Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность
Шрифт:
Финская война ясно указала политическому и военному руководству страны на хроническую нехватку командного состава, на низкое качество обучения войск.
О каких агрессивных, наступательных планах Советского Союза можно говорить, когда в Прибалтийском военном округе командиры танковых дивизий 9 июня 1941 г. сообщали, что дивизии обеспечены горюче-смазочными материалами на 6 %, автобензином – на 2 %. Начальник штаба Киевского особого военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев писал начальнику Генерального штаба Красной Армии Г. К. Жукову 19 мая 1941 г., что «…выполнение плана завоза вооружения и боевой техники по плану снабжения КОВО в 1941 г. до настоящего времени идет крайне медленно. По целому ряду предметов вооружения и боевой техники за истекшие 5 месяцев до 1.5.41 г. не завезено даже половины запланированного к завозу в первой половине 1941 г. планом вооружения
Понимание реальной слабости, неготовности армии к войне вынуждала Сталина цепляться за пакт Риббентропа – Молотова, стремиться избегать любых возможных провокаций. Полагаю, что именно этим объясняется кажущееся странным стремление Сталина игнорировать данные разведки о готовившемся нападении Германии на СССР. 13 июня 1941 г. Тимошенко и Жуков обратились к Сталину с предложением о приведении войск приграничных округов в боевую готовность. Сталин уклонился от ответа: «Подумаем». На следующий день Тимошенко и Жуков вновь настаивали на приведении войск в полную боевую готовность. На этот раз Сталин раздраженно возразил: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и придвинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы это оба или нет?!» Более того – 13 июня было подготовлено, а 14-го – опубликовано знаменитое «Сообщение ТАСС», излагавшее официальную точку зрения на состояние советско-германских отношений.
Мученический подвиг народа. С первых часов, дней и недель война стала мученическим подвигом народа. В Красную Армию было призвано 34 млн. человек – при том, что, по данным переписи 1939 г., в стране насчитывалось около 70 млн. мужчин, включая детей и стариков. Подобной мобилизации – и в прямом, и переносном смысле – не знала человеческая история. Разве не чудо, что в условиях фактического развала Западного фронта, растерянности и замешательства высшего руководства страны в первую неделю войны, громадных потерь – удалось обороняться в районе Смоленска, сдержать там танковые колонны Гудериана. Германское наступление, казавшееся непреодолимым нашествием, запнулось. Как и в первую Отечественную войну 1812 г. с Наполеоном, захватчики встретили упорнейшее сопротивление в районе Смоленска, позволившее выиграть драгоценное время и организовать оборону.
Война стала поистине народной, где высокий патриотизм сочетался с бесчисленными (в горьком и точном смысле этого слова!) потерями. Работа на заводах по 11 часов, практически без выходных, жизнь в тылу на грани голода, эвакуация, утрата жилья, имущества – это одна из многих граней мученического подвига народа.
В эти часы, дни и недели стали закладываться зерна будущих побед Красной Армии.
Война выявила достоинства так называемого мобилизационного типа советской экономики, которая, функционируя в рамках жестко политически организованного общества, была способна на некоторое время до минимума сократить все потребности и переключить ресурсы страны на нужды фронта.
Экономический потенциал Германии существенно превосходил советский. Уже в 1940 г. в Германии было в 2,5 раза больше станков, производилось больше стали, алюминия, угля, чем в СССР. К началу агрессии против СССР в распоряжении Германии оказалась промышленность и ресурсы Франции, Австрии, Бельгии, Чехословакии, Голландии, Дании, а также стран-сателлитов – румынская нефть, венгерские бокситы, финский лес. На германскую армию работали заводы этих стран.
Этому мощному потенциалу противостояла советская экономика, пережившая катастрофу 1941 г., потерю трети промышленности, расположенной в западной части СССР.
Людские ресурсы, транспорт, запасы сырья, энергетика, наука – все было переключено на обеспечение армии. Лозунг «Все для фронта, все для победы» был не пропагандистским штампом, а реальностью всех сторон жизни страны. Если в 1940 г. военная продукция составляла 22 % в общем промышленном производстве, то в 1942 г. – уже 66 %. Заметим, что рост объемов военного производства происходил в условиях сокращения производства электроэнергии, чугуна, стали, проката, то есть в значительно более сложной экономической ситуации. Эта мобилизация подкреплялась высочайшим уровнем централизации власти и управления, последовательным осуществлением единоначалия в его политическом смысле. Государственный комитет обороны сконцентрировал всю полноту власти – партийной, подменив Политбюро и съезды партии, государственной – дублируя СНК СССР, законодательной и даже судебной.
Благодаря этому удалось практически заново восстановить оборонный потенциал страны и армии, у которой в 1941 г. не хватало даже винтовок.
В 1942 г. положение решительно изменилось. В этом году было произведено, по отношению к 1941 г., танков – на 274 %, самолетов – на 62 %, артиллерийских орудий – на 213 %, боеприпасов – на 60 %. Всего в 1942 г. советская промышленность произвела 21,7 тыс. самолетов, более 24 тыс. танков, 127,1 тыс. орудий, 230 тыс. минометов. К ноябрю 1942 г. СССР ликвидировал свое военно-техническое отставание от Германии.
Новым фактором, ворвавшимся в жизнь страны, стало возрождение религии. Страшный удар, нанесенный большевиками всем религиозным конфессиям и в особенности Русской православной церкви в 20–30-е годы, закрытие и уничтожение церквей и монастырей, аресты и казни духовенства, воинствующий (в прямом смысле этого слова) атеизм, казалось, устранили церковь из политической жизни советского общества. Однако война вынудила власти поступиться своими атеистическими принципами. К церкви, как источнику надежды и утешения, обратились в тяжкие дни и годы войны миллионы русских, украинцев и белорусов – тех народов, которые несли основное бремя войны с фашизмом. Русская православная церковь, с первых часов войны занявшая последовательно патриотические позиции, стала одним из факторов государственной идентификации этих народов. Уже в первый день войны, 22 июня 1941 г. митрополит Сергий обратился с посланием, которое читалось во всех православных храмах. «Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. …Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину». Нетрудно увидеть здесь прямое влияние на речь Сталина 7 ноября 1941 г., на параде на Красной площади.
Власти были вынуждены в условиях войны если не изменить прежнее отношение к религии и церкви (что было просто невозможно, учитывая господство коммунистической идеологии), то, по крайней мере, несколько смягчить прежний курс, разрешить выборы патриарха. Одновременно с этим церковь была «встроена» в советскую бюрократическую машину.
С начала войны важнейшим фактором отпора германской агрессии стал русский патриотизм. Сталин призывал вспомнить о славе великих военачальников – Александра Невского, Дмитрия Донского, Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Суворова и Кутузова. В армию вернулись георгиевские ленты, появились гвардейские полки и дивизии, внедрялась идея славянского братства, солдатский орден Славы заставлял вспомнить о солдатском Георгии, о традициях русской армии, сражавшейся с немцами в XVIII в. и в начале XX в. Самому А. С. Щербакову, начальнику Главного политического управления Красной Армии, приписывалось выражение, что сегодняшним «фронтовикам Бородино теперь ближе, чем Парижская Коммуна» [366] .
366
История советской политической цензуры: документы и комментарии. М., 1997. С. 140.
Однако ставка только на российский патриотизм имела и свои границы. Прежде всего, обращение к историческому прошлому было политически небезопасно. Историческая легитимность [367] большевизма была, мягко говоря, сомнительной. Революции нелегитимны по своей сути. Воссоздание прошлого создавало предпосылки для возрождения национальных идей как альтернативы коммунистическому интернационализму и самой компартии. Кто-кто, а Сталин, прекрасно знавший историю России, в полной мере понимал политически положительные и опасные стороны русского патриотизма. Именно он использовал ресурс русского патриотизма на начальном этапе войны. Но он лучше, чем кто-нибудь из тогдашней власти, осознавал опасность использования «русского фактора» против партийной политики. Поэтому уже в 1944 г. возрождаются обвинения в «великодержавном шовинизме», адресованные крупнейшим историкам.
367
Легитимность – законность, соответствие закону.