Великая актриса. Роман о Саре Бернар
Шрифт:
– Моя мать совсем не такая. – Я вспомнила полную гостей квартиру и набитый до отказа салон, навечно застывшую на устах заглазированную улыбку Жюли, словно один неверный шаг мог разрушить всю ее жизнь. – Не думаю, что она сильно преуспела и разбогатела.
– Ну, у нее должны быть какие-то средства, чтобы отправить тебя сюда. Жить в свое удовольствие и сделать на этом состояние – такой свободой из всех женщин наслаждаются только куртизанки.
Я обдумала слова подруги:
– Это действительно свобода? Или иная форма рабства, как у евреев в Египте? Все, чем владеют эти женщины,
– Евреи в Египте? – Мари засмеялась. – О Сара, это было сотни лет назад! Ты не понимаешь. Подожди, когда повзрослеешь.
Я посмотрела на нее, прищурив глаза. Мари на год старше меня – и частенько упоминала об этом, чтобы утвердить свое превосходство, – но я не считала, что с возрастом изменю мнение.
Тогда и возникли определенные подозрения насчет Морни, хотя с подругой я ими не поделилась: вдруг это он, а не Жюли финансирует мое обучение здесь? Теперь я знала правду и понимала, что округлая выпуклость, которую я видела под ребрами своей матери, могла указывать еще на одного ребенка, возможно зачатого самим герцогом. Жюли отправила меня подальше не для того, чтобы защитить. Мать готовилась родить очередного ублюдка. Похоже, она была искренней, заявив, что я неудобство.
Убежденность в том, что меня отослали прочь для расчистки пути другому ребенку, подстегнула мою решимость не терять понапрасну времени в Граншане. Я должна была проявить себя, а потому с энтузиазмом окунулась в подготовку к спектаклю. Придут все родители и опекуны учениц. Обещание Розины регулярно навещать меня осталось невыполненным, но по крайней мере каждый месяц она присылала пакеты с новым бельем. Присутствие на спектакле архиепископа Парижского могло побудить даже моих нерадивых тетушку и матушку совершить так давно откладываемый визит хотя бы для того, чтобы я не выделялась на фоне других как единственная девочка в Граншане, у которой нет никаких родственников, готовых поддержать ее во время выступления.
Я должна была сиять на сцене, пусть даже в роли пастушка, произносящего три жалкие реплики.
Глава 4
В день спектакля я встала первой. Было холодное утро конца ноября. Ежегодное рождественское представление устраивали до наступления каникул. В тусклом свете, лившемся сквозь высокие окна на аккуратные ряды кроватей, я второпях заплела спутанные волосы в косу и заправила постель, подоткнув одеяло по углам, на чем настаивали монахини, пока остальные девочки ворчали по поводу холодного каменного пола.
Пришли монахини проводить нас в церковь. Во время молитвы я просила Господа не о том, чтобы Он сделал меня более благочестивой и добродетельной или помог найти мужа. Нет, я хотела исполнить роль исключительно хорошо. Потом, потупив глаза и моля простить мне мое тщеславие, я взывала к Нему, чтобы в своей бесконечной мудрости Он наслал на Луизу какое-нибудь легкое недомогание, например колики, что помешало бы ей выступить сегодня вечером.
– Благословенный Господь, я прошу этого не для себя, но для возвеличивания Твоей славы. Луиза не может сыграть роль так, как я. Она ест слишком много сладкого. Кто-нибудь слышал о толстых архангелах?
Во время последней репетиции в главном зале на маленькой сцене с нарисованным вручную задником Луиза и правда выглядела бледной. Мысль, что Господь откликнулся на мои мольбы так быстро, вызвала во мне тайный ликующий трепет, и я пропустила свой выход. Сестра Бернадетт, которая отвечала за представление, сделала мне замечание:
– Сара Генриетта, вы опоздали с репликой. Перестаньте витать в облаках и займите свое место.
Я выпалила нужную фразу:
– Смотрите! Звезда восходит! – и отступила в сторону, не удержавшись от порыва ткнуть Луизу локтем.
Выходя вперед, чтобы произнести свою речь, Луиза споткнулась. Я замерла – вдруг она пожалуется сестре Ане, и та запретит мне участвовать в спектакле. К моему удивлению, Луиза вообще не сказала ни слова – остановилась посреди сцены с открытым ртом, будто онемела от ужаса.
Я подобралась. Я была готова. Едва слабость Луизы станет очевидна всем и больную отправят в изолятор пить анисовые капли и лежать в постели, я предложу себя в качестве исполнительницы роли. Ведь я знала наизусть каждую строчку и могла произнести их во сне. Что останется монахиням? Им нужен архангел, а какая-нибудь другая гордячка из титулованного семейства уже не успеет выучить роль.
Но тут, к моему ужасу, Луиза прокаркала свои строчки, словно архангел был астматиком. А потом быстро попятилась назад с совершенно серым лицом.
– Ну… Это было… – Сестра Ана не могла подобрать слов.
Преподобная матушка, сидевшая в зале на одном из стульев, выстроенных рядами для зрителей, шумно вздохнула:
– Луиза, тебе нужно говорить громче. Я едва слышала тебя. Дитя мое, ты точно справишься?
Луиза, вся дрожа, кивнула. Матушка Софи нахмурилась. Хотя я не осмеливалась заявлять о своих преимуществах, однако поймала на себе взгляд преподобной. Потом она подошла к сестре Бернадетт. Я не слышала, о чем они говорили, потому что нас всех отвели на ранний ужин, но, обернувшись, заметила, как сестра Бернадетт качает головой.
Преподобная матушка не сомневалась, что выступление Луизы будет полной катастрофой. Если несчастная сейчас едва справилась со своей речью, как сможет произнести ее перед полным залом зрителей? Она опозорит нас перед всеми, включая монсеньора Парижского.
Пока мы пили консоме – нам дали очень легкую еду, чтобы не отягощать желудки перед выступлением, – я следила за Луизой, которая пустым взглядом смотрела в пространство и не прикасалась к миске с супом. Мари без конца спрашивала меня, в чем дело, пока я не призналась ей в своей сделке с Господом.
Подруга скептически глянула на меня:
– Думаешь, Господь поразит ее тебе на радость?
– А почему нет? Она же…
– Ты некрещеная, – перебила меня Мари ядовитым тоном, который использовала, желая подчеркнуть свое превосходство. – Бог не отдаст тебе предпочтения перед католичкой.
– То, что моя мать еврейка, еще не означает…
– Если твоя мать еврейка, то и ты тоже, – снова оборвала меня Мари, отчего мне захотелось вылить ей на голову суп. – К тому же ты незаконная дочь куртизанки. Это четыре греха, если я не разучилась считать.