Великая империя зла
Шрифт:
– А его ли?
– снова уколол эмир.
– Тут все указано, - и он показал пальцем на грамоту.
– Знаю я эти письмена, и как они делаются, - с улыбкой отвечал Абдах, - у вас, что ни царь, то свой род и к этому документ имеется. Летописцы не успевают переписывать те же имена и грамоты предыдущих. Думаете, я не знаю, как это делается?
– Думаю, знаете, - ответил атаман, - у вас, наверное, то же творится.
– Так, да не так, - передразнил его по-русски эмир, - бывали случаи, что и у нас пытались это сделать, но султанские экумены - люди не простые. Их не подкупишь. Они служат Аллаху и смертью не запугаешь.
– Да, не верю я всему тому, - засмеялся Иван, - все и у вас так же, разве что буквы и имена другие.
–
Иван Лихо на минуту задумался и уже более серьезно сказал:
– Может, в последнем вы и правы, но вот в другом не соглашусь. У нас хорошие люди, только вот цари плохие, поэтому и бедствуем.
– Не цари плохие, - повторил ему эмир, - а вы такие, так как не слушаете их же. Скажите, сколько у вас покарано безбожников за последнее время?
– Не знаю,- замялся Лихо, явно не ожидая такого вопроса.
– А сколько наказано по заколоту, - не отставал от него эмир, - сколько побито за непослушание, и сколько разбито голов за тунеядство среди простого люду? Что, не знаете? Вот так и идет у вас из лета в лето. Царь говорит, а вы слушаете и делаете по-своему. Те же купцы, в обход мыта, что творят, а казна недополучает. Поверьте, уж я то знаю все это. Так, кто же во всем этом виноват? Царь? А, что он один может сделать со своей стражей? Разве что, покарать кого одного из ближних бояр, или высечь на площади. Так от одного этого ничего не изменится. В каждом городе все творится, как хочется, и все сходит с рук. Поэтому, и царь плохой , и вы в темноте да в обиде.
Атаман краснел, и по мере скопления вопросов, его лицо все больше и больше становилось багровым. Казалось, он сейчас лопнет, как спелый овощ от налитого в нем сока.
– Не знаю ничего подобного, - только и сказал он, отводя взор в сторону.
– Я знаю, все это неприятно слушать из уст басурмана и изувера, какими вы нас считаете, но иногда нужно смотреть правде в глаза, какая бы она не была.
– Все одно - цари плохие, - не унимался почему-то Иван Лихо.
– Возможно, - согласился на этот раз и эмир, - но, ведь не одним царем мир красен. Люди-то его приводят к власти, даже в любом заколоте. Так, что же, они не видят, кого возводят? Не-е-т. Тут другое. Каждому просто хочется занимать ту высокую ступень. Оттого и заколоты случаются. От того и нет у вас добра. Зависть гложит ваши сердца, и скука от безделия. Вот, в чем разница между вами и нами.
– А, у вас что, каждый знает свое дело?
– Да, - отвечал ему Абдах, - и не стремится занять более высокое место, если видит, что он недостоин его. Есть и у нас разбойники и те же бедельники, но их мало, так как тяжкий хлеб заставляет трудиться много, а у вас он с неба сыпется, а вы даже не хотите его подобрать...
Им все же не дали договорить. Где-то вдали показался скачущий во всю прыть всадник с белым флажком на его не очень большом копье.
Иван Лихо сразу же вернулся к своим людям и, сев на лошадь, поскакал тому навстречу.
Спустя минуту, они встретились где-то вдали и, послезав с лошадей, довольно долго говорили.
Эмир наблюдал за этим со своего места, так и не уходя обратно в лагерь.
Спустя минут двадцать, атаман вернулся. Лицо его не было уже красным, а скорее даже бледнее, чем обычно.
– Царь умер, - мрачно сообщил он, слезая с лошади, - другого пока нет. Все ждут, когда объявится наследник.
– А что, нельзя поставить кого-то из бояр?
– тут же спросил эмир.
– Нельзя, - покачал головой Иван, - у нас так не принято. Не тех кровей, - и он развел руками в стороны.
– Да-а, - протянул Абдах, - ну, тогда прощай, Иван Лихо. Возможно, мы уже больше не встретимся никогда, но я хотел бы в душе, чтобы мы заключили тот договор и пребывали в мире и спокойствии, хотя бы лет на сто.
Эмир протянул свою смуглую руку, и атаман крепко ее пожал, ничуть не смущаясь этому.
– Что, уже не боишься, что кто-то увидит?
– удивился эмир.
– Heт, не боюсь, царя ведь нетути, а когда новый приедет - неизвестно, будем ждать, - почти весело отвечал тот.
– Ну, что ж, до свидания, атаман, и передай своим людям, что султан не желает им зла.
– Ваши слова к Господу нашему, - отвечал Иван, садясь снова на лошадь, - может, даст нам то, что мы хотим.
– А, что вы хотите?
– тут же спросил Абдах, так же садясь на подведенную ему лошадь.
– Хотим умного царя, - ответил атаман и пришпорил свою лошадь, от чего та поднялась на дыбы и вскоре резво поскакала к своим.
– Вы и его погубите, - тихо и мрачно ответил эмир, в свою очередь, пришпоривая коня.
Вот так и закончилась та первая встреча меж большими государствами недалеко от стен Бахчисарая.
Она не решила ничего.
Но, в то же время, положила начало тому большому будущему, которое только образовывалось и предстояло узнать всем.
"И кто знает, - думал тогда эмир, - какое оно будет. К чему мы придем через те же сто лет и больше. Наверное, много чего изменится, и много воды утечет из того же моря. А может, оно высохнет, как слезы на лице. Кто его знает. Судьба переменчива. Порой, благосклонна ко всякому, а порой, угнетает, либо вовсе раздавливает. И никто не знает сейчас: почему так происходит. Почему, я сегодня здесь, а через время в другом месте. Что меня толкает на это? Что мною движит? Наверное, есть какая-то сила, от которой никуда не убежать и не скрыться. А, сила эта - скорее всего сам. Только сам хочешь чего-то и добиваешься этого. Только сам идешь навстречу кому-то и встречаешься, и только сам, отталкивая кого-то, уходишь все дальше и дальше куда-то вглубь. Не в этом ли и заключается вся наша новая форма власти и того же пророчества? Не в этом ли сокрывается злой умысел той же судьбы? Кто его знает. Сейчас это пока не понятно, но наступит время, когда кто-то скажет подобное, пусть даже немного не так, но все равно скажет. И может кто-то его услышит, если, конечно же, сам захочет. Именно сам, не из-под палки и не из-за чего-то такого, способного привлечь обманом, выдурью или просто деньгой. Нет, не так будет твориться все это. Совсем по-другому. Никто не будет кричать об этом вслух, и никто больше не будет созывать сбор людской. Это уже не поможет. Настанет время, когда люди обозлятся на самих себя и тогда, когда какая-то неведомая доселе нужда заставит их обратиться к немому пастырю - вот только тогда и воцарится все это. И ничто не способно разрушить его мосты, протянутые из века в век, из большего в меньшее и наоборот. Только тогда, люд заставит себя понимать: а правильно ли он выбрал себе того, кто ведет впереди; и только тогда станет ясно, что лучше - просто ругня или обыкновенное простое счастье. Только тогда люди смогут понять, что умное слово, сказанное изнутри другого - это и есть то, чего так не хватает им всем. Только тогда, наступит великое чудо людское, о котором они мечтают всю свою рабскую жизнь. И кого только этим не назовешь. Рабы все. Кто раб душой перед златом и властью, кто раб телом перед другою душою, а кто раб полностью всего того, что его окружает. Таких много и очень даже много. Но хотелось бы, чтобы их стало поменьше. И пускай, не будет спинопочитания, и пускай, люди уже не будут прятать глаза в землю. Это не важно. Важно другое. Само желание исповедать себя и сделать себя же свободным. Но, только не свободным от других, чужих мнений. Так нельзя, ибо там, где живешь - там не гадишь. Вот то - самое простое, которое надо понять многим уже сейчас. И мы все порой забываем об этом и не задумываемся над содеянным ранее и даже сейчас. А надо бы это сделать".