Вэкфильдский священник
Шрифт:
Зная, что онъ честенъ и прямодушенъ, я не побоялся пустить его на арену жизни безъ всякихъ средствъ, ибо былъ увренъ, что, такъ или иначе, выйдетъ ли онъ побдителемъ или будетъ побжденъ, но роль свою сыграетъ хорошо.
Вслдъ за нимъ и мы стали собираться въ путь и черезъ нсколько дней покинули мста, гд пережили такъ много часовъ тихаго счастья; подобныя разставанія всегда тяжелы и врядъ ли могутъ обходиться безъ слезъ. Намъ предстояло переселяться за семьдесятъ миль, тогда какъ моя семья отъ роду не бывала дальше десяти отъ дому, и такое путешествіе наполняло сердца наши тоской и тревогою, которая еще усиливалась при вид плачущихъ бдняковъ моего прихода, провожавшихъ насъ на протяженіи нсколькихъ миль. Къ вечеру перваго дня пути мы благополучно прохали сорокъ миль и остановились переночевать въ скромномъ деревенскомъ трактир за тридцать миль отъ мста нашего будущаго жительства. Занявъ отведенную намъ комнату, я, по своему обыкновенію, пригласилъ хозяина присоединиться къ нашей трапез, на что онъ охотно согласился, зная, что на-завтра поставитъ мн на счетъ то, что сегодня вмст со мною выпьетъ. Впрочемъ, онъ отлично зналъ всхъ нашихъ будущихъ сосдей и въ особенности сквайра Торнчиля, нашего помщика,
— Какъ безъ денегъ! возразилъ хозяинъ, — этого быть не можетъ; не дальше какъ вчера онъ далъ три гинеи сторожу, чтобы отпустили стараго инвалида, приговореннаго къ сченію розгами за кражу собаки.
Но такъ какъ хозяйка продолжала настаивать на первоначальномъ показаніи, трактирщикъ всталъ и, громко поклявшись, что, такъ или иначе, добьется уплаты, собрался уже уходить изъ комнаты, когда я остановилъ его, прося познакомить меня съ человкомъ, способнымъ на столь великое милосердіе. На это хозяинъ согласился и тотчасъ привелъ джентльмена лтъ тридцати, одтаго въ поношенное платье, еще носившее слды прежнихъ украшеній. Онъ былъ хорошо сложенъ. а лицо его изобличало человка мыслящаго. Судя по манер, нсколько сухой и отрывистой, онъ былъ не свтскій человкъ, или же презиралъ всякія церемоніи. Когда трактирщикъ ушелъ, я обратился къ незнакомцу съ увреніемъ, что весьма сожалю, видя джентльмена въ подобныхъ обстоятельствахъ, и предложилъ ему свой кошелекъ, чтобы выручить его изъ затрудненія.
— Отъ всего сердца принимаю ваше предложеніе, сэръ, отвтилъ онъ, — и даже радуюсь, что, истративъ по разсянности все, что имлъ съ собою, я тмъ самымъ пріобрлъ случай убдиться, что на свт еще водятся и такіе люди, какъ вы. Но предварительно позвольте узнать имя и адресъ моего благодтеля, дабы я могъ расплатиться какъ можно скоре.
Я поспшилъ удовлетворить его желанію, сообщилъ не только свое имя и исторію своихъ злоключеній, но также и названіе того мста, куда мы отправлялись.
— Вотъ счастливый случай! воскликнулъ онъ:- я и самъ направляюсь въ ту же сторону и задержался эти два дня изъ-за разлива ркъ, но надюсь, что завтра уже можно будетъ переправляться въ бродъ.
Я сказалъ, что его общество доставитъ намъ величайшее удовольствіе, жена моя и дочери присоединили свои увренія, и мы упросили его поужинать съ нами. Гость оказался очень пріятнымъ собесдникомъ и разговоръ его даже настолько поучительнымъ, что я искренно желалъ продолженія нашего знакомства. Но пора было подумать объ отдых и о подкрпленіи силъ передъ утомительнымъ путемъ, предстоявшимъ намъ на-завтра.
На другой день мы пустились въ дорогу вс вмст, моя семья верхомъ на лошадяхъ, а мистеръ Борчель — новый нашъ знакомый — пшкомъ. Онъ шелъ по тропинк вдоль большой дороги и, съ улыбкою глядя на нашихъ плохихъ коней, уврялъ, что только изъ великодушія не хочетъ обогнать насъ. Такъ какъ рки все еще не вошли въ берега, мы принуждены были нанять проводника, который халъ впереди каравана, между тмъ какъ мистеръ Борчель и я замыкали шествіе. Мы коротали время философскими разсужденіями, въ которыхъ мой новый пріятель оказался большимъ мастеромъ. Но всего больше удивляло меня то, что онъ спорилъ со мною и отстаивалъ свои убжденія съ такимъ упорствомъ, какъ если бы не онъ занялъ у меня денегъ, а я у него. Отъ времени до времени онъ сообщалъ мн также, кому принадлежали различныя помстья, которыя расположены были по дорог.
— А вотъ это, сказалъ онъ, указывая на великолпное жилище, стоявшее въ отдаленіи, — домъ мистера Торнчиля, молодого человка, располагающаго большими средствами, но, впрочемъ, состоящаго въ полной зависимости отъ своего дяди, сэра Уильяма Торнчиля. Что до этого джентльмена, то самъ онъ довольствуется немногимъ, остальное предоставляетъ племяннику и живетъ больше въ Лондон.
— Какъ! воскликнулъ я, — неужели мой будущій патронъ приходится роднымъ племянникомъ тому самому человку, который такъ прославился своими высокими качествами, щедростью и странностями? Я много наслышался о сэръ Уильям Торнчил: это, говорятъ, человкъ рдкаго великодушія, но совершеннйшій чудакъ; притомъ щедрость его необыкновенна.
— Да, въ этомъ отношеніи онъ дошелъ, кажется, до излишества, возразилъ мистеръ Борчель, — по крайней мр, въ молодости онъ былъ черезчуръ тароватъ; страсти были въ немъ сильны, а такъ какъ вс он направлены были къ добру, то и довели его до романическихъ крайностей. Съ раннихъ лтъ ему хотлось достигнуть высшихъ качествъ военнаго и ученаго; онъ вскор отличился въ полку и между людьми науки также пріобрлъ довольно лестную репутацію. Но лесть — всегдашній удлъ честолюбивыхъ, ибо они особенно чувствительны къ похваламъ. И вотъ его окружила толпа людей, которые были ему извстны лишь одной стороной своего характера, такъ что въ погон за всеобщей любовью онъ совсмъ упустилъ изъ вида личность каждаго человка. Онъ любилъ весь родъ человческій; богатство мшало ему распознавать въ людской сред мошенниковъ. Въ медицин извстна такая болзнь, во время которой все тло становится необыкновенно чувствительнымъ, такъ что отъ малйшаго прикосновенія ощущается сильнйшая боль; нчто подобное случилось и съ этимъ джентльменомъ, но только онъ не тломъ страдалъ, а душою. Малйшее бдствіе, все равно дйствительное или притворное, производило на него глубочайшее впечатлніе, и душа его болзненно отзывалась на всякую чужую печаль. При такомъ стремленіи помогать ближнимъ, не удивительно, что онъ всегда былъ окруженъ лицами, взывавшими о помощи. Вскор щедроты его нанесли значительный ущербъ его благосостоянію, ни мало не умривъ его мягкосердечія; напротивъ, оно даже возрастало по мр того, какъ таяло его богатство. Становясь бднякомъ, онъ длался вс неосторожне, и хотя по рчамъ его еще можно было принять за разумнаго человка, но дйствовалъ онъ совсмъ какъ глупецъ. Между тмъ просители продолжали теребить его, и когда ему нечмъ было удовлетворить ихъ, вмсто денегъ онъ началъ раздавать общанія. Больше онъ ничего не могъ дать имъ, а огорчить кого бы то ни было отказомъ онъ не ршался. Такимъ образомъ вокругъ него скоплялась масса людей, ожидающихъ подачки, и, при всемъ желаніи помочь, онъ заране зналъ, что доставитъ имъ одно разочарованіе. Эти люди продержались около него нкоторое время, но наконецъ отстали, справедливо осыпавъ его упреками. Но, по мр того, какъ другіе перестали его уважать, онъ и въ собственныхъ глазахъ становился презрннымъ. Онъ привыкъ опираться на лесть окружающихъ, и когда эта опора исчезла, онъ уже не находилъ удовлетворенія въ сознаніи собственной правоты, потому что никогда не справлялся съ голосомъ своей совсти. Съ этихъ поръ міръ представился ему въ совсмъ иномъ вид. Мало-по-малу лесть пріятелей обратилась въ простое одобреніе. Потомъ и одобреніе смнилось дружескими совтами, а когда онъ этимъ совтамъ не внималъ, то они принимали форму упрековъ. Изъ этого онъ заключилъ, что дружба, пріобртаемая благодяніями, не стоитъ уваженія; онъ нашелъ, что дйствительно овладть сердцемъ своего ближняго можно только съ условіемъ отдать ему свое собственное сердце. Я нашелъ, что… что… Я позабылъ, что хотлось сказать. Ну, словомъ, онъ ршился возвратить себ собственное уваженіе и составилъ нимъ, какъ возстановить свое состояніе. Для этой цли онъ, со свойственнымъ ему чудачествомъ, всю Европу обошелъ пшкомъ. Въ настоящее время ему не боле тридцати лтъ отъ роду, и его имніе въ лучшемъ состояніи, чмъ когда либо. Онъ сталъ гораздо разумне и умренне въ раздач своихъ щедротъ, но продолжаетъ жить чудакомъ и находитъ наиболе пріятнымъ упражняться въ такихъ добродтеляхъ, которыя наимене обыкновенны.
Мое вниманіе было такъ поглощено разсказами мистера Борчеля, что я позабылъ смотрть впередъ на дорогу, какъ вдругъ крики моего семейства заставили меня оглянуться, и что же я увидлъ! Младшая дочь моя упала съ лошади среди быстраго ручья и боролась съ разлившимся потокомъ. Уже два раза она скрывалась подъ водой, а я никакъ не могъ выпутаться, чтобы во-время подать ей помощь. Я былъ такъ глубоко потрясенъ этимъ зрлищемъ, что даже не былъ въ состояніи что либо предпринять для ея спасенія, и она наврное утонула бы, если бы мой товарищъ, замтивъ опасность, не кинулся немедленно въ воду и, не безъ труда вытащивъ ее изъ рки, не доставилъ въ сохранности на противоположный берегъ.
Прохавъ немного дале, остальное семейство благополучно перебралось въ бродъ по боле удобаому мсту, и тутъ мы могли присоединить ваши благодаренія къ выраженію ея признательности. Насколько она была благодарна, можно скоре вообразить, нежели выразить словами: такъ она и длала, глядя на своего спасителя признательными глазами и продолжая опираться на его руку, какъ бы желая подольше пользоваться его помощью. Жена моя выражала надежду когда нибудь отблагодарить его за услугу ласковымъ пріемомъ подъ нашею гостепріимной кровлей. Отдохнувъ въ ближайшей гостинниц, мы пообдали вмст съ мистеромъ Борчелемъ и, такъ какъ отсюда путь его лежалъ въ другую сторону, простились съ нимъ и отправились дале. Когда мы съ нимъ разстались, жена моя объявила, что онъ ей какъ нельзя боле по душ, и будь онъ по рожденію и состоянію подстать нашему семейству, она бы не прочь даже породниться съ нимъ. Я не могъ удержаться отъ улыбки, слыша, какъ она свысока разсуждаетъ объ этомъ предмет; но и не думалъ сердиться на такія невинныя претензіи, зная, что съ помощью ихъ намъ легче живется.
IV. Нтъ того скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ
Новое мсто нашего жительства находилось въ небольшой общин, состоявшей изъ фермеровъ, которые сами обрабатывали землю, и если были незнакомы съ роскошью, то не вдали и нищеты.
Такъ какъ почти все необходимое для домашняго обихода они производили сами, то имъ рдко приходилось здить въ городъ за покупками. Изысканнымъ образованіемъ они не отличались, но сохранили первобытную простоту нравовъ и, будучи умренны во всемъ, едва ли даже знали, что трезвость почитается добродтелью. Они усердно и весело работали въ будни, но тмъ охотне соблюдали праздники, посвящая ихъ досугу и удовольствіямъ. На Святкахъ они пли псни, на Валентиновъ день разсылали бантики, извстные подъ именемъ «любовныхъ узелковъ», пекли блины на масляниц, изощрялись въ остроуміи на 1-е апрля и благоговйно щелкали орхи наканун Михайлова дня. Предупрежденные о нашемъ прізд, вс прихожане вышли навстрчу своему духовному отцу, разряженные попраздничному и имя во глав шествія флейту и тамбуринъ. Ради новоселья приготовили намъ и обдъ, за который мы весело услись; и хотя бесда была не особенно остроумна, зато много смялись.
Нашъ домикъ расположенъ былъ у подножія холма, по склону котораго за дворомъ росла красивая роща, а внизу, передъ домомъ, протекала веселая рчка. Съ одной стороны разстилалось поле, съ другой — зеленое пастбище. Мой участокъ состоялъ изъ двадцати акровъ превосходной земли, за которую я уплатилъ сто фунтовъ моему предшественнику. Ничто не могло быть опрятне и аккуратне моихъ заборовъ и оградъ, а большіе вязы и живая изгородь казались мн невыразимо прелестными. Домъ былъ одноэтажный и крытъ чесаной соломой, что придавало ему удивительную уютность; внутри стны были оштукатурены и выблены, и дочери мои предприняли непремнно украсить ихъ картинами собственной работы. Одна и та же комната служила намъ кухнею, гостиной и столовой, но отъ этого намъ было только тепле. Къ тому же она содержалась въ образцовой чистот и видъ блюдъ, тарелокъ и мдной посуды, блествшей какъ золото и въ порядк разставленной рядный на полкахъ, былъ такъ пріятенъ для глазъ, что заставлялъ позабывать о боле роскошномъ убранств. Кром этой комнаты, у насъ было еще три: въ одной помстились мы съ женою, въ другой наши дочери, а въ третьей на двухъ кроватяхъ спали остальныя дти.