Великая Мечта

Рубанов Андрей Викторович

Я выскочил в смрадный уличный холод, не забыв нажатием особой кнопки заблокировать все дверные замки машины. Не хватало еще вот так, запросто, лишиться чемоданчика с миллионом. Мой город переполнен ушлыми ловкими ребятами, провоцирующими мелкие аварии: пока ты скандалишь подле помятого капота, за твоей спиной в секунду обчищают салон.

Все-таки помогает, помогает, господа, маргинальная выучка, приобретенная в бурной молодости. Что бы с тобой ни произошло – ты первым делом ожидаешь подвоха.

Однако вместо красных от ярости атлетов из поврежденного мною неимоверно фильдеперсового ландо появилась молодая женщина – яркая и дорого одетая.

Первым

моим желанием было – обаятельно улыбнуться (иногда у меня это получается) и, невзирая на мороз и уличный шум, исполнить бархатную джентльменскую тираду в том духе, что, мол, мадам, не извольте абсолютно беспокоиться ни грамма, приношу вам искренние и глубочайшие извинения, что поделать, аварии и прочие скучные траблы суть атрибут нашей с вами нелегкой жизни, не так ли, нижайше прошу позволить мне сей же момент оплатить весь причиненный ущерб... Однако мадам меня опередила.

– Ты чего, козел?! Вчера, ..., за руль сел?! Или, ..., ослеп?! Сходи в аптеку – купи, ..., очки!! Смотри, что ты, ..., сотворил, в натуре!! Ты мне новую, ..., машину реально изуродовал!!

Ее голос – хриплое контральто насквозь прокуренной шалавы – показался мне знакомым.

Неоднократно я уже говорил, что не выношу хамства ни в каком виде. Иногда еще могу выслушать оскорбительную тираду от мужчины – все-таки он есть существо дикое и грубое, волосатое и немытое. Но от женщины – увольте. Что может быть хуже, нежели красивая молодая женщина, которая хамит? Еще больше раздражает использование красивой молодой женщиной всевозможных тюремно-бандитских терминов. Что может знать красивая молодая женщина об истинном значении звукосочетания «в натуре»?

Мы сблизились, и тут я обнаружил, что женщина не так уж и красива. И не молода. Правильное прямоугольное лицо оказалось сплошь покрыто мелкими морщинами, а сквозь шоколадный загар предательски просвечивал натуральный цвет кожи – чудовищно нездоровый, изжелта-серый. Такой я видел в тюрьме у больных желтухой.

Мадам, невзирая на пятитысячную шубу и сверкающие в ушах камни, банально переживала процесс гниения.

Подобных дорогостоящих дев я хорошо знал – много их уж нынче развелось в главном городе моей страны – и теперь сходу выбрал единственно верную линию поведения: беззвучно, на выдохе, рассмеялся, далее угрожающе осклабился, далее – мрачно ощерился, принял позу однозначного спокойствия и прорычал влажным басом:

– «В натуре»? В какой «натуре»? В натуре – собачий хер в ослиной шкуре! Слышь, кобыла! Давай-ка тормозни свои левые вопли – культурно базарь чисто по теме!

Так я дал понять нервной собеседнице, что перед нею не какой-то наивный пионер, хлопчик-новичок, а реально врубной мужчина, видавший и не такие виды. Без всякого сомнения, блестящий автомобиль и престижная одежда оплачены содержателем (спонсором, мужем) пострадавшей леди; содержатель (спонсор, муж) очень богат и очень занят; меньше всего на свете он хочет сейчас, на старте очередного тяжелого рабочего дня, получить звонок от своей пассии – вот, мол, милый, не хотела тебя расстраивать, но опять случилось дорожное происшествие; это будет явно не первый такой звонок, и не второй; и сама женщина не очень желает беспокоить своего толстосума по пустякам. И сейчас предпочтет решить проблему самостоятельно. Так и произошло.

– Зря вы так, мужчина, – тоном ниже возразила мадам (ловкая дрянь – сразу перешла на «вы»). – Это же вы виновны...

– Кто виновен – тех сажают! – Я продолжал напористо гнуть свою линию. Исполнял прожженного. – Давай, делай, чего тебе надо. Вызывай инспектора.

Собеседница ладошкой в лайковой перчатке старательно подтянула вверх норковый рукав, изучила циферблат часиков, заскучала лицом и еще больше подурнела; теперь она вызывала у меня отчетливую гендерную антипатию; то есть в постель бы я с ней не лег.

– Боже мой, – заныла она, – мне сейчас только инспектора не хватало...

Слух резанул специфический, лениво-протяжный говор, ныне известный как чиста массковский акцент. Особый, невыносимо похабный вариант произношения. Его легко можно добиться, пустив по ноздре небольшую дорожку кокаина, запив шампанским и догнавшись косячком первоклассной марихуаны. Слова тогда вылетают из тебя, как бы хватаясь друг за друга в легкой панике – так бредет пьяная компания, взаимно удерживась под локти – речь то тупо тормозится, то нервно ускоряется; тебе, годами изучавшему правильный русский язык в главном университете страны, такой бездарный, аритмичный, жестяной говор кажется запредельной дикостью, надругательством над основополагающими правилами произношения, но этой глянцевой бабе до балды были все правила.

Она мельком оглядела мою машину и поморщилась, словно увидела повозку ассенизатора. Потом осмотрела свой экипаж.

– Здесь ремонта – на тысячу долларов!

– Здесь ремонта – на сто пятьдесят с мелочью. Рядом со мной возник Юра – и вдруг издал тихий выкрик восторга. Отодвинул меня рукой, подошел к мадам вплотную, интимно прикоснулся к предплечью.

– Света, ты что, меня не узнала? Теперь и я ее вспомнил. Секунду спустя она вспомнила нас обоих. Запрокинула лицо в морозное серое небо и засмеялась так, что вся ее былая красота почти вернулась к ней. Потом посмотрела по сторонам и прониклась ситуацией. Из десятков разнообразных авто, объезжающих место аварии, на нас глазели и тыкали пальцами. Физиономии сплошь были злорадно искривлены: ха-ха, полюбуйтесь, богатенький дурак забодал богатенькую дуру! Теперь паситесь на морозе, разбирайтесь, поделом вам... Однажды увидев в лицах соотечественников такое вот неприкрытое злорадство, поневоле перестаешь их уважать.

– Давай-ка откатимся к обочине, – предложила старая знакомая.

– Нельзя, – буркнул я, – переставлять машины до приезда ментов.

– К черту ментов. Сами разберемся. Без лишних слов я вернулся в руля и отъехал к краю проезжей части. Света каталась гораздо более нагло, как и положено обладательнице сверхновой стотысячной ракеты – взревела двигателем так, что все прочие оробели и беспрепятственно позволили ей перестроиться. При этом две или три телеги поскромнее даже пошли по снегу юзом. Затем старая знакомая переместилась в мой салон. Процесс загрузки полноразмерной норковой шубы, а также ее хозяйки в автомобильное кресло я наблюдал с усмешкой. Моя жена сталкивалась с той же проблемой – меховые полотнища надо было складывать на коленях аж в четыре приема.

– Я что, так постарела?

– Изменилась, – дипломатично поправил я.

– Занюхай с мое – и ты изменишься.

– Вот это встреча, – вставил Юра. Я пожал плечами.

– Ничего удивительного. Москва – это большая деревня. Пятнадцать миллионов – а друзей и знакомых встречаешь регулярно. И в самых неожиданных местах.

– Ты тоже постарел, – сказала Света, вглядываясь в меня, словно в чек из супермаркета.

– Глупо было бы не постареть.

– Судя по твоей машине, ты не на нефти сидишь. И не на газе.