Великая империя зла

Пилипенко Сергей Викторович

Артуз уже не стоял, а сидел возле покоившегося у ног Абу, и эмир, подойдя ближе, сказал:

– Встань и занимайся делом. Я похороню его там - в долине между скал и воздам молитву. Это был лучший мой охранник и друг, такой же, как ты и как все остальные.

Артуз молча повиновался и, окликая своих людей, занялся очисткой территории бывшего дворца.

Эмир же, отдав несколько распоряжений Мюру, занялся похоронами.

Он взял тело на руки и возложил на приготовленную кем-то лошадь, невесть как уцелевшую в этой битве.

Возложив тело на нее, Абдах взял в руки свой ятаган и пошел вперед.

Он вышел через тот же взорванный самим Абу проем и пошел в сторону небольшого уклона к нависшей над берегом скале.

Пройдя метров двадцать, эмир свернул налево и, обогнув небольшую гору, повстречавшуюся на пути, вышел на плато.

Это было то одинокое место меж двумя скалами, выступавшими прямо в море, которое он так любил в детстве.

Остановив лошадь и опустив тело Абу на землю, Абдах принялся ятаганом копать грунт. То и дело попадались камни: большие и маленькие, от чего ятаган высекал искры и, наверное, тупился от этого.

Но, это не пугало эмира, ибо он решил твердо закопать его вместе с Абу. Это была та последняя его дань погибшему бывшему другу, которую он мог предложить в этих условиях.

Но, тем не менее, это было действительно от души или от самого себя.

Пренебрегая различными правилами захоронения, эмир опустил тело во влажную немного землю и, положив на него ятаган, опустился на колени.

– Я знаю, мой верный Абу, что твое тело уже меня не слышит. Но, знаю и то, что душа твоя кружится где-то рядом со мною. Поэтому, в последний раз прими мое искреннее прощение за всю боль и остроту, попытавшуюся на самом тебе. Поверь, у меня и тебя было много врагов, и мы их не щадили. Не щадили и они нас. И твоя смерть - этому доказательство. Но, поверь и в другое. Если ты еще раз воплотишься в живое, будь добрее и чуточку справедливее. И не беда, что будут над тобой смеяться другие или плакать те, кто тебя окружает. Живи так, как считаешь нужным как для себя, так и для других. Прощай, мой Абу, и может, мы совсем скоро встретимся с тобой. Но, это уже будет не та встреча, после которой все садятся за стол. Она другая. Пока я не знаю, какая она есть, но все же, чувствую, что состоится. Успокой, Аллах, твою душу. Не сомневайся, я отомщу врагам и только тогда последую за тобой.

Сказав это, Абдах снял с себя верхнюю часть своей одежды и укрыл ею тело Абу.

Затем встал и молча закопал руками не такую уж глубокую яму, сровняв верх так, чтобы меньше всего это бросалось в глаза.

Эмир встал во весь рост и, глядя на стоявшее в небе солнце, произнес:

– Я хотел бы, чтобы твоя могила не осквернилась никем до моего возвращения. Лежи спокойно, мой друг. Я вернусь за тобой.

После этого, Абдах, взяв лошадь за узды, спокойно пошел обратно к уцелевшим от взрыва постройкам.

Он не оборачивался. И это было понятно. Эмир дал обет вернуться, а такие не оборачиваются. Ибо знают твердо, что данное слово сдержат и найдут это, даже спустя года.

Шумели сухая трава и листья в шевелящихся от ветра кустах, и где-то там, у моря кричал буревестник.

"Снова шторм, - подумал с сожалением о горькой судьбе птицы эмир, - и снова в поход. Только теперь уже не за славой и богатством, а за миром и успокоением".

Что-то перевернулось внутри его, и он стал каким-то другим. Более высшим и более взрослым.

"Наверное, это и есть мудрость, предрекающая близкую старость," - подумал Абдах, сознавая всю боль пережитого в груди изредка покалыванием сердца.

"Пора на покой. Уже не молод и годы не держат в седле" -так заключил сам для себя эмир, совсем даже не подозревая, что произнес правду.

Именно для себя, ту правду, которую он втайне хотел всегда.

Которая его окружала, и только время не давало ему этого. Теперь, это время пришло и осталось потерпеть совсем немного.

Но сколько - это уже дело не его самого. Хотя и от него зависело многое.

"Буду стремиться к скорейшему успокоению всех страстней. Пора сближаться с другими".

И с этими словами он ускорил шаг, словно боясь, что опоздает и не успеет доделать задуманное.

А время шло, хоть и медленно, но все же не останавливаясь. Во дворце уже было все убрано и оставалось только захоронить тела, да убраться отсюда подальше.

Путь возлежал не ближний. Их ждала другая крепость, воспоминания о которой несли в себе тяготу юношеской изменчивости и популяции других мнений.

Но, нужно было это делать, тем более, что его ждала там целая делегация русских.

Это эмиру принес тот же Артуз еще вчера вечером перед боем. И было понятно, почему нападали поляки и литовцы, и почему заставляли себя убивать свои же.

Это не было той извечной занозой-изменой. Это уже была политика, а она претерпевает всякое.

И хотя, русский царь не отличался особым благоразумием, эмир шел ему навстречу. Он понимал, что величие империи лежит в величии не меньшей по величине и смыслу такой же.

Соединить усилия - обозначало для других гибель и поражение.

Но, это обозначало и другое. Это давало той же Великой Империи Османов временную передышку от войн и улаживание всех вопросов внутри.

Именно это пока не давало покоя эмиру, но он знал, что развязка наступит и очень скоро.

Вопрос лишь во времени, которого, как всегда, казалось мало и не хватало.

Спустя час, колонна всадников на уцелевших от взрывов лошадях двинулась дальше от моря в сторону юго-запада, оставляя за собой руины крепости-дворца и тот корабль, который привел их сюда.

И больше ничего не останавливало на пути, разве что солнце, так беспощадно полыхающее сверху...

Глава 21

Спустя три дня, та же колонна приблизилась к городским воротам, а им навстречу двинулась вереница всадников. То были русские.

Почему-то они не пожелали остановиться во дворце, всегда приветливого, Юсуф-паши, хотя того и не было уже в живых.

Видимо, им были уже известны те, мигом распространяющиеся по земле слухи или их отголоски о жестокой битве в крепости и разгроме общего противника.