестра твоя, Фартовый! У меня все твои родичи отдельным списком идут, все достану, всех в лагерях заморю!..
Бывший чекист, медленно встал, шагнул вперед, зажал двумя пальцами инспекторское ухо.
— У-у-у-у-у-уй!..
Послушал, как воет, отпустил, плеснул из кружки воды прямо в выпученные стеклышки.
— Сестра моя не на Соловках, а в городе Ярославле, ей там новые документы оформили. Не спеши моих ловить, о своих подумай. Я специально ждал, пока супруги твоей дома не будет. Но в следующий придется при Мусике душевные беседы вести. Со всеми вытекающими.
Кондратьев, привстав, попытался взмахнуть ручонкой, за что тут же огреб по многострадальному уху. Взвизгнул, обратно упал.
Зашипел, задергался…
— Не перебивай, — Леонид достал початую пачку красно-черного «Марса», зажигалкой щелкнул. — То, что мне мстить бесполезно, думаю, ты уже понял. Сейчас остальное поймешь.
— А-а-а-а-а-а-а-а!..
Инспекторова тушка, грозно блеснув очками, взметнулась над табуретом, рванулась вперед, прямо к сиротливо лежавшему на столе револьверу. Наткнулась на кулак — чтобы не калечить, Пантёлкин целил в грудь. Пришлось вновь усаживать, водой плескать, поправлять многострадальные стеклышки.
— Слушать готов, товарищ Кондратов?
Ответом был яростный взгляд. Бывший чекист удовлетворенно кивнул:
— Готов, вижу. Докладываю обстановку… Уже сегодня весь Питер шумит про возвращение Лёньки Пантелеева. То, что в Столицу сообщили, ты не сомневайся. Завтра тебя обязательно спросят, откуда этот Лёнька взялся? В загробный мир марксистская наука верить не велит. Что ответишь, Кондратов?
— Что и прежде, два месяца назад, к примеру, — равнодушно бросил инспектор. — Враги трудового народа вкупе с уголовным элементов распускают провокационные слухи. Знаешь, сколько после тебя Пантелеевых было? Я лично троих взял.