Век
Шрифт:
Желтая пресса назвала этот прием «Бал красных лент», и призрак Великой Гильотины, вызванный к жизни экстравагантной выходкой графа, поразил нездоровое воображение публики. Бал назвали «лучшим балом 1925 года», и приглашения на него стоили столько же, сколько неограненные изумруды.
В витринах магазинов игрушек появились игрушечные гильотины, и на короткий период времени у секретарш вошло в моду носить на работе красную ленточку на шее. Расходы на бал составили по неточным подсчетам свыше ста тысяч долларов, что побудило «Таймс» разразиться сварливой редакционной статьей о причудах богачей. Все это привело лишь к тому, что огромные толпы собрались на перекрестке
У Дрю, сопровождавшего Милли Чапин, хватило здравого смысла припарковать машину за несколько кварталов от дома матери и пройти это расстояние пешком. Милли выглядела сногсшибательно в светло-зеленом платье времен Директории, которое было настолько прозрачным, что сквозь него было хорошо видно ее тело, и только искусно собранные дополнительные складки на стратегически важных местах помогли ей избежать ареста полицией нравов. Ее светлые волосы были уложены по моде того времени, и единственным украшением девушки, помимо красной ленточки на шее, была полоска зеленого шелка, повязанная под ее довольно плоской грудью. Прохладный осенний ветер развевал прозрачное платье Милли, обнажая стройные ноги в сандалиях, что вызывало громкие возгласы одобрения и аплодисменты у мужчин в толпе. Милли улыбалась, словно говоря всем своим видом: «Разве я не великолепна?» Дрю не уступал ей в экстравагантности. Он взял напрокат шелковый камзол в белую и голубую полоску, башмаки и короткие штаны, так обтягивавшие его тело, что ему даже пришлось подвязать что-то вроде гульфика, чтобы его внушительные мужские прелести не слишком бросались в глаза. Несмотря на это, его выпуклость привлекала внимание девиц, и Дрю был явно польщен этим.
В самом особняке какое-нибудь привидение восемнадцатого века чувствовало бы себя как дома. Оноре запретил использовать электричество в этот вечер, и доэдисоновские свечи волшебно мерцали в золотых подсвечниках и хрустальных люстрах. Слуги в ливреях принимали у гостей шляпы в стиле Директории и такие же пальто, после этого гости медленно поднимались по изящной лестнице на второй этаж в танцевальный зал, где их приветствовали хозяева дома. На Люсиль было просвечивающее платье, являющееся точной копией платья мадам де Рекамье [73]. Оно было более скромным, чем у Милли, тем не менее выгодно подчеркивало ее фигуру, сохранившую благодаря диете стройность. Оноре решил, что на фоне остальных его жена должна выделяться и вместо обязательной алой ленточки на ней будет тоненькое ожерелье из рубинов, которое он заказал для нее в ювелирном магазине «Ван Клиф и Арпельс». Люсиль подумала, что это будет уже излишеством, однако, как всегда, уступила его желаниям. Во все возрастающем одиночестве своей блестящей, но лишенной смысла жизни Люсиль обнаружила, что не может обходиться без модных мужей, подобно тому как наркоманы не в состоянии прожить без героина. И, как наркоманы, она была готова заплатить за это любую цену.
Бал открылся кадрилью, которую лишь немногие гости умели танцевать. Поэтому Оноре мудро решил ограничиться лишь одним танцем восемнадцатого века, и оркестр вернулся в двадцатое столетие, перейдя к чарльстону. Тут же число танцующих быстро увеличилось, и Дрю с Милли отдались этому стремительному танцу.
— Ну и что ты думаешь обо всем этом? — спросил Дрю, с упоением хлопая ладошами под коленками.
— О, это умора! И твой отчим тоже уморителен.
— Не думаю. Почему ты так считаешь?
— Он такой изнеженно-элегантный, что напоминает гомика.
— Мать — его третья жена.
— Это ничего не значит.
— Для девушки, которая впервые переспала с мужчиной только в прошлом месяце, ты, безусловно, набралась самой экзотической информации.
— Жизнь в Гринвич-вилидж научила меня многому, к тому же я быстро все схватываю.
— Это я заметил.
— Например, недавно ко мне приставала лесбиянка.
— О Боже, ты слишком быстро все схватываешь. Где это случилось?
— На литературном вечере с коктейлями. Подружка Элли открыла книжный магазин в Гринвич-вилидж и устроила вечеринку в честь этой бразильской романистки, которая написала роман о лесбийской любви. Очень шокирующий. Так вот, у этой писательницы был монокль, челка, как у Луизы Брукс, и твидовый костюм — все классное, — и она спросила, не пересплю ли я с ней.
— Надеюсь, ты этого не сделала?
— Конечно нет. Женщины не интересуют меня в этом плане. Кроме того, — она улыбнулась, — у меня есть ты.
Они пили шампанское в библиотеке на первом этаже. Была уже полночь, ночной ветерок лениво колыхал легкие занавески на распахнутых окнах. Милли уютно расположилась на диване и закурила. Глаза Дрю пожирали изгибы ее тела. Потолок сотрясался от топота толпы, танцующей наверху.
— Я говорил тебе о Серже Виттгенштайне, — сказал он, — из-за него у меня неприятности с моим стариком.
— Какие неприятности?
— Оказалось, что у нас с Сержем есть сообщник — бутлеггер по имени Винни Тацци, они использовали меня, чтобы получить кредит в отцовском банке.
— А ты не знал, что они тебя используют?
Дрю отвел глаза в сторону:
— Знал.
— Ты знал, что эти негодяи обманывают твоего отца, и согласился на это?
— Это не было обманом в точном смысле слова. А, черт! Ну да, это был обман, и я на это согласился.
— Но почему?
— Я пытался нанести удар по отцу и по всем его принципам. Ты не знаешь, что это такое — все время выслушивать его проповеди! — Дрю начал остывать. — Как бы то ни было, я очень поругался со стариком, ты можешь представить, как это было. Потом я начал думать о себе, о жизни и прочем и пришел к выводу, что хочу жениться. На тебе. Как ты смотришь на это?
Она медленно выдохнула дым:
— Ты серьезно делаешь мне предложение?
— Вполне.
— Но ты же говорил, что не испытываешь никаких чувств ко мне. Ты сказал, что любовь — это для школьников.
— Наверное, я ошибался. А может, просто шутил. Ну так что ты думаешь?
— Твое предложение звучит очень небрежно.
— Зато оно искренне.
— Мне противно думать, что ты хочешь жениться на мне только потому, что зол на своего отца.
— Это только одна из причин, хотя допускаю, что она существует. Думаю, что, если я женюсь и у меня будут дети, я смогу хоть немного избавиться от его опеки.
— Но ты не любишь меня? — холодно спросила Милли.
Он посмотрел на нее:
— Думаю, что люблю, Милли. Я не считаю, что во мне большой запас любви, но тот, который имеется, принадлежит тебе. А ты любишь меня?
Она отложила сигарету в сторону:
— Я должна подумать об этом.
«Пусть он немного попотеет, — подумала она, торжествуя, — пусть теперь он приползет ко мне!»
* * *
Дрю не заметил черный «бьюик», выехавший с Шестидесятой улицы.