Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Сидоров Александр Анатольевич

Уголовный «ренессанс»: народ грабят, преступность «сокращается»?

Может показаться, что мы уделяем слишком много внимания общественным процессам, которые на первый взгляд не относятся непосредственно к истории профессиональной преступности. Однако это не так. Если не учитывать важных факторов, определяющих общественную жизнь, общественную психологию, ориентиры общественного развития и прочее, то такое пренебрежение с неизбежностью приведёт к ложным посылкам и выводам. А в конечном счёте — к искажению истинного положения дел как в целом по стране, так и в уголовном сообществе рассматриваемого периода.

За

примерами далеко ходить не надо. Нередко авторы, которые обращаются к теме уголовщины начала 30-х годов, пытаются убедить читателей, будто бы уровень преступности в это время снизился:

Надо отметить, что к началу 30-х годов преступность в стране пошла несколько на убыль. Перестали доминировать контрреволюционные преступления, бандитизм, значительно сократилось количество убийств и разбоев. Многие преступники-профессионалы ещё с дореволюционным стажем окончательно порвали со своим прошлым, как говорится, «завязали»… К тому времени Советская власть уже твёрдо стояла на ногах и имела все возможности контролировать преступность. С вседозволенностью, вызванной к жизни нэпом, было покончено, и тяжёлая поступь НКВД слышалась даже в самых отдалённых закоулках необьятной страны. Основными видами преступлений в 30-е годы были квартирные и карманные кражи, спекуляция, мошенничество. (Ф. Раззаков. «Бандиты времён социализма»).

Этот миф достаточно живуч, поскольку он долгое время господствовал в отечественной исторической науке с подачи «борцов с преступностью» в образе «пламенных чекистов».

На самом же деле ни о каком снижении преступности не могло быть и речи! Как мы убедились в предыдущих главах, МИЛЛИОНЫ ЛЮДЕЙ подвергались целенаправленной травле, лишались гражданских прав, обрекались на медленное вымирание… Они активно пополняли ряды преступного мира. Тому же способствовал и жуткий голод 1931–1933 годов. Да, «воровской» мир с бриллиантов перешёл на кражи хлебных карточек. Но означало ли это, что уголовников стало меньше? Совсем напротив!

От слов перейдём к цифрам и фактам. А они свидетельствуют, что к концу 20-х годов уголовная статистика поползла вверх, особенно в крупных городах. В Ростове-на-Дону, например, по признанию начальника крайугро Орлеанского, возрастает количество вооружённых грабежей, раздеваний и краж. О какой «стабилизации» можно говорить, когда в апреле 1930 года проходит суд над бандой «Чёрные маски», во главе которой стоял некто С. Машилов? Банда насчитывала… 22 человека! Помимо многочисленных нападений на граждан, преступники специализировались на ограблении магазинов единой потребительской кооперации (ЕПО). Среди других достаточно «рядовых» разбоев и грабежей 1932–1933 годов можно назвать дела банды Терентьева, Климченко и Сёмина, совершивших серию грабежей в Краснодаре, Сталинграде и Ростове (где в конце концов и попались), или банды В. Литвинова по кличке «Нибелунг», несколько месяцев совершавшей ограбления и убийства под видом фининспекторов.

«В последних «шалманах» и «малинах» с недоумением поговаривают о том, что профессии вора приходит конец. Воровская среда разбита. ГПУ производит небывалые по размерам аресты среди уголовных. Уже нет богатых карасей — такой удобной добычи во время нэпа. «Бывало, входишь на чёрную биржу с долларами и подаёшь партнёру маяк… — Пойдёмте в первый попавшийся подъезд, посмотрим, что за бриллианты в этой коробочке…» Всё это прошло. Все крупные ценности — теперь общественная собственность. Слово «социализм» приобрело грозный смысл в воровском мире…

Взломщик Федюкин пишет в письме товарищу: тоска, коммунисты отняли жизнь, разогнали наши весёлые шалманы, игра — не на мясо, а на рубль. Куда истратить форс — всё по карточкам. Взломщика Федюкина мучит тоска.

(«Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». М., ОГИЗ, 1934 г.).

В Москве тоже не было недостатка в бандитах. Здесь гулял знаменитый Хрыня — Михаил Ермилов, который легко пускал в ход оружие. Не остановился он и перед убийством милиционера Николая Лобанова. Да и уничтожен был уголовник во время уличной перестрелки с «муровцами»…

В Ленинграде осенью 1931 года почти ежедневно совершались налёты на булочные. Банда состояла из четырёх вооружённых мужчин… Даже к концу 30-х наблюдается разгул уголовщины: «секретные милицейские сводки свидетельствуют о том, что уголовная преступность в конце 30-х годов доставляла жителям Ленинграда не меньше неприятностей, чем в годы нэпа. Почти ежедневно фиксировались факты убийств…» (Н. Лебина. «Лёнька Пантелеев — сыщиков гроза…»).

Утверждать, что уголовная преступность сократилась в результате свёртывания нэпа — смешно и наивно. Подпольная шикарная жизнь была всегда и везде! По материалам уголовных дел тех лет можно увидеть, что часто объектами нападений преступников были люди, имевшие торгсиновские «боны» (за которые можно было купить любой дефицит) и валюту. Да-да, ту самую валюту, которую бравые чекисты пытались вытряхнуть из бывших нэпманов (превращая последних в «лишенцев»)!

Для карманных воров — «щипачей» — никаких проблем вообще не существовало. Они крали в любое время и при любом строе, сообразовываясь с обстоятельствами. А в тяжёлые голодные годы (именно так и можно охарактеризовать начало 30-х) количество карманных краж резко возросло.

Карманники по праву считались элитой тогдашнего преступного мира, и прежде всего потому, что были его «кормильцами». Именно они, а не представители любой другой «воровской специальности»! Конечно, тот же «домушник», например, при удачном раскладе имел с одной квартиры больше, чем «щипач» за неделю, а то и за месяц. Но квартирный вор «работает» не каждый день. Опытные «домушники» действовали по «наколке», «на верняк», подолгу «выпасали» «верную хату», чтобы случайно не «спалиться». Да и «скокари», «работавшие» без предварительной подготовки, вычисляли всё-таки объект наиболее безопасный. А для этого нужно было «порысачить», затратить время.

Зато у «щипача» верный заработок — каждый день. Быть такого не могло, чтобы он чего-нибудь не «напхнул» (украл). Кто — деньги, кто — «бимбер» (часы на цепочке). А в основном — хлебные карточки.

Хлебные карточки (отменённые только в 1936 году) были ценной добычей. Правда, следовало здорово «потрудиться», чтобы «выудить» их как можно больше. По детской карточке можно было получить 300 г хлеба в день, по рабочей — 500 г. Карточками торговали на чёрном рынке, но чаще всего предпочитали всё-таки торговать уже полученным хлебом.

При этом сами «щипачи» не могли отоварить сразу несколько десятков карточек. Это вызвало бы подозрения. Поэтому у них имелось много добровольных помощников из окрестных ребятишек. Пацаны с удовольствием помогали уголовникам за «птюху», или «птенца» — кусок хлеба, отломленный от пайки. Или за «довесок» — хлебный кусочек, добавляемый к неполновесной ржаной буханке. Кстати: общаясь с криминальным миром и осваивая его привычки, психологию, «романтику», многие подростки, повзрослев, сами становились «урками»…