Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Шрифт:
Здесь интереснее даже не то, что нарком распорядился отменить введение затемнения в Риге – он в этот день все отменял, что могло немцев «спровоцировать», – а то, что из пяти западных военных округов ввели затемнение только лишь в ПрибОВО! На взгляд автора, причина этого в том, что именно ПрибОВО находится ближе всего к Англии и в момент начала Великой транспортной операции с 20 июня он мог подвергнуться атаке английской авиации. Любопытно отметить, что единственным местом, где до начала войны все-таки успели ввести затемнение, был Севастополь, тоже военно-морская база, подвергшаяся, по мнению автора, 22 июня 1941 г. налету английских бомбардировщиков.
…Продолжения этого телефонного разговора я уже не слышал, так как вышел из кабинета наркома и из его приемной позвонил Г. И. Кулику. Тот согласился начать сдачу дел с понедельника, а пока предложил к 20 часам приехать в ГАУ и неофициально поприсутствовать на совещании, связанном с испытаниями взрывателей к зенитным снарядам.
На совещании собралось около 30 человек военных и гражданских лиц. Для меня все на нем было ново. Примостившись в углу кабинета, я с недоумением
Г. И. Кулик почему-то ни с кем меня не познакомил. То ли потому, что, являясь заместителем наркома обороны и Маршалом Советского Союза, не счел удобным это сделать. Ведь он-то, видимо, хорошо понимал, что сдает должность начальника ГАУ вопреки своему желанию. И кому! Какому-то малоизвестному генералу из войск!
Поэтому, вероятно, и счел, что ему не к лицу рекомендовать такого преемника. Но это, как говорится, было его дело. Важно, что я все-таки присутствовал на данном совещании.
Г. И. Кулик вел совещание с заметной нервозностью, но высказывался крайне самоуверенно, вероятно надеясь, что авторитет его суждений обязан подкрепляться высоким служебным положением и званием маршала.
Слушая путаное выступление Г. И. Кулика, я с горечью вспоминал слышанное однажды: что он все же пользуется определенным доверием в правительстве, и прежде всего у И. В. Сталина, который почему-то считал Г. И. Кулика военачальником, способным на решение даже оперативных вопросов. И думалось: неужели никто из подчиненных бывшего начальника ГАУ не нашел в себе смелости раньше, чем это уже сделано, раскрыть глаза руководству на полную некомпетентность Г. И. Кулика на занимаемом им высоком посту?
Но тут же утешил себя: а все-таки нашлись смелые люди! Справедливость-то восторжествовала!
Была уже глубокая ночь, а совещание все продолжалось. Теперь высказывались военные и гражданские инженеры. Первые давали свои оценки взрывателям, вторые – свои. Спорили подчас довольно остро. Г. И. Кулик не вмешивался, сидел молча, с безразличным выражением на лице. Я тоже вскоре потерял в потоке жарких слов нить обсуждения, да честно говоря, мне, в общем-то, и не была известна суть дела. К тому же и просто устал.
Так проспорили до начала четвертого утра 22 июня. А вскоре последовал звонок по «кремлевке». Кулик взял трубку, бросил в нее несколько непонятных фраз. Со слегка побледневшим лицом положил ее на рычаги и жестом позвал меня в соседнюю комнату. Здесь торопливо сказал, что немцы напали на наши приграничные войска и населенные пункты, его срочно вызывают в ЦК, так что мне теперь самому надо будет вступать в должность начальника ГАУ. И действительно, Г. И. Кулик тотчас же закрыл совещание и уехал.
Я остался один в кабинете начальника ГАУ. Стал думать, что же мне теперь делать, с чего начинать. Никого из личного состава в управлении, кроме дежурных, не было. Между тем за окнами светало, и, если принять во внимание сказанное Куликом, шла война. А телефоны молчат. Позвонил сам наркому, затем – начальнику Генштаба. Попробовал связаться с Н. Ф. Ватутиным, Г. К. Маландиным.
Словом, со всеми, кого знал по работе в КОВО. Все в ЦК. Что же делать? И почему Кулик не объявил о начале войны ответственным товарищам из промышленности, в том числе и наркомам, присутствовавшим на совещании? Да и отпустил их, не представив меня…
…Москва, столица нашей Родины, спит. А там, на западной границе, уже идут бои. Льется кровь красноармейцев. Фашисты наверняка бомбят наши приграничные города, противовоздушная оборона которых отнюдь не несокрушима…
Вызвал недоумевающего дежурного, объявил ему, что являюсь новым начальником ГАУ, и потребовал от него список руководящего состава управления. Он еще больше смутился, когда я распорядился вызвать на 10 часов своих заместителей. На неуверенное напоминание, что сегодня же воскресенье, резковато подтвердил свое распоряжение.
Дежурный вышел.
Ровно в 10.00 ко мне зашли генералы В. И. Хохлов, К. Р. Мышков, А. П. Банков, П. П. Чечулин, комиссар И. И. Новиков. Объявил им о вступлении в должность, познакомился и передал, что сегодня рано утром немецко-фашистские войска без объявления войны напали на нашу Родину. Это сообщение буквально ошарашило моих заместителей…
Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации Сергей Федорович Долгушин, в начале войны младший лейтенант 122-го истребительного авиационного полка (ИАП) ЗапОВО:
…Накануне войны служил на аэродроме, расположенном в 17 км от границы… В субботу 21 июня 1941 г. прилетели к нам командующий округом генерал армии Павлов, командующий ВВС округа генерал Копец. Нас с Макаровым послали на воздушную разведку. На немецком аэродроме до этого дня было всего 30 самолетов. Это мы проверяли неоднократно, но в этот день оказалось, что туда было переброшено еще более 200 немецких самолетов…
Часов в 18 поступил приказ командующего снять с самолетов оружие и боеприпасы. Приказ есть приказ – оружие мы сняли. Но ящики с боеприпасами оставили. 22 июня в 2 часа 30 минут объявили тревогу, и пришлось нам вместо того, чтобы взлетать и прикрывать аэродром, в срочном порядке пушки и пулеметы на самолеты устанавливать. Наше звено первым установило пушки, и тут появились 15 вражеских самолетов…
К. А. Закорецкий (Киев):
…Есть информация, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 «поднималась» и разворачивалась МПВО в Ленинграде, Москве и,
В сборнике «Оборона Ленинграда» есть воспоминания генерала Попова (командующего ЛенВО), который подтверждает слова Кузнецова (НК ВМФ), что перед 22 июня 1941 г. из советских портов в спешке уходили немецкие корабли. Командование ЛенВО это якобы оценивало как подготовку немцев к войне против СССР. Но это же можно оценивать и по-другому, как спешное собирание немцами всех кораблей, какие есть, против той же Англии…
В книге «Великая тайна…» приведено очень похожее сообщение Я. Этингера. Вот отрывок из него:
В июне 1941 года в Минск на гастроли приезжал Московский Художественный театр им. Горького <… >. Второй спектакль мы с родителями смотрели 21 июня 1941 года. МХАТ гастролировал в помещении Центрального клуба Красной Армии, где был прекрасный большой зал. Когда мы вышли из театра, то обратили внимание, что город был ярко освещен мощными прожекторами, в небе летали самолеты. Все это было необычным зрелищем и невольно вызывало беспокойство и тревогу.
Скорее всего, в обоих этих случаях на аэродромах, расположенных в черте города, приземлялись самолеты. Поскольку происходило это в темное время суток, взлетные полосы освещались прожекторами. Шла переброска немецких самолетов через СССР на Ближний Восток.
А вот письмо, которое Артем Сергеев, сын погибшего в 1921 г. члена ЦК Федора Сергеева (Артема) и приемный сын Сталина, прислал в 1940 г. своим друзьям – братьям Микоян, детям члена Политбюро и наркома внешней торговли Анастаса Ивановича Микояна:
Здравствуйте все! То есть Степа, Володя, Леша, Вано и Серго. Я по-прежнему в артучилище. Сижу да дрожу, как бы не получить по какому-нибудь немецкому «пару». Врагов товарищи мои в финскую войну всех перебили, а я родился с небольшим опозданием и не поспел. Но не унываю. Думаю, и мне достанется взять какого-нибудь лорда в «вилочку» и перейти на поражение на серединном прицеле <…>. Учитесь лучше. Чтобы потом бить врага умело и беспощадно!
Это письмо было показано в телефильме «Приемный сын Кремля».
То, что Артем Сергеев готовился брать на прицел не «какого-нибудь фона», а «какого-нибудь лорда» четко показывает не антигерманскую, а антианглийскую направленность политики, проводимой в то время, и лично Сталина.
Илья Старинов:
…1923 год. С этого времени и вплоть до 1941 года неоднократно встречался и беседовал с генералом Д. М. Карбышевым. Он работал в главном военно-инженерном управлении и преподавал в академии им. Ворошилова (Высшая военная общевойсковая академия). Встречался я с ним по поводу своей статьи о новом способе массового подрыва рельсов. Статью эту я направил в военно-технический журнал. Карбышев дал на нее положительный отзыв. Был он в общении по-настоящему прост, внимателен, советовал мне продолжить свою работу и обратить внимание на использование мин для крушения поездов.
Последний раз я видел его 21 июня 1941 года. Мы ехали в одном вагоне поезда Минск – Брест на планируемые с 22 июня учения войск Западного фронта. Много беседовали о текущих событиях, не думая о возможности внезапной войны.
В книге «Великая тайна…» я привел данные, опровергающие общепринятое мнение, что в последние предвоенные дни генерал Карбышев, самый крупный специалист Красной Армии по фортификационным сооружениям и инженерному обеспечению войск, проверял их боеготовность на западной границе. Согласно самой подробной его биографии, изложенной в книге Е. Решина «Генерал Карбышев», на самом деле с 9 по 21 июня 1941 г. он проверял, главным образом, водные пути в Германию, и в первую очередь Августовский канал.
Великий советский подрывник Старинов свидетельствует, что 21 июня 1941 г. он вместе с Карбышевым ехал в Брест не из Минска, иначе он бы так и написал: ехали из Минска в Брест. В Минске находился штаб округа, где в этот день был и командующий ЗапОВО генерал армии Павлов, которому Карбышев мог докладывать результаты своей инспекции. Скорее, они ехали из фронтового управления ЗФ в Обуз-Лесьне, откуда в этот день к Бресту вела колея, перетянутая на европейскую ширину. Из этого следует, что скорее Карбышев пересек границу не на барже, как я ранее предполагал, а в более комфортных условиях – например, в вагоне пассажирского поезда. Весьма многозначительно и упоминание о планировавшихся на 22 июня учениях. Ведь учения на самой границе – самый опасный вид провокации, а ее в то время боялись больше всего. Если только не имелись в виду совместные учения с немцами, которые, вполне возможно, должны были проводиться по обе стороны границы. Показательно, что собеседники не думали «о возможности внезапной войны», и это наводит на мысль, что военные цели были совсем другие.