Великая империя зла
Шрифт:
И снова сердце больно кольнуло эмира.
Так, кто же они - эти люди?
И когда закончится эта ложная супостась? Но, Абдах не знал этого, и не знал, как с этим бороться.
Оставалось только одно - делать так, как считает нужным он сам, не уповая пока на благоразумие остальных.
И пусть думают, что хотят. Хотя это и не нравилось самому эмиру, но, принимая такое решение, он знал, что не пытается навязать народу что-то именно свое, отталкивающее и пугливое для остальных.
Нет. Он пытался восстановить справедливость и ту жалкую каплю пробивающегося наружу ума - увеличить до размера горошини.
Именно это стало в дальнейшем его основой жизни, и только это толкало на порой не совсем подходящие по его идеалу дела. Но, винить его было бы просто глупо.
И кто этого не понимал, тот действительно был недалек и очень краток в сближении с остальными.
А кто понимал, то и не обсуждал, как другие.
Такая уж его участь, и такая судьба его самого.
– Что ж, - промолвил вслух эмир, - будем бороться. Ибо за этой борьбой человеческая простая жизнь.
И он решительно открыл дверь, и шагнул внутрь.
Глава 22
Внутренний зал самого дворца встретил эмира так же сурово и молчаливо, как и окружающий само здание народ.
Слуги и основной правящий круг отступили в стороны и склонились в поклоне.
Этикет дворца предполагал два варианта встречи высокопоставленного лица:
либо полностью на коленях, в случае, если это был сам султан, что случалось крайне редко, или же на полусогнутых ногах и кланяясь, с обязательно прижатой правой рукой к груди.
Примерно то же было у французов и других европейцев, но здесь имело место более свободное преклонение колена и неизменно потупленный в землю взгляд.
На лицо, вошедшее во дворец, было возложено как раз второе правило, но сегодня все почему-то решили, что пожаловал сам владыка, так как после поклона рухнули, как подкошенные, на пол.
Эмир сурово созерцал эту картину и искренне желал отрубить им всем головы, включая сюда и прислугу, так как лживые их господа приучили к этому же в повседневном потреблении.
Но пришлось сдержать свой порыв гнева и, пройдя сквозь плотные их ряды до того самого трона, на котором восседал совсем недавно Юсуф-паша, Абдах не стал садиться, а, обернувшись, произнес:
– Встаньте с колен, вы не заслуживаете чести, как народ, быть помилованными, но все же, я успокою вас. Казнить не собираюсь. Разве что, тех, кто нарушил законы империи. После того, что я увидел на улице, ваши одежды кажутся мне слишком яркими. Поэтому, повелеваю. Незамедлительно их снять, снизойдя до дерзости духа, и предстать передо мною в нагом виде.
Слуги и окружение бывшего Юсуф-паши обескураженно переглянулись, но, делать нечего, принялись снимать свои роскошные наряды, оставаясь в одном нательном белье.
– Теперь, пусть ваши слуги выбросят одежды на улицу, за пределы дворца, - распорядился эмир, давая знак своей охране открыть дверь.
Вскоре одежда была подобрана с пола и отправлена по назначению.
– А сейчас, - вновь обратился эмир к ним, - вы пройдете во всем этом мимо того же народа к выходу из города и возвернетесь обратно. Кто не захочет и посчитает мой приказ гнусностью - пусть не возвращается. Но, отныне ему не будет места как здесь, так и в империи в целом.
От толпы отделились несколько человек и сразу последовали на выход.
За ними двинулись и остальные.
– Гнусные твари, - подумал про себя эмир, - ради спасения своих шкур и занимаемых постов готовы на самое худшее, - но вслух произнес, - я жду вас здесь, после всех тех проклятий, которые ниспошлет на вас тот народ, который вы обобрали до нитки. И попробуй кто-либо не дойти до ворот. Наказание мое будет жестоко.
После этих слов колонна из раздетых людей еще быстрей шагнула на выход, и возле двери создалась даже небольшая толчея.
– Не торопитесь так сильно. Народ пусть полюбуется на ваши нагие души. Не бойтесь, он не будет смеятся. Вы лишили его и этого счастья.
Народ действительно встретил колонну движущихся к городским воротам людей мрачно и молчаливо.
Лишь спустя минут десять, когда те проследовали довольно большое расстояние, кто-то обронил:
– А может, не надо им такого наказания. Все же, они тоже люди и не хотят быть обесчестены...
– Стойте, - тут же приказал эмир, следовавший за ними по пятам, - возвращайтесь обратно. Народ прощает вас. Он не хочет вашего сраму и верит, что вы поймете их горькую участь.
Колонна повернула обратно, и Абдах облегченно вздохнул.
Все-таки осталась в народе та капелька добра, из которой он хотел произвести на свет горошину.
Народ все же не совсем пал оземь, и кое-что в нем еще осталось.
Это хороший признак. Они будут так же покорны и любить своего, вновь назначенного господина, или как здесь принято называть - хана, хотя султан присваивал им всем именитый титул паши, что приравнивало тех к таким же повелителям других частей империи и самых приближенных к его трону.
Колонна снова зашла во дворец и разошлась по сторонам.
Сюда же были принесены и те одежды, которые вынесли слуги ранее. Они были так же чисты и целы, как и до этого.
Никто не прикоснулся к ним. И не из-за боязни какого-то будущего наказания, а просто потому, что знали - это одежда их первых господ, и она принадлежит только им.
Потому что, только так можно двигаться вперед, где каждый должен знать свое истинное место среди всех.
– Видите, - сказал эмир, указывая рукой на одежды, - народ не прикоснулся к ним. Значит, он вас еще уважает, хотя и не за что, ибо вы оставили их в голоде и потребье. Заберите их и оденьтесь, как подобает каждому чину, и по очереди подходите ко мне в возрастающем порядке.