Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина
Шрифт:
Первоприс[утствующий]. Вы говорите о крестьянах, но вы не представитель крестьян. Они одни могут судить о том, каково их положение.
Мышкин. Мне необходимо уяснить эту сторону вопроса, потому что тогда только вы поймете, что я хочу сказать. Я сын крепостной крестьянки и солдата, я видел уничтожение крепостного права и, тем не менее, не только не благословляю эту реформу, но стою в рядах отъявленных врагов ее. Вот почему вследствие моего рождения, моего воспитания, моих чувств, которые связывают меня с народом, я имею право несколько подробнее коснуться этой стороны вопроса. Народу не трудно было убедиться, что эта превознесенная реформа освобождения крестьян в конце концов сводится к одному – к переводу более 20 млн населения из разряда помещичьих холопов в разряд
Первоприс[утствующий]. Я повторяю, что все то, что вы говорите о крестьянах, я считаю в настоящее время неуместным и неподходящим к делу…
Мышкин. Я указывал на причины, которые заставили меня… Может быть, мой взгляд ошибочен, но я утверждаю, что эти причины заставили меня вступить в ряды революционной партии…
Первоприс[утствующий]. Вы указываете совершенно ненужные нам подробности. Вы можете сказать это в двух словах.
Мышкин. Крестьяне увидели, что их наделили песком и болотами и какими-то разбросанными клочками земли, на которых невозможно вести хозяйство, хоть сколько-нибудь обеспечивающее крестьянскую семью, когда увидели, что это сделано с соизволения государственной власти, когда увидели, что нет той таинственной статьи закона, которую они предполагали как охраняющую народные интересы и которую, как думали, от них скрывали; когда увидели это, то убедились, что им нечего рассчитывать на государственную власть, что они могут рассчитывать только на самих себя. Рядом с этим крестьяне, сделавшись орудием экономического положения, поняли всю прелесть договора между голодным рабочим и сытым капиталистом; они поняли это еще более потому, что во всех столкновениях рабочих с капиталистами государственная власть становится на сторону капиталистов. Вследствие всего этого крестьяне не могли не относиться с полною ненавистью…
Первоприс[утствующий]. Ваша речь заключалась до сих пор только в порицании…
Мышкин. Я хочу указать те элементы, из которых сложилась социально-революционная партия.
Первоприс[утствующий]. Я не могу вам дозволить открыто порицать правительство. Вы можете сказать, почему вы обратились к такому-то сообществу, но порицать правительство я вам не могу дозволить, так как сам закон этого не дозволяет…
Мышкин. Это значит – я должен не признавать себя виновным? Если преступник сознает себя виновным, то уже этим сознанием он порицает. Признавая себя виновным, я и высказался. Скажу еще относительно умственного пролетариата, который не мог не присоединиться к этой партии; наконец, в ряды ее стали люди из других классов общества, которые по натуре своей способны действовать только во имя идеала. Вот те элементы, из которых почерпала и почерпает свои силы социально-революционная партия. Цементом им служит крайне бедственное положение народа, то, что народ под гнетом…
Первоприс[утствующий]. Вы об этом говорили уже несколько раз. Не возвращайтесь к этому…
Мышкин. Я хочу указать, что бедственное положение народа…
Первоприс[утствующий]. Мы здесь не судим вопрос об этом, а судим известное число лиц, которые обвиняются в принадлежности к известному сообществу. Следовательно, нам нужно знать, признаете ли вы себя виновным в принадлежности к этому сообществу…
Мышкин. Во всем обвинительном акте нет страницы, где бы не говорилось, что подсудимый указывал на бедственное положение народа. Вот почему весьма естественно, что каждый из нас не может не говорить о таком, даже по обвинительному акту, самом крупном факте – о народных страданиях как единственной причине, заставившей вступить нас в эту партию. Вот почему, может быть, лишний раз я коснусь этого предмета, и притом примите во внимание невозможность говорить спокойно вследствие столь частых перерывов. Может быть, я не так часто возвращался бы к этому предмету, если бы говорил с большею свободою.
Первоприс[утствующий]. Вы ведите вашу речь о том, в чем вы призвали себя виновным.
Мышкин. Я не признал себя виновным.
Первоприс[утствующий]. Вы много сказали об этих причинах, и нам не нужно более знать.
Мышкин. Теперь я хочу перейти, в таком случае, еще к некоторым очень важным вопросам, хотя и более частным, – к целям, которые преследует наша партия. Из обвинительного акта видно, что будто бы те лица, с которыми я готов признать солидарность, задались борьбой против религии, собственности, семьи, науки и возводили на степень идеала леность и невежество и соблазняли народ обещанием жить на чужой счет. Если это верно, а я не был в заседании суда по предыдущим группам, но если действительно таково было объяснение других подсудимых, то я руками и ногами открещиваюсь от этих людей и поэтому считаю необходимым высказать, какого мнения я придерживался по отношению к этим вопросам. Начинаю с вопроса о религии. В тех идеалах общественного строя, стремиться к которым я поставил задачею своей жизни, нет места уголовному закону за распространение иных верований, за совращение в ересь, словом, нет места насилию на мысль. Каждый может верить во что ему угодно и как угодно. Каждая община будет иметь право, если пожелает, построить сколько угодно церквей и содержать сколько угодно попов (конечно, на свой счет) – в этом никто не может ей помешать потому, что это согласно нашему идеалу, потому что община есть полная распорядительница всех своих дел. В этом идеале нет власти, которая могла бы принудить человека жить семьей…
Первоприс[утствующий]. Я прошу вас воздержаться от инсинуаций…
Мышкин. Я под страхом наказания не могу перейти в другое исповедание…
Первоприс[утствующий]. Это есть существующий закон, который не подлежит обсуждению.
Мышкин. Я его не порицаю и говорю только, что в силу государственного закона я обязан лицемерить. Затем нет власти, которая заставляла бы крестьян идти под конвоем…
Первоприс[утствующий]. Вы входите в такие сопоставления, что я решительно не могу вам позволить…
Мышкин. Относительно религии я ограничусь. Наш идеал – полнейшая веротерпимость и глубокое убеждение в том, что при свободе слова и правильном воспитании истина сама собою…]
Первоприс[утствующий]. О ваших убеждениях нам нет надобности знать…
Мышкин. За что же я сужусь?
Первоприс[утствующий]. Вам известно обвинение, которое против вас предъявлено…
Мышкин. Именно за мои убеждения…
Первоприс[утствующий]. За известного рода убеждения, которые проявились в известного рода действия.
Мышкин. Затем перехожу к науке. Обвинение говорит, что будто бы мы возводим невежество в идеал. Я считаю это клеветою и опровергнуть эту клевету мне не стоит труда. Я приведу хотя бы такой пример: кого скорее можно считать невежественными – тех лиц, кто печатает, напр., книги Лассаля, или тех, кто их сжигает…
Первоприс[утствующий]. Подсудимый, вы в настоящее время говорите защитительную речь. Дозволить вам это я теперь не могу и последний раз, после столь частых напоминаний, спрашиваю вас: на мой вопрос по первому обвинению вы признали себя виновным, хотя не в том, в чем обвиняетесь, но сказали…
Мышкин. Я сказал, что не виновен. Я считаю для себя долгом чести и обязанным принадлежать и быть членом…
Первоприс[утствующий]. Затем никаких объяснений я не буду от вас принимать…
Мышкин. Я обвиняюсь еще вместе с другими в борьбе с религией, собственностью, наукою, семьею. Имею ли я право сказать – разделяю ли я подобное воззрение?
Первоприс[утствующий]. Нет, в настоящее время не имеете; мы еще не дошли до этого. Все эти обвинения на суде еще не предъявлены…