Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)
Шрифт:
Другими словами, и до создания большевистского ГУЛАГа в русских тюрьмах и на каторге (несмотря на все теории исправления преступников) процветали произвол, грубость, всевластие администрации, взгляд на арестанта как на животное, с которым можно делать всё, что заблагорассудится. Подтверждением служат воспоминания бывших каторжан, заключённых и ссыльных того времени.
Освоение новых земель, возведение «великих строек» руками арестантов — всё это являлось официально узаконенной политикой царского правительства. Причём эта политика проводилась в жизнь в самых разных формах — в зависимости от времени и обстоятельств. Так, долгое время чрезвычайно популярной и даже преимущественной
В 1761–1765 годах огромное количество ссыльных было брошено на заселение Барабинской степи и на строительство дороги между Тобольском и Иркутском. Здесь погибли от непосильного труда и невыносимых условий жизни тысячи людей.
Произвол властей и бесправие ссыльных проявились и в начале XIX века при заселении Нижнеудинского округа. Каждый шаг ссыльных и их семей был до мелочей регламентирован. Надзор за соблюдением всех предписаний осуществлялся настолько жестоко, что в этих местах господствовали страх и ужас, ссыльные были фактически на положении рабов.
К середине XIX века таких поселенцев в Сибири насчитывалось более 200 тысяч, и каждый год прибавлялось до 18 тысяч. Удаляя людей из мест постоянного жительства, выбрасывая их в Сибирь без прав и средств к существованию, правительство ставило их на грань гибели. Оно не оказывало практически никакой помощи поселенцам. Цель была одна: пусть вымрет большая часть — но самые сильные и терпеливые выживут и освоят земли! Нужно будет больше — сошлём столько, сколько необходимо! Так что на смертность ссыльнопоселенцев никто никакого внимания не обращал. Больше тревожили побеги, за которые виновные жестоко карались.
Поселения прекрасно служили и для личного обогащения администрации. Только один из смотрителей Нижнеудинского поселения, некто Лоскутов, до 1819 года нажил на эксплуатации труда ссыльных… 100 тысяч рублей (сумма по тем временам чуть ли не астрономическая)!
Мы даже не будем вспоминать о привлечении арестантов к строительству железных дорог (например, Амурской — с 1910 по 1916 годы). Достаточно уже того, что именно в царской России существовала каторжная система наказаний с её рабским трудом и бесправием «сидельцев». Это позорное пятно дикого варварства (вкупе с накопленным опытом освоения новых земель ссыльными поселенцами) и послужило прообразом Архипелага ГУЛАГ. Так что лагеря придумал не Френкель, не Берман и вообще не большевики. Лагеря — это творческое развитие опыта царской каторги. Это — историческая российская традиция (в виде ли самодержавия, вождизма, тоталитарного социализма), порождённая психологией восточного деспотизма. Имея у себя под рукой десятки миллионов послушных людей и огромные пространства, подлежащие покорению и освоению, властитель привыкает легко швыряться жизнями подданных для осуществления «великих идей». Если же не хватает добровольцев, людей гонят насильно. При этом государство одновременно решает задачу устрашения преступников — и достижения экономического прогресса!
Заметим, что карательному уклону в царской России при этом неизменно отдавалось предпочтение. Например, в середине XIX века ссылка теряет свой приоритет перед другими видами наказания. Один из чиновников пишет в докладной записке:
Она была наказанием весьма тяжким, когда ей предшествовали мучительные телесные казни, утомительное следование по этапу, в кандалах…, и когда затем, по малой ещё населённости Сибири, водворённый в ней преступник должен был отыскивать пропитание почти в безлюдной местности. Но с отменою телесных казней, с введением усовершенствованного способа перевозки арестантов по железным дорогам, на пароходах и лошадях, и с умножавшимся в последнее время населением Сибири, ссылка туда очень приблизилась к простому поселению, (цит. по М. Детков. «Наказание в царской России»).
Ну разве уже здесь мы не находим сталинского, гулаговского подхода?! Прежде всего экономически уже нецелесообразно использовать ссыльных (население Сибири умножилось). И главное — какая тоска по кандалам, кнуту, голоду! Как не хотелось ещё в то время отказываться от такого чудесного наследства! (Да и не отказывались. Отказывались от ссылки, расширяли каторгу).
Экскурс в тюремно-каторжную историю государства российского заставляет нас сделать неизбежный вывод: огромное разветвлённое древо сталинского ГУЛАГа корнями своими уходит в «проклятое царское прошлое». «Заслуга» Великого Вождя заключается в том, что он сумел органично объединить исправительное и карательное начала дореволюционной уголовно-исполнительной системы. Блестящая мысль, будто бы каторжный труд способствует нравственному перерождению преступника — это, конечно, шедевр, до которого не в состоянии были додуматься старорежимные столпы тюрьмоведения…
Время «забайкальских комсомольцев»
Решение гигантских задач индустриализации страны требовало привлечения огромного числа людей — и прежде всего заключённых как рабочей силы, не требующей затрат по своему воспроизводству. Поэтому количество арестантов, ссыльнопоселенцев и других категорий советских рабов в ходе осуществления первого пятилетнего плана неуклонно растёт. Кто они? Читатель легко поймёт это, возвратившись к главам о коллективизации, травле интеллигенции, «лишенцах»… Основную массу, конечно же, составляют раскулаченные крестьяне. Но не обходят вниманием чекисты «нэпманов» и прочие «осколки позорного прошлого» — всех, у кого наблюдался непорядок с биографическими данными.
Прополов сначала население республики Советов и отсеяв из него путём «чисток» и репрессий «отбросы общества», власть быстро нашла им всем полезное применение. На стройки, в лагеря, на «перековку»!
Авторы сборника «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», выпущенного в 1934 году и прославлявшего эту великую стройку, с детской непосредственностью описывают этапы заключённых, прибывающих на Север. Мы пропускаем опусы про «заговорщиков» и «шпиёнов», но вчитайтесь внимательно в такие строки:
У громадных первобытных костров разбиваются наспех палатки, сооружаются шалаши, потому что палаток не хватает для всех — эшелоны прибывают и прибывают. В Тугунде происходят самые неожиданные встречи… Встречаются былые студенты, урядники, коммивояжёры со своими клиентами, эсперантисты, антиквары… И квадратные тугие пальцы деревенского бытовика, и тонкие — тридцатипятника, и бледные руки интеллигента — всем одинаково трудно взять топор и подступиться к этому лесу.
Просто потрясающе! Какие же негодяи — эсперантисты! Ну, этим просто на роду написано валить лес рядом с антикварами и коммивояжёрами. Да уже за одно звучание подобных «буржуйских» специальностей не грех бы — сразу к стенке. Но нет, шалишь! Пускай своими бледными руками интеллигента повкалывают на Советскую власть. И, как говаривал легендарный Джон Сильвер: «Те из вас, кто останется в живых, позавидуют мёртвым»… (Впрочем, власть так жестока не ко всем. Гнусные «вредители»-инженеры живут в приличных условиях, поскольку без них «товарищи» никакого канала вырыть не смогут — разве что могилу… Читая сборник, диву даёшься: оказывается, всю техническую сторону «великой стройки» обеспечивали «враги народа»! Которые, впрочем, по ходу дела лихо «перевоспитывались» под влиянием мудрых чекистов. Большая часть подписей под фотографиями инженеров снабжена уточнением — «бывший вредитель»).