Великая империя зла
Шрифт:
То был один из тех, кто стоял вчера перед ним с гордо поднятой головой и отвечал молчанием.
Но, эмиру вчера вечером посоветовали именно его, так как знали давно, что он человек честный и преданный своему делу и народу. Родом он был отсюда же из этих мест. Поэтому, представлять его народу уже было незачем, так как все его хорошо знали.
Но, все же, исполняя волю султанской власти, Абдах решил не отступать от традиций и сказал:
– Теперь, требуется огласить это народу, а потому все последуйте за мной.
Эмир вышел
Внизу ждал народ и возбужденно шумел, так как глашатаи уже объявили о решении мудрого эмира.
Выйдя на площадь и, поднявшись на небольшой парапет, Абдах поднял руку.
Шум понемногу улегся и, наконец, вовсе стих.
Эмир выждал еще минуту, осматривая ту же толпу, что и вчера, как бы ища среди них знакомых, а затем произнес:
– Люди эмира. Я знаю, вы ждете моего сурового приговора и ждете разъяснений по поводу того, что уже произошло. Отвечаю на ваши мольбы. Юсуф-паша отдалился от дел по своей старости и не мог управлять более вами. Но, слуги решили его подбодрить и всячески развлекали, тем самым не дав ему возможности править вами. Они невиновны. Они лишь хотели, чтобы он жил дольше и становился мудрее. Но, когда все же Юсуф-паша узнал о случившемся, сердце его не выдержало. Он умер, так и не оставив после себя прощального слова. Он был хорошим правителем и принял смерть достойно. Простите его, люди, ибо он уже был ветхим и дряхлым, а ум его пребывал там, за горами. Остальные же мною наказаны так, как и велит закон империи. И мною же, назначен новый правитель ханства. Вы все его знаете, и знаете, как зовут. Вот он... Приветствуйте его и возрадуйтесь за него. Он даст вам то, чего не хватает. Он знает ваши обиды и постарается их в ближайшее время исправить. Покоритесь его воле и слушайтесь, как и меня самого. Такова воля султанской власти и такова воля Аллаха на небесах.
После этого эмир отошел немного в сторону, и дал выйти наперед вновь назначенному.
Народ бурно приветствовал своего нового правителя и ликовал. Вверх летели части одежды, а то и различные предметы ремесленной утвари.
После довольно длительного ликования, народ немного успокоился и дал выговориться самому правителю.
Тот, произнеся клятву верности Аллаху и своему народу, заверил всех в соблюдении законов и прав каждого, а так же подтвердил это своей рукой на открытой Святой Книге Корана.
После этого было объявлено, что народу полагается праздновать, и на это выделено достаточное количество яств и питья из погребов самого дворца.
На праздник отводилось три дня. И на это время запрещалось будь что делать, разве что печь лепешки и жарить на костре мясо.
Выслушав это, народ еще больше возликовал, и вскоре сама площадь превратилась в место всенародного гулянья. Были здесь и шуты, и скороходы, приглашенные с чужих земель, и свои дутари и песняры. В общем, веселье разыгралось на славу.
Но, в отличие от простых людей, эмиру некогда было самому участвовать в этом.
Предстояло провести переговоры е теми же русскими посланниками царя и возвести в ранг вновь назначенного хана перед лицом его окружения.
И хотя, это мог сделать и он сам, все же Абдах понимал, как важно для других, чтобы он лично это сделал. Ибо это подтверждало бы его назначение в угоду турецкому престолу, и просто, как доверие новому хану.
Поэтому, оставив народ на площади в ликовании и празднестве, эмир прошел во дворец и занялся делами.
После присвоения почетного титула Осман-паши империи и краткого выступления перед окружением, эмир, сославшись на дела и извинившись, удалился в отведенные ему покои.
Удобно положив голову на подушки и протянув свободно ноги, Абдах думал о предстоящей встрече.
В дверь постучали, а затем, после его разрешения, вошли двое. Это был вновь назначенный паша и его вчерашний соратник.
Они вежливо поклонились и, подойдя ближе, Сатты-бах-паша, произнес:
– Я признаю, эмир, тебе некогда, но выслушай нас, не дай томиться в груди нашему волнению.
Абдах молча кивнул головой, немного приподнявшись с подушек.
– Мы пришли поблагодарить тебя за столь мудрое разрешение нашего вопроса. Никто не осмеливался назвать вчера имя самого Юсуф-паши и предпочел бы лучше умереть за него сам. Спасибо тебе, о мудрейший, за то, что не дал пролиться невинной крови.
– А, визири?
– спросил, немного усмехаясь про себя, эмир, - им-то досталось.
– Ничего страшного, мы им найдем замену. К тому-же, они сами виноваты, хотя и мы, если честно, тоже молчали. Но, не ради себя, а ради ханства в целом, ибо полная казна сулит всем то немногое, что может ожидать человек.
– Спасибо и вам, - ответил тут же Абдах, - за то, что поверили в мою разборчивость. Я думаю, нам не придется больше краснеть перед своим народом.
– Нет, - почти одновременно ответили те и, отступая назад, вновь поклонились.
– Идите и празднуйте вместе с народом, - сказал эмир, - а я останусь здесь ненадолго, а потом поеду на встречу.
– Может, выделить охрану?
– спросил паша.
– Нет, моих людей достаточно, да и сомневаюсь я, что они прибыли сюда именно за этим.
– В таком случае не будем мешать, о мудрейший, - и гости, откланявшись, ушли.
Абдах снова лег на подушки и задумался.
Не нравилось ему во всем этом многое. Но, что он мог поделать один, когда вокруг него были совершенно разные люди со своими требованиями и запросами, стараниями и просто болтовней.
Сейчас он не мог ничего поделать, и поэтому его мысли перенеслись сразу на русских.
Чего они хотят, и почему сюда прибыл всего лишь казачий атаман?
Где же царские люди, или как их еще называют - бояре? Почему не прибыл их царь лично, если хотел договориться о мире?
И снова голова тяжело загудела и даже заболела.
– Да-а, - подумал эмир, - от этих мыслей вскоре голова вообще откажется работать. Наверное, правду говорят, что чем раньше вы добираетесь до власти, тем раньше стареете и седеете".
Но, делать нечего, и эмир снова бросался в раздумья, не оставляя себе право на просто отдых, ибо понимал, что такое право не для него.
Народ может сейчас отдохнуть так же, как и его непосредственные правители на местах.
Но, только не он. Ему это делать запрещено. Нет, не самими людьми. Самим собой. Потому как, голова, отдыхая, теряла ту силу, которая ей нужна всегда и повсюду.