Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина
Шрифт:
Мышкин. Они предъявлены в обвинительном акте…
Первоприс[утствующий]. Они будут предъявлены во время судебного следствия, и когда оно будет касаться этого предмета, тогда вы можете представить свои опровержения.
Присяжный поверенный Утин. Здесь есть маленькое недоразумение со стороны подсудимого.
Первоприс[утствующий]. Я полагаю, что тут нет недоразумения. Позвольте судить об этом мне.
Утин. Я сказал, что со стороны подсудимого недоразумение, а не с вашей стороны. Вы изволили неверно понять меня. Недоразумение заключается в том, что Мышкин полагает, что он обязан высказать все, что желает и имеет. Если ему будет
Первоприс[утствующий]. Это я только что ему и объяснил. (К подсудимому). Вы сверх того обвиняетесь в том, что с целью распространения участвовали в составлении, печатании и рассылке сочинений, по содержанию своему направленных к явному возбуждению и неповиновению власти верховной. Признаете вы себя в этом виновным?
Мышкин. Я признаю, что считал своей обязанностью в качестве содержателя типографии печатать и распространять книги и прошу позволить мне объяснить те причины, которые побудили меня совершить это. Мысль о печатании этих книг созревала во мне постепенно, уже давно, и только в 1874 г. я решился привести ее в исполнение, потому что окончательно убедился, что печать наша находится в безнадежно жалком положении, не соответствует ни массе, ни интеллигенции. У нас каждый неподкрашенный рассказ из жизни русского народа, освещающий его страдания, каждая статья, указывающая на язвы в организме народной жизни, – все это воспрещено и строго преследуется…
Первоприс[утствующий]. Вы опять входите в такие объяснения, которых я не могу допустить…
Мышкин. Могу ли я объяснить те побуждения…
Первоприс[утствующий]. В настоящее время я вас об этом не спрашиваю.
Мышкин. Я желаю знать, когда же наступит тот момент, когда я могу подробно объяснить…
Первоприс[утствующий]. Этот момент наступит впоследствии.
Мышкин. Я желаю знать, когда.
Первоприс[утствующий]. Это мое дело. Сверх того, вы обвиняетесь в том…
Мышкин. На следующие вопросы я не отвечу до тех пор, пока не буду иметь возможности объяснить причины, заставившие меня совершить второе преступление.
Первоприс[утствующий]. Садитесь…
Подсудимый Мышкин. По поводу свидетельского показания Гольдмана я желал бы представить свои объяснения. Но прежде объяснений этих я хотел обратиться к суду с одним ходатайством. Хотя на основании 729 ст[атьи] Уст. уголовного судопроизводства я имею право требовать, чтобы мне было объяснено все то, что происходило на суде во время судебного следствия по рассмотренным 11-ти группам, но так как я убежден, что эта просьба не будет уважена, то я желал бы, по крайней мере, чтобы суд объяснил мне то из происходившего на суде, что непосредственно относится до меня, как до члена того сообщества, в участии в котором меня обвиняет прокурор. Между прочим, прокурор в обвинительном акте говорит, что члены этого сообщества, следовательно, в том числе и я, выражали готовность к совершению всякого рода преступлений ради приобретения денег. Поэтому я желал бы знать, подтвердило ли следствие те факты, из которых прокурор сделал этот вывод. Я желал бы знать, подтверждено ли на следствии, что некоторые из моих товарищей по сообществу предлагали г-же В. сделаться любовницей какого-то старика с тем, чтобы обобрать его, отравить, а деньги представить в пользу г-же В… Затем я указал бы еще на другие факты, относительно которых я желал бы знать, подтверждены ли они на судебном следствии или нет…
Первоприс[утствующий]. До вас производилось следствие по 11-ти группам, и в течение всего этого следствия ни свидетелями, ни в вещественных доказательствах вашей фамилии не упоминалось.
Мышкин. Тогда я желал бы знать, до кого относится это обвинение, что члены этого сообщества выражали готовность
Первоприс[утствующий]. Это в настоящее время не может быть вам сказано. Это вопрос обвинения.
Мышкин. Но из обвинительного акта видно, что это обвинение возводится на всех, следовательно, и на меня…
Первоприс[утствующий]. Когда вы выслушаете обвинительную речь товарища обер-прокурора…
Мышкин. Тогда уже будет поздно говорить о том, что происходило на следствии…
Первоприс[утствующий]. Да, но я вам объяснил, что о вас не упоминалось в свидетельских показаниях…
Мышкин. Все обвинение меня в принадлежности к этому сообществу основано не на каких-либо строго определенных показаниях. Таких показаний, которые были бы строго указаны в обвинительном акте, я не вижу; этих улик нет в обвинительном акте. Прокурор не говорит, что на основании таких-то фактов я обвиняюсь в принадлежности к сообществу, и, следовательно, я имею основание думать, что это обвинение происходит вследствие предположения, что между всеми подсудимыми существует внутренняя связь, известная солидарность. Я готов ее признать, но мне для этого необходимо знать, действительно ли подсудимые таковы, какими выставляет их обвинение. От этого зависит, признать или не признать мою солидарность.
Первоприс[утствующий]. Это вы можете сказать в своей защитительной речи, признаете ли…
Мышкин. Как же я могу знать, признаю ли себя солидарным с таким-то, когда я не знал, что говорилось относительно его на следствии, когда я не присутствовал при судебном следствии?
Первоприс[утствующий]. Вам будет предъявлено на судебном следствии то, что было относительно вас, и из этого вы можете сделать тот или другой вывод.
Мышкин. Кроме того, есть такие обвинения, которые огульно на всех возведены. Относительно [этих-]то обвинений я бы и хотел знать, подтверждены ли судебным следствием те факты, из которых они выведены. Я очень хорошо знаю, что большинство этих фактов лживы, выдуманы прокурором…
Первоприс[утствующий]. Прошу не выражаться подобным образом, оскорбительным для представителя обвинительной власти, иначе я прикажу вас вывести.
Мышкин. В таком случае я, разумеется, не имея фактов, не имея возможности знать их, буду лишен возможности опровергать те заключения, которые угодно было сделать прокурору, и не только я, но и все мои товарищи будут лишены возможности касаться общей стороны дела, и прокурор может делать какие угодно выводы и заключения, как бы они ни были абсурдны. Никто из нас не будет обладать достаточным фактическим материалом для опровержения этих выводов, благодаря постановлению, которое состоялось 11-го октября. В таком случае я желал бы высказать теперь опровержение по крайней мере относительно других обвинений, которые возводятся прямо на меня – одинаково вместе с другими подсудимыми. Так, в обвинительном акте сказано, что обыкновенно интеллигентные люди служат пропагандистами, приглашаются бросать учение и идти в народ, выставляя, что наука есть не более, как средство для эксплуатации народа. Я желал бы сказать несколько слов по этому поводу, потому что я готов признать себя виновным в том, что разделяю тот взгляд, что для революционера в настоящее время нет надобности оканчивать курс в государственной школе. Затем, так как этот взгляд навлек на нас немало нареканий со стороны известной части общества, то я считаю себя вправе объяснить, какие причины довели меня до подобного, кажущегося многим безрассудным, взгляда. Я предложил, что, если бы в настоящее время Россия находилась под татарским игом, если бы во всех городах на деньги, собранные в виде дани с русского народа, существовали татарские школы, в которых бы читались лекции о добродетелях татар, об их блестящих военных подвигах…