Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Шрифт:
Скорее всего, речь идет о бомбежках не танковых колонн, движущихся своим ходом, а железнодорожных эшелонов с танками. Это косвенно подтверждает версию о смене железнодорожной колеи на расстоянии 100–120 км от границы. С началом войны такие эшелоны, не успевшие пересечь границу, отгоняли от нее до места, где начиналась советская колея, а поскольку не только перегрузить, но даже сгрузить танки было невозможно, не исключено, что давали команду бомбардировочной авиации разбомбить их, чтобы они не достались врагу.
Много позже, когда фронт стабилизировался, нам стало известно, что не один раз наши наземные войска подвергались бомбардировкам и пулеметному обстрелу самолетов с красными звездами.
А это уже другой возможный вариант: удар наносили немецкие самолеты, которые 20–21 июня по договоренности перелетели границу, перекрасили свои опознавательные знаки на наши и углубились на советскую территорию.
На наш аэродром стали садиться разные самолеты, потерявшие свои части. Подвергся бомбардировке и Смоленск. Город горел. Оставаться далее на аэродроме, на который уже налетали бомбардировщики противника, было нецелесообразно. Штаб корпуса находился еще в городе. Поехал туда. В центре города горел универмаг, под часами
3 июля, на двенадцатый день войны, я получил неожиданно распоряжение немедленно прибыть в Москву.
Центральный аэродром, на котором сел наш самолет, был замаскирован под поле, где женщины убирают урожай.
В штабе ВВС меня принял Н. А. Булганин, назначенный членом Военного совета ВВС. Я доложил о проделанной боевой работе нашего полка и по задаваемым вопросам понял, что этот человек пока что мало разбирается в вопросах боевого применения авиации. Поговорив со мной, он сказал, чтобы я никуда не отлучался.
Через некоторое время я оказался в Кремле, в уже знакомом кабинете. Народу было много, но я мало кого знал. Многие из присутствующих были небриты, их лица, воспаленные глаза говорили о том, что они уже давно не высыпаются. Оглядевшись, кроме уже знакомых мне лиц узнал, по портретам, Н. А. Вознесенского. С удивлением увидел, что В. М. Молотов одет в полувоенную форму защитного цвета (это единственное известное мне упоминание о Молотове в военной форме, кроме кинокадров торжественного заседания 6 ноября 1941 г. на станции метро «Маяковская». – А. О.), которая ему совсем не шла.
Среди присутствующих резко выделялся Сталин: тот же спокойный вид, та же трубка, те же неторопливые движения, которые запомнились еще с первых моих посещений Кремля до войны, та же одежда.
– Ну, как у вас дела? – спросил Сталин, здороваясь.
Я кратко доложил обстановку и что за это время сделал полк.
– Вот что, – сказал Сталин, – мы плохо ориентированы о положении дел на фронте. Не знаем даже точно, где наши войска и их штабы, не знаем, где враг. У вас наиболее опытный летный состав. Нам нужны правдивые данные. Займитесь разведкой. Это будет ваша главная задача. Все, что узнаете, немедленно передайте нам. Что вам для этого нужно?
– Прикрытие, товарищ Сталин, – ответил я.
– Что мы можем дать? – спросил Сталин Булганина.
– Немного истребителей, – ответил Булганин.
Сталин пошел по дорожке, о чем-то думая. Вернувшись и подойдя ко мне, он сказал:
– На многое не рассчитывайте. Чем можем – поможем. Рассчитывайте больше на свои силы и возможности. Видите, что творится!
Сталин опять заходил. Снова подойдя ко мне, он вдруг сказал:
– Мы дали указание арестовать Павлова. – Голос его был тверд и решителен, но в нем не слышалось ни нотки возмущения, ни тени негодования…
Передо мной, как наяву, возник служебный кабинет в Минске и бритоголовый, с массивной фигурой человек, вызывающий по телефону Сталина, чтобы взять в свое подчинение наш полк, убеждающий его не верить сведениям о сосредоточении немцев на исходных рубежах у наших границ, не поддаваться на «провокации» (скорее Сталин убеждал Павлова в этом. Почему в книге это было дано «с точностью до наоборот» – неизвестно, вероятней всего, на этом настоял цензор. – А. О.). Разговор этот, как помнит читатель, происходил в моем присутствии, и, видимо, Сталин, обладая отличной памятью и уверенный в том, что я все пойму, объявил мне об этом решении Государственного Комитета Обороны (или Голованов не только все понял, но и очень хорошо запомнил понятое. – А. О.).
Больше о Павлове не было произнесено ни слова…
Письмо ветерана авиации дальнего действия, Героя Советского Союза С. И. Швеца маршалу Голованову:
Днепропетровск, 15 декабря 1971 г.
Здравия желаю, товарищ Главный маршал авиации!
Здравствуйте, дорогой мой высокий командир Александр Евгеньевич!
Поздравляю Вас с наступающим уже 1972 Новым годом и желаю здравствовать еще многие, многие годы.
Пишет Вам Ваш летчик Швец Степан Иванович. Вы могли меня и забыть, нас ведь было много, поэтому коротко напомню о себе. В конце 1939 г. я из ВВС был откомандирован в УМВЛ [58] (к В. С. Гризодубовой [59] ) и летал там до начала войны, в основном летал в Берлин. Всё видели, и в мае даже я послал письмо В. М. Молотову о том, что мы видели, получил благодарность за бдительность и заверение, что правительству все известно, не надо беспокоиться. Последний мой полет в составе экипажа Н. А. Хорпякова был 21/VI-41 г., а на следующий день – война.
В июле я попал в 420-й полк Новодранова Н. И., при перелете в Казань мой самолет ЕР-2 загорелся в воздухе, экипаж покинул самолет, я попал в госпиталь с переломом двух позвонков и был списан.
Скрывая заключение комиссии, я вернулся в полк, но летать не пришлось, мне не повезло, я подломал самолет ЕР-2 при перегоне из Москвы 15/Х 41 г., затем сломал еще самолет при взлете из Бузулука 23/ХII 41 г. (не слишком ли много небоевых аварий у боевого летчика – будущего Героя Советского Союза?! – А. О.). Вопрос стоял о моем отчислении в тыл. Но этого не случилось. Летать я начал из Иваново 16/I 42 г., был ком. звена, ком. эскадрильи 16-го АП и командиром 2-го гв. АП с декабря 43 г. После травмы (VII 44 г.) попал в госпиталь, затем в резерв и в полк больше не вернулся.
Теперь, возможно, Вы меня вспомнили. Я еще был у Вас вторым пилотом на «Дугласе» (СИ-41) во время полетов на параде 7 ноября 40 г.
Письмо Вам заставила написать Ваша книга. Читая ее, я как бы снова вернулся в ту боевую обстановку 30-летней давности…
58
Управление международных воздушных линий ГВФ.
59
Гризодубова Валентина Степановна (1910–1994), Герой Советского Союза (2.11.1938), 24–25.09.38 г. в качестве командира экипажа вместе с П. Д. Осипенко и М. М. Расковой совершила рекордный перелет из Москвы на Дальний Восток. В 1939—41 гг. – начальник УМВЛ. С марта 1942 г. командовала полком АДД, затем бомбардировочным авиаполком.
22 июня 1941 года советские РЛС обнаружили первый налет врага
Одной из загадок катастрофы Красной Армии 22 июня 1941 г., позволившей немцам дойти до стен Москвы, стал первый удар, нанесенный авиацией Германии.
До сих пор непонятно, какие города подверглись первому удару с воздуха на рассвете 22 июня 1941 г.
Наиболее часто называют Киев, Севастополь, Каунас, Минск. Киев, согласно военному варианту песни «Синий платочек», бомбили «22 июня ровно в 4 часа», чего никак быть не могло, ибо от границы до Киева не менее 500 км, и если немецкие самолеты перелетели ее ровно в 4.00, они никак не могли быть над Киевом ранее 5–6 часов утра. О бомбежке Киева 22 июня пишет в своих мемуарах Хрущев, сообщая, что от нее пострадал самолет в ангаре аэродрома, из чего следует, что бомбили не город, а аэродром.
Один мой знакомый, тогда курсант Киевского танкового училища, рассказывал, что 22 июня 1941 г. аэродром в Броварах бомбили во время завтрака в столовой, то есть между 9 и 10 часами утра. Он видел, как везли очень много раненых и объясняли, что бомба попала в столовую, где кроме авиаторов завтракали рабочие, занятые перестройкой аэродрома.
Первая бомбардировка Минска была осуществлена лишь 24 июня в 9.00 утра, хотя есть сообщение о бомбежке 23 июня.
Молотов, выступая в 12.15 с сообщением о начале войны, в числе подвергшихся бомбардировке городов назвал Житомир, Киев, Севастополь и Каунас. [60]
60
Из названных Молотовым городов в первой военной оперативной сводке Генштаба (на 10.00 22 июня) упомянут только Каунас. Почему-то в ней не указан объект самой первой бомбардировки – Севастополь, где неизвестные самолеты были обнаружены в 3.00, а бомбометание началось в 3.17, и именно сообщением об этой бомбардировке, как пишут Жуков и Кузнецов, в этот день они будили Сталина. Оперсводка Генштаба № 1, в отличие от следующих десяти, подписана лично Жуковым. Я предполагаю, что по трассе полета, определенной РЛС крейсера «Молотов», стало ясно, что этот налет совершили английские бомбардировщики, поэтому даже после проверочного звонка Маленкова Севастополь не был упомянут в сводке Генштаба, так как ждали официального заявления английского правительства. Примечательно, что первым иностранным послом, принятым в этот день в Наркомате иностранных дел, был временный поверенный в делах Великобритании Баггалей. Согласно опубликованному отчету НКИД, он слушал речь Молотова во время этого приема. Значит, до этого он мог заявить о поддержке Англией СССР, что немедленно было доведено до Молотова, и тогда тот в своей речи по радио назвал Севастополь в числе четырех городов, которые на рассвете бомбили немцы.
Черчилль в мемуарах написал, что от английского агента в немецком посольстве в Москве стало известно, что, получив утром 22 июня меморандум, которым Германия фактически объявляла войну СССР, Молотов сказал: «Ваши самолеты бомбили сегодня 10 беззащитных деревень». Если бы в первый налет бомбили города, речь шла бы о них. Это косвенно свидетельствует о том, что первому налету подверглись не города, а аэродромы, расположенные недалеко от городов, зачастую рядом с деревнями.
В 60-е годы стало известно, что таких аэродромов, подвергшихся немецкому нападению утром 22 июня 1941 г., было 66. В основном они находились вблизи границы, что позволило немецким самолетам сделать в это утро по нескольку вылетов и нанести тяжелейший урон советской авиации. Во время самых первых налетов удары наносились по нашим истребителям.
При осмыслении этих катастрофических потерь мне показалось странным, что существовавшая в те годы система ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) приграничных округов в этот день не выполнила свои функции и не подала никакого сигнала о приближении армад немецких самолетов к советским границам. Неожиданный ракурс моим размышлениям на эту тему придал эпизод из книги Г. Куманева «Рядом со Сталиным», рассказанный ему П. К. Пономаренко, который в 1941 г. был первым секретарем ЦК КП Белоруссии, а затем начальником штаба партизанского движения СССР.
Он утверждал, что на рассвете 22 июня 1941 г. командующему ВВС ЗапОВО генерал-майору авиации, Герою Советского Союза И. И. Копецу стало известно, что через несколько минут немецкая авиация нанесет удар по аэродромам ЗапОВО, поэтому он отдал команду срочно поднять в воздух все способные летать самолеты и доложил об этом в Москву (видимо, и самому Пономаренко, откуда тот все и узнал).
Однако Москва дала строжайшую команду Копецу немедленно отменить приказ и приземлить самолеты, чтобы не «спровоцировать немцев на войну». Копец отменил свой приказ, советские самолеты сели на аэродромы, и в это время налетели немцы и уничтожили их большую часть. Копец застрелился [70, с. 141].
Следует отметить несколько важных деталей. Во-первых, Пономаренко – твердый сталинец, никогда от вождя не отрекался, поэтому наговорить на Сталина лишнего не мог. Во-вторых, Копец действительно застрелился 22 июня 1941 г. (хотя в справочнике «Герои Советского Союза» деликатно сообщается: «умер (!) 23 июня 1941 г.»).
Вызывал интерес сам факт получения информации K°-пецом об ударе немецкой авиации за несколько минут до его нанесения. Именно размышления на эту тему и дали единственно возможный ответ: информация об ударе за несколько минут до его начала могла поступить с постов ВНОС, если в их составе имелись радиолокационные станции (РЛС).
В опубликованном в Интернете общем перечне приказов Наркома обороны за 1941 г. упоминается приказ № 076, краткое содержание которого таково: «Введение на вооружение новых средств связи и радиопеленгации». Дата его в перечне не указана, но указано, что приказ № 070 был подписан наркомом 22 февраля 1941 г., а № 080 – 3 марта 1941 г. Значит, приказ о принятии на вооружение РККА РЛС ПВО был подписан в конце февраля 1941 г. (По другим сообщениям, это произошло еще раньше, и РЛС РУС-1 участвовала в боевых действиях уже во время Финской кампании в 1940 г.)