Век
Шрифт:
Этторе Ломбардини рассмеялся:
— Другими словами, он пользуется всеми удобствами семейного положения, но свободен от каких-либо обязательств. Неудивительно, что его так любят в Италии.
— Вот именно. И еще, боюсь, он не прочь поволочиться за женщинами.
— Похоже, он очень симпатичный человек, — сказала Джулия. — Вы собираетесь в Италию навестить брата?
— Пока нет, но поеду, как только будет время. Это может показаться забавным, но в моей памяти Италия, или точнее Сицилия, сохранилась так смутно, что возвращение будет напоминать скорее первую поездку.
—
Полная негритянка внесла блюдо и поставила его перед Этторе, который принялся резать огромную птицу.
Когда в три часа пополудни чудесный обед закончился, Виктор спросил Джулию, не хочет ли она прогуляться по берегу, чтобы «сжечь калории». Удобный кирпичный дом издателя находился в новом районе возле самого залива Шипсхэд-бэй, откуда открывался великолепный вид на канал. День стоял холодный, серый, ветреный, поверхность залива покрывали мелкие барашки волн, но Виктор с Джулией, оказавшись на улице, с удовольствием вдохнули свежего, бодрящего воздуха.
— Мне очень понравились ваши дядя и тетя, — сказал Виктор. — С кем из них вас связывает кровное родство?
— Моя мать приходилась Этторе сестрой. Она умерла несколько лет назад, а поскольку отец умер еще раньше, дядя взял меня к себе. Он и его жена очень добры ко мне.
Вдруг с пронзительным криком прямо над их головами пронеслась чайка. На горизонте показался прибывший из Европы пароход, из четырех труб которого вырывался черный дым. Увидев корабль, Виктор подумал о Люсиль.
— Когда ваша жена возвращается домой? — спросила Джулия, словно читая его мысли.
— Пятого января.
Некоторое время они шли молча. Ветер хлопал Джулии по лодыжкам подолом юбки. Девушка, кутавшаяся в шубку из персидского каракуля, вдруг рассмеялась.
— Что вы нашли здесь смешного? — спросил Виктор.
— Просто я подумала о вашем брате в Риме, который живет в грехе и, очевидно, очень этим доволен. А потом представила себе выражение лица Папы, когда он думает о вашем брате!
— Дело обстоит еще хуже, — усмехнулся Виктор, — потому что деверь княгини Сильвии — один из самых влиятельных кардиналов Ватикана.
— Ваш брат, должно быть, очень популярен. Извините, что я об этом говорю, но я просто не могу себе представить, что ваш брат способен на такое буйство.
— Почему? Неужели я такой скучный и заурядный?
— Не скучный, но заурядный. Как-то не укладывается в голове, что у президента «Декстер-банка» брат — социалист...
Виктор остановился и взял ее за руку.
— Пожалуй, я действительно заурядный человек, — сказал он, — потому что влюбился в свою секретаршу.
Они оба молчали, ветер развевал волосы Джулии.
— А как же миссис Декстер? — спросила она наконец.
Казалось, он был взволнован.
— Я любил ее больше всего на свете и, думаю, люблю до сих пор, но, похоже, я стал ей не нужен. Мне кажется, что вещи ей дороже, чем я. Теперь нам с ней уже не бывает так хорошо, как раньше. Кажется, мне гораздо лучше с вами, Джулия, — Поколебавшись, он спросил: — Вы смущены?
— Немного.
Он обнял ее и поцеловал. Через мгновение
— Я не хочу... чтобы у нас с вами все так получилось, — проговорила она. — Нет, это не правда. Я... люблю вас уже давно, — она пожала плечами, — но не хочу становиться вашей любовницей. Это слишком сложно и грязно. Такие отношения никогда не бывают счастливыми.
— Иногда бывают.
— В пьесах. Я не хочу разрушать ваш брак, не хочу, чтобы ваши дети ненавидели меня. Поэтому... — она посмотрела ему в глаза, — позвольте мне остаться только вашим секретарем.
Виктор нахмурился:
— Хорошо, по крайней мере на время. Но может быть, вы передумаете.
— Сомневаюсь. Наверное, нам лучше вернуться к дяде.
И они повернули назад.
— Да, — сказал Этторе, грея руки у камина в библиотеке, где все собрались пить кофе, — наш друг Малыш Винни встречает свое Рождество в Синг-Синге[40]. Еще девятнадцать таких праздников, и он выйдет на свободу.
— Не шути так, — оборвала его жена, разливая кофе. — Мне жалко несчастных заключенных.
— Не стоит жалеть Тацци, — продолжал Этторе. — Он настоящий подонок. Из-за таких, как он, нам, итальянцам, дают в Америке всякие мерзкие прозвища. Виктор, не хотите ли добавить в кофе бренди или немножко амаретто?
— Нет, благодарю, — Виктор взял маленькую чашечку. — Я хочу поблагодарить вас за чудесно проведенное время. Едва ли стоит повторять, как я ценю Джулию, но вы все замечательные люди.
— О, благодарю вас, — улыбнулась Анна-Мария, — вы сами очень милый человек, Виктор.
Виктор помешал кофе.
— У меня к вам просьба, Этторе, — обратился он к хозяину дома.
— Пожалуйста, все, что вам угодно, — сказал издатель.
И Виктор начал излагать свою просьбу.
ГЛАВА 18
Утром 6 января 1904 года, несмотря на мороз, превращавший в пар дыхание людей и лошадей, очередь из двух сотен итальянцев выстроилась возле «Декстер-банка» в ожидании его открытия. Когда прохожие интересовались, что происходит, итальянцы, в подавляющем большинстве бедняки в потертой одежде, отвечали на ломаном английском: «Этот банка давать кусочек пицца и итало-английский словари всем, который сделал вклад пять доллар!» Над этой историей хохотала вся Уоллстрит, и вскоре остряки дали «Декстер-банку» и его Трастовой компании прозвище «Пицца-банк и Траст».
Когда банк открылся, очередь медленно двинулась вперед, но люди все прибывали, становясь в ее хвост, и к полудню она даже выросла. Через некоторое время после открытия президент банка и его секретарша вышли на улицу, чтобы раздать будущим вкладчикам кружки с горячим кофе по-итальянски. «Эй, синьор Декстер, — крикнул кто-то, — вы с Сицилии? Я тоже!» Без видимых причин, если не считать общего возбуждения, толпа одобрительно зашумела. Один циничный зевака сказал своему приятелю — биржевому маклеру: «Эти итальяшки просто с ума сошли от радости, увидев, что такой же, как они, носит костюм с галстуком и руководит банком».