Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность
Шрифт:
Неслучайно, что именно в военные годы резко увеличивается количество вступивших в партию. Таким образом, можно отметить, что во время войны проходил очередной, один из самых обширных и эффективных, виток формирования партийного мышления и советизации жителей СССР.
В распространении исторической пропаганды, несомненно, сыграли роль выпускники исторических факультетов, которых часто использовали именно как лекторов или политработников. Академик М. В. Нечкина вспоминала, что защитники Сталинграда использовали лозунги из ее брошюры «Исторические традиции русского военного героизма» и вывешивали их в землянках [436] . Ясно, что такую работу сделали работники политорганов, среди которых было немало бывших историков и преподавателей вузов. Они выполняли функцию своеобразного передаточного звена между пропагандой, шедшей от маститых ученых, и доводили ее до простых солдат, в том числе и в виде лозунгов.
436
Нечкина М. В. Исторические традиции русского военного героизма. М.: Воениздат НКО СССР, 1941. 22, [2] с. (В помощь политруку /
В годы войны усилиями историков-профессионалов были мобилизованы многие образы героического прошлого. Одной из самых популярных исторических тем в антифашистской пропаганде стала история войны 1812 г. и борьба с Наполеоном. Пропагандистов привлекало в этом историческом сюжете всенародное единение перед захватчиками, жертвенность, наличие ярких личностей, наконец, масштабность событий, приведших к победе над величайшей на тот момент военной машиной. Все это должно было вдохновить советских солдат, потомков героев Бородинской битвы.
Немаловажным было и то, что образ войны 1812 г. был хорошо знаком за границей, во многом благодаря роману Л. Н. Толстого «Война и мир». Поэтому сравнивая войну с Германией с наполеоновским нашествием, советская пропаганда давала понять зарубежным врагам и союзникам, что советский народ един перед лицом захватчиков и готов на любые жертвы ради победы.
Возникает естественный вопрос: насколько пропаганда оказалась эффективной в актуализации образов прошлого. Ответ на этот вопрос дают материалы, собранные Комиссией по истории Великой Отечественной войны. Материалы Комиссии на личностном уровне позволяют увидеть это явление. Так, среди самых читаемых книг, как командующим составом, так и рядовыми бойцами, неизменно оказывалась «Война и мир» Л. Н. Толстого. В интервью, данных членам Комиссии защитниками Сталинграда, роман упоминают генерал А. И. Родимцев [437] , знаменитый снайпер В. Г. Зайцев [438] , наконец, капитан П. А. Зайончковский. О последнем следует рассказать подробнее, поскольку в его судьбе отразились индивидуальные особенности «присвоения» (можно даже сказать, «переживания») исторических образов в годы войны.
437
Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев. С. 419.
438
Там же. С. 514.
Жизненный путь Петра Андреевича Зайончковского (1904–1983) простым назвать нельзя [439] . Родился он в городе Уральске в семье военного врача, дворянского происхождения. Среди его предков был адмирал П. С. Нахимов, прадед имел Георгиевский крест за Бородино. Мальчиком Зайончковский обучался в кадетском корпусе. Революция не позволила молодому человеку продолжить военную карьеру или получить высшее образование. По свидетельству, данному в 1943 г., его отец придерживался «кадетско-октябристских» взглядов [440] . Особое значение для семьи имел радикальный разрыв большевиков с дореволюционными военными традициями: «Традиции, честь русской армии, честь русского офицера оставили у меня большой след… Я считал, что если бы большевики оставили погоны, то можно было с ними помириться. Причем я помню, когда в ноябре однажды отец ругался, сказал, что нужно снять погоны, я заплакал, и мой маленький брат 11 лет тоже заплакал» [441] . Ясно, что новую власть в семье встретили негативно. Тем интереснее была дальнейшая адаптация будущего историка в советском обществе.
439
См.: Захарова Л. Г. Петр Андреевич Зайончковский // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 750–757.
440
Сталинградская битва: Свидетельства участников и очевидцев. С. 531.
441
Там же. С. 531–532.
В новых условиях Зайончковский попал в категорию «бывших людей», что фактически закрывало перед ним военную карьеру и серьезно осложняло получение высшего образования. В 20-х годах работал пожарным, служащим на железной дороге, рабочим на машиностроительном заводе. В эти годы происходит интенсивная «советизация» его социального поведения и, очень возможно, мышления. Его племянник Б. С. Гудков вспоминает: «А в конце 1920-х гг., в дни знакомства с моими родителями, дядя Петя предстал перед ними уже искренним строителем социализма, убежденным атеистом, да не просто атеистом, а неистовым безбожником, участником начинавшейся кампании коллективизации и искоренения кулачества как класса» [442] . В 1931 г. вступил в партию. По мнение Й. Хелльбека, весьма вероятно, что Зайончковский фальсифицировал свою биографию, утаив свое дворянское происхождение [443] . В 1937 г. он сумел окончить экстерном исторический факультет Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ). В 1940 г. защитил диссертацию под руководством академика Ю. В. Готье на тему «Кирилло-Мефодиевское общество (1846–1847)».
442
Гудков Б. С. Дядя Петя // Петр Андреевич Зайончковский: cб. ст. и воспоминаний к столетию историка. М., 2008. С. 141.
443
Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев. С. 528–529.
В декабре 1941 г. Зайончковский добровольцем ушел в армию. Первое время работал лектором в Новосибирске, затем настоял на переводе на фронт, получил назначение в 66-ю армию, принимавшую участие в Сталинградской битве, инструктором по работе среди войск противника. Мотивируя свой поступок, в письме к родным историк проводит параллель с войной 1812 г.: «Буквально с детских лет я воспитывался на героике войны 1812 года, и теперь, когда 1812 г. повторился, я считаю необходимым быть там» [444] . Теперь Зайончковский стремился «драться, как говорили в старину, “за русский народ, за землю русскую”». Историк подготовил брошюру про войну с Наполеоном. В письме от 21 апреля 1942 г. он описывает, как читал лекцию, посвященную Отечественной войне 1812 г.: «Сегодня в одном из воинских подразделений читал лекцию на тему “Отечеств[енная] война 1812 г.” Несмотря на то, что эту лекцию я читал не менее десятков раз, я все же испытываю всегда радостное чувство. Это – героическая эпопея великого русского народа, оказавшая огромное влияние на весь дальнейший ход историч[еского] развития. Особенно актуальна она сейчас, когда снова идет борьба за русскую землю, за существование русского народа» [445] .
444
Гудков Б. С. Указ. соч. С. 143.
445
Там же. С. 145.
Параллели с 1812 г. находим и в интервью историка, данном им Комиссии И. И. Минца. В этом интервью немецкий генерал-майор Эрнст Макс фон Ленски, при капитуляции прощавшийся со своими солдатами, сравнивается с Наполеоном, прощавшимся со старой гвардией [446] .
Представляется, такое личностное отношение к войне 1812 г. имело под собой и глубокие социально-психологические основания. Образ 1812 г. для выходца из военной семьи, наследника, пусть и фактически отрекшегося, дореволюционных традиций, имел особое значение. Героика войны с Наполеоном являлась одним из важнейших элементов корпоративной памяти дореволюционной императорской армии. Ценности военной семьи, впитанные Зайончковским с детства, давали о себе знать. Поэтому актуализация героического образа борьбы с Наполеоном играла колоссальное символическое значение, причем не только для морального удовлетворения историка, увлекавшегося историей XIX в. Возрождение культа героев 1812 г. в определенной степени являлась своеобразной реабилитацией дореволюционной армии, т. е. той общественной корпорации, выходцем из которой был Зайончковский. Война, таким образом, становилась условием, которое позволяло ему не стыдиться своего прошлого. А к обретенной советской идентичности присовокупить еще и дореволюционную идентичность, пусть и не слишком акцентируемую. Теперь Зайончковский мог с удовлетворением заявить в интервью, что погоны, т. е. символ дореволюционной армии, вернули в 1943 г. [447] Более того, он теперь мог практически открыто признаваться в своем военно-дворянском происхождении, что и делается в интервью.
446
Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев. С. 548–549.
447
Там же. С. 532.
Конечно же, случай Зайончковского во многом уникален в силу комбинации ряда социальных и биографических факторов. Тем не менее, он ярко демонстрирует феномен «присвоения» («переживания») истории фронтовиком.
Итак, история стала мощным и действенным орудием пропаганды в годы Великой Отечественной войны. Образы прошлого были актуализированы в массовом сознании через различные каналы передачи информации: публичные лекции, школьные учебники, фильмы, радиопередачи, книги и брошюры. Особую роль сыграли работники политических управлений армии и тыла. Такая пропаганда оказалась действенной не только в поднятии боевого духа и формировании образа врага, но и в значительном повышении интереса фронтового поколения к истории, попыткам найти в ней ответы на насущные вопросы современности. Об этом свидетельствует и то, что в послевоенном СССР самыми популярными среди абитуриентов оказались именно исторические факультеты университетов и педагогических институтов [448] , что еще раз продемонстрировало, какую огромную роль играет история в патриотическом сознании гражданина.
448
Барсенков А. С. Советская историческая наука в послевоенные годы, 1945–1955. М., 1988. С. 32.
Д. Д. Лотарева. Комиссия по истории Великой Отечественной войны: история создания, основные этапы и результаты деятельности
Мы документы не собираем, мы должны брать только те, которые в архивах не откладываются. Мы записываем живых людей.
Огромную роль в сохранении памяти о событиях Великой Отечественной войны сыграла Комиссия по истории Великой Отечественной войны (далее Комиссия). Она была создана 10 декабря 1941 г. и работала по декабрь 1945 г. После этого была преобразована в Сектор истории СССР Советского периода Института истории Академии наук СССР (1946 г.), затем – в Сектор истории советского общества (12 марта 1947 г.). Руководителем Комиссии на всем протяжении ее работы был Исаак Израилевич Минц (1896–1991), из-за чего эта организация и тогда, и сейчас известна научному сообществу под названием «Комиссия Минца».
Инициатором создания Комиссии был И. И. Минц – к началу войны уже известный деятель исторической науки, член-корреспондент Академии наук СССР, заведующий кафедрами истории СССР в Московском институте философии, литературы и истории, Московском государственном университете и в Высшей партийной школе при ЦК ВКП (б). Кроме того, с 1931 г. Минц являлся ответственным секретарем Главной редакции «История гражданской войны» и в связи с этим постоянно контактировал с Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП (б).