Великая игра
Шрифт:
— А ты почти не изменился. Внешне, по крайней мере.
— Чего не скажешь о тебе. — Бреголас изо всех сил старался не поддаться холодному страху, медленно ползущему по спине и сворачивающемуся тяжелым комком в животе. Это был не тот страх, к которому он привык уже за эти несколько дней — то был обычный страх человека перед неизвестностью и смертью, а тут было нечто иное.
— Я пришел, как только узнал, что ты попал к нам.
— К нам! — усмехнулся Бреголас. — Раньше ты даже за одну мысль о таком убил бы.
— И сейчас готов убить.
— Да? Кого же и за что?
Орхальдор помолчал.
— Вижу, ты уже оправился. Почти. Морэдайн нас ненавидят, так что тебе повезло, что я о тебе узнал. Я велел тебя не убивать.
— Огромное тебе спасибо. — Бреголас хотел было насмешливо поклониться, но бок еще очень болел, и вставать он не собирался. — И зачем же я тебе понадобился?
— Хотя бы по старой дружбе.
— Мне был дорог Орхальдор. Тебя я не знаю.
— А кто я — знаешь?
Бреголас сглотнул и промолчал.
— Ты осуждаешь меня?
— Я не могу понять тебя. И снова повторю: я не знаю тебя. Что тебе от меня надо?
— Значит, отрекаешься от меня, как и все? — В металлическом шепоте зашуршали злые нотки.
— Как будто ты ни от чего не отрекся. Вернее, даже не отрекся — продал. Когда случилось то дело в Умбаре, я не поверил в то, что ты предатель. Не хотел верить. Теперь — верю.
Гость резко отвернулся. Словно на его прозрачном лице можно было что-то прочесть. Бреголас судорожно вздохнул. От напряжения и страха болела голова.
— Знаешь, зачем я пришел? Я хочу, чтобы ты понял, почему я здесь. Почему я поступил так.
— Правому незачем оправдываться. Даже если ты мне исповедуешься, даже если я вдруг паче чаяния пойму тебя, даже если ты меня вдруг отпустишь, то что это изменит?
— Обо мне не станут думать как о предателе.
— А тебе это так важно? Хорошо, я скажу тебе: никто не поверил тогда в твое предательство. Тебе довольно? Тогда избавь меня от твоих исповедей. И знай — если ты изволишь меня отпустить, то вот тогда ты точно будешь предателем в глазах остальных. Я врать не стану.
— Значит, ты умрешь здесь. Дурак. Лучше бы промолчал.
— А я не верю в твои благие намерения. Да и были бы они, ты — на цепи. Ты сделаешь то, что тебе велят, а не то, что ты хочешь.
— Да что ты об этом знаешь?
— Достаточно. А еще, — Бреголас коротко хохотнул, — я помню, как один мальчишка никак не мог простить мне, тоже мальчишке, что я оказался в его глазах грязнее, чем он меня представлял. И он не хотел запачкаться, общаясь со мной. Я потом долго чувствовал себя виноватым. Да, я не чист, как и все люди, но где ты теперь? Кто чернее?
Гость снова помолчал, а когда заговорил, в его голосе звенела такая ненависть, что Бреголас невольно отшатнулся:
— Знаешь, зачем ты здесь на самом деле? А затем, что я хочу сказать вам всем, как я вас ненавижу. Всех. И вас, и этих, — он ткнул рукой за дверь. — Я ради вас вымарался в грязи по уши — вы отреклись от меня. Вы все предали меня. И вот — я в грязи, я на дне, а вы — чисты? Нет, это все из-за вас. Это вы виноваты. Все! Но у меня еще осталась эстель…
Бреголас качает головой и смеется.
— Эстель? Это ты только думаешь, что она у тебя есть.
— Ты не знаешь. Никто не знает. Я здесь не ради выгод, не ради себя, ради другого… У меня есть эстель. Не может не быть. Не может! Потому я надеюсь…
— И на что же? — Бреголас усмехается и пожимает плечами.
— На милость Единого.
— Ну, надейся, — ухмыляется Бреголас. — Надейся. Это правильно — надо хоть на что-то надеяться.
— А ты не можешь себе представить, — с неожиданной злобой срывается Орхальдор, — что можно остаться чистым там, внутри? Чистым!
— Кто-то говорил мне, что чистым отсюда не выйдешь, как бы ни старался. Теперь я вижу, что чистым сюда — не войдешь.
— Ты не был в моем положении.
— Мне сейчас вполне хватает моего, — усмехнулся Бреголас. Страх ушел. Совсем ушел. — Довольно. Я устал, я ранен. Чего ты от меня хочешь? Покончим с этим скорее.
Гость отвернулся, посидел так некоторое время, затем снова поднял красный жуткий взгляд.
— Я буду милосерднее тебя, пусть ты меня и презираешь.
— Я не презираю тебя. Мне тебя жаль.
— Как раздавленную копытом лягушку.
— Близко к тому. Заканчивай.
— Я хочу тебе помочь.
— Я ни в коем случае ничего не приму ни от тебя, ни от твоего хозяина.
— Захотят — примешь. Мог бы просто притвориться…
— Что же ты не притворился? Или не вышло Тху переиграть? — усмехается Бреголас.
— А ты что думаешь?
— Я думал, ты — мертв. А теперь мне кажется, что ты и вправду мертв. Кончай же скорее. Я устал.
— Что же. Ты сам просил. Ты мне не совсем безразличен. Потому вот что я тебе скажу. Ты хороший офицер. Такие ценны, а Мордору нужна хорошая армия. Лучшая. Тебе могут даже не предложить выбора. Возможно, найдут, на чем тебя зацепить, как и меня. Или сломают. И ты все равно будешь служить. Или сочтут, что ты не стоишь таких трудов, тогда из тебя просто вытрясут все, что им захочется знать.
Тут это умеют. Потом тебя убьют. Или отправят на рудники. Но ты в лучшем положении, чем я. У тебя всегда останется выход. Если ты, конечно, не согласишься служить.
— Ты же знаешь, что нет, — чуть дрогнувшим голосом ответил Бреголас.
— Знаю. Потому я предлагаю тебе выход сразу. — На его лице мелькнула странная, почти коварная усмешка. Мелькнула — и пропала, как сгоревшая на свече муха. — Единственное, что я могу для тебя сделать, — вот. — Он положил на стол нож. Острый, красивый, тянущий к себе, как любое хорошее оружие. — Решай сам. Используй, как сочтешь нужным, выбор у тебя есть… Возможно, я делаю это из любви к себе, а вовсе не о тебе забочусь, но я делаю так, как считаю верным. Делай что должен, и будь что будет. Не так ли?