Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II
Шрифт:
В столицу вернулись король и королева Румынии; их встретили с большой пышностью. Однако сразу по приезде королева серьезно заболела инфлюэнцией. Несмотря на это, она попросила меня навестить ее. Не желая ее утомлять, я пробыла у нее лишь несколько минут. Ее спальня показалась мне довольно любопытной: в византийском стиле, стены и окна обильно украшены каменной резьбой; на полу – медвежьи шкуры. Широкая, низкая постель, в которой лежала королева, стояла под резным же каменным пологом. Из-за того, что в комнате было темно, я лишь смутно различила очертания светловолосой головы на мягких подушках, накрытых кружевами. Я постаралась как можно лаконичнее поблагодарить королеву за гостеприимство.
Король с двумя старшими дочерьми несколько раз навещал нас в отеле. Наша с ним предыдущая встреча состоялась десять лет назад, в 1908 году, когда
Внешностью король решительно не блистал; думаю, он это понимал и, наверное, страдал от своего несовершенства. Он был низкорослым, ноги по сравнению с непропорционально длинным торсом казались особенно тонкими и короткими. Сразу бросались в глаза его торчащие уши; ему недоставало красноречия; он не умел держаться в обществе, был застенчив и легко тушевался. Зная о своих недостатках, он никогда не пытался находиться в центре внимания, предоставляя эту честь королеве Марии, которая, благодаря своим обаянию, красоте и остроумию, без труда завладевала аудиторией. Король находился в ее тени, но подсказывал, как ей поступать. Вскоре она, действуя под руководством короля, оказалась крайне полезной для своей страны. Поехав в Париж для участия в мирной конференции, она, по своему собственному выражению, «нанесла Румынию на карту», неустанно напоминая союзникам о страданиях и жертвах, понесенных Румынией во время войны. Ей удалось добиться для страны разных преимуществ, получить которые было бы трудно даже опытным дипломатам.
Но огни рампы в конце концов ее ослепили; она была слишком эгоцентрична, чтобы обладать дальновидностью, и слишком яркой, чтобы довольствоваться какой-либо ролью, кроме главной. Необходимость блистать – не единственная цель для королевы в эпоху демократии. Хотя в остальном у них с королем было мало общего, их объединяло служение своей стране. Увидев их снова через много лет, я была поражена его внешней непривлекательностью и вместе с тем добротой.
Дочери Фердинанда, принцессы Елизавета (позже она вышла за короля Греции Георга II) и Мария (которая стала королевой Югославии), тогда были совсем юными. Старшая была блондинкой с маленькой головкой и идеальными чертами лица, но, пожалуй, чересчур полной. Она была любознательной девочкой, чрезвычайно одаренной во всех искусствах. Среди прочих талантов она обладала очень красивым голосом, превосходно шила и рисовала; ей было присуще замечательное цветовое чутье и богатая фантазия. Принцесса могла бы стать превосходным иллюстратором; она умела многое, но из-за лишнего веса отличалась вялостью. Ей не хватало силы воли для того, чтобы развить свои способности.
Как я заметила потом, чаще всего она сидела в своей комнате и почти ничего не делала, хотя время от времени ее ненадолго захватывало лихорадочное увлечение каким-нибудь видом деятельности. Иногда принцесса вышивала; сидя на широком низком диване, она обкладывалась бесконечными мешочками, из которых виднелись мотки разноцветных шелковых, золотых и серебряных нитей; натянув на пяльцы грубый холст или тонкую вуаль, она вышивала по канве или по собственным эскизам образцы румынских орнаментов, в которых угадывались восточные мотивы. В другой раз она нанизывала бусы из бисера, какие носят крестьянки. Она работала при помощи только иглы, придумывая рисунок и цветовые сочетания по ходу дела. Конечный результат всегда получался просто восхитительным. Иногда ее вдруг охватывало желание изобрести какое-то новое блюдо. Елизавета была прирожденным поваром, и приготовленная ею еда была отменной. В ее гардеробную приносили крошечную керосинку и ставили на мраморную столешницу умывальника. За одними ингредиентами она посылала на кухню,
Елизавета любила литературу, много читала и самостоятельно получила превосходное образование. Но самое большое пристрастие она питала к одежде и духам. Как однажды заметила ее мать, в каком-то смысле Елизавета была поистине восточной принцессой. С отцом ее связывали большая нежность и взаимопонимание.
Принцесса Мария, или Миньон, как ее называли в семье, обладала милым, округлым детским личиком и большими голубыми глазами. Она также была довольно полной для своего возраста, но более активной, чем ее старшая сестра. Особых талантов у нее не было, зато она обладала легким характером, отличалась крайним добродушием и относилась к себе с юмором. Они очень дружили с матерью.
В таком окружении мы впервые поняли, что значит изгнание.
Глава II
Новости о Дмитрии
В Румынии мы встретили многих знакомых и друзей, которых уже не чаяли снова увидеть. Подобно нам, некоторые из них силою обстоятельств были разлучены с близкими, родителями или детьми; они, как и мы, бежали из России, бросив все свои владения и имущество, кроме одного-двух платьев и смены белья. Мы все были похожи и равны перед лицом общих испытаний. Но тогда мы еще не до конца осознавали все, что нам довелось пережить. Мы воспринимали события по мере их наступления, не особенно размышляя об их значении.
Наконец у меня появилась возможность отыскать брата Дмитрия, узнать о его местонахождении и послать ему весточку. По крайней мере, беспокоиться о нем не было причин, хотя я что-то узнала лишь год назад. После участия Дмитрия в заговоре против Распутина в начале 1917 года царь отправил его на границу с Персией. Благодаря своей храбрости и опале Дмитрий вызывал всеобщее сочувствие – в то время, когда семья Романовых утратила весь свой престиж. После революции Временное правительство сообщило ему, что его ссылка окончена. Он получил разрешение вернуться; говорят, предложение исходило от Керенского, тогда министра юстиции. Трудно сказать, было ли приглашение ловушкой, расставленной для единственного популярного младшего члена императорской семьи, или серьезной попыткой восстановить справедливость. Как бы там ни было, возвращаться мой брат отказался. Отправленный в ссылку императором, он по-прежнему с уважением относился к приказу своего монарха, пусть и свергнутого. Дмитрий собирался оставаться в том месте, куда его сослали, и в том же полку до конца войны.
Сначала все шло неплохо, но постепенно большевистская пропаганда проникла даже в тот отдаленный угол. Началось разложение, за которым, как везде, последовал развал дисциплины, мятеж, издевательства над офицерами и убийства. Дмитрий вынужден был уйти из армии. А вскоре стало очевидно, что оставаться в России ему опасно. Весной 1917 года он перешел границу и добрался до Тегерана, столицы Персии. В Тегеране ему пришлось много пережить. Некоторые русские, даже назначенные на свои посты прежним режимом и сохранившие их, повернулись к Дмитрию спиной, надеясь таким образом доказать свою лояльность новому правительству. У него было очень мало денег, ему некуда было идти, у него не было друзей.
Первым на помощь Дмитрию пришел британский посланник, сэр Чарльз Марлинг. Они с женой один или два раза приглашали брата в свою дипломатическую миссию на конец недели. После второго приглашения Дмитрий остался жить у Марлингов и провел под их крышей почти два года. Марлинги были людьми необыкновенными. Сэр Чарльз, не опасаясь последствий, приютил в миссии бездомного великого князя в то время, как его правительство, желая наладить отношения с новыми властями России, отказалось иметь какие-либо дела с нашей семьей. Леди Марлинг всей душой поддерживала мужа. Как и следовало ожидать, сэру Чарльзу пришлось дорого заплатить за свое великодушие; его так и не назначили послом, хотя назначение ожидалось. Именно из британской дипломатической миссии в Тегеране я получила последнюю весточку от Дмитрия. Одним из первых дел, какие я предприняла по прибытии в Бухарест, стала телеграмма в Министерство иностранных дел в Лондоне; я просила сказать, где мой брат.