Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)
Шрифт:
Нет, «социальная близость» не то чтобы совсем отрицается (она ещё пригодится в будущем). Но пусть «блатари» проявляют её не на свободе, а в лагерях — там больше простора и возможностей…
Для того, чтобы подвести «научную базу» под увеличение сроков профессиональным преступникам, приходится опять-таки подключать светлые головы. Одновременно разоблачая вредные буржуазные теории. Тот же прокурор Крыленко в уже цитированной статье искренне возмущается:
… Оставлен в неприкосновенности основной принцип, обязующий суды по-прежнему «отвешивать» лишение свободы на основании «тяжести содеянного и степени опасности» преступления, т. е. оставлен в неприкосновенности принцип, который ещё в 1924 году был охарактеризован одним из лучших теоретиков-марксистов тов. Пашуканисом как «нелепая по существу идея, будто тяжесть каждого преступления может быть взвешена на каких-то весах и выражена в месяцах
В то же время практическая нелепость идеи о том, что побороть преступность и «злую волю» преступника можно, «отвешивая» одному два года, а другому 4 года лишения свободы, и бесцельность споров в кассационных инстанциях: нужно ли «дать» 2 года или 2,5 — была доказана самой жизнью.
Этой идее «справедливого воздаяния», возмездия мы противопоставили обязанность суда искать в каждом конкретном случае борьбы с преступностью наиболее целесообразные мероприятия в целях… обезвреживания нашего общественного коллектива от повторных преступных действий со стороны данного преступника, исходя не из «тяжести» преступления, а прежде всего из характера личности преступника (выделено мною. — А.С.).
Полемика о нелепости «справедливого воздаяния» и обжалования сроков наказания в кассационных инстанциях, в общем-то, касалась в первую очередь именно уголовников и некоторым образом «бытовиков» («контрреволюционеры» не получали таких смешных сроков, как два или даже четыре года: им «отвешивали» обычно по «червонцу», т. е. по десять лет). Собственно, прокурор предлагал ни много ни мало как полный беспредел в отправлении судопроизводства и абсолютную беззащитность гражданина перед лицом государства и его чиновников. Каждый получит столько, сколько ему захочет дать судья — исходя из «характера личности» (или по другим причинам — например, исходя из того, сколько «человеческого материала» и на какой срок необходимо лагерям для успешного выполнения плана). Понятно, что такая чудесная идея была воплощена в жизнь почти мгновенно.
При этом никто не собирался пересматривать уголовный кодекс из-за какой-то там «блатной шпаны». Более того: никто даже не собирался ожидать, пока эта шпана совершит преступление! То есть совершил — хорошо. Не успел — тоже неплохо. Всё равно отправляйся в лагеря.
Для того чтобы, говоря словами известного баснописца, «делу дать законный вид и толк», была изобретена гениальная статья 35 уголовного кодекса, вступившая в действие 20 мая 1930 года (см. вставку).
Первое, что бросается в глаза: 35-я статья законодательно закрепляла за управлением лагерей право направлять заключённого туда, куда понадобится — то есть на любую «великую стройку». Но не это главное. В конце концов, это можно было делать и без особой статьи. Основная её прелесть была совершенно в другом — в сроках наказания! Теперь любой «уркаган», независимо от того, что он натворил, легко мог схлопотать от трёх до десяти лет лишения свободы! Причём даже получив «трёшку», уголовник после отбытия срока фактически прикреплялся к лагерному производству ещё до пяти лет!
Статья 35. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением или запрещением проживать в других местностях или без этих ограничений, в соединении с исправительно-трудовыми работами или без исправительно-трудовых работ, может применяться судом в отношении тех осуждённых, оставление которых в данной местности признаётся судом общественно опасным.
Удаление из пределов СССР или из пределов отдельной местности, с обязательным поселением в других местностях, назначается на срок от трёх до десяти лет; эта мера в качестве дополнительной может применяться лишь на срок до пяти лет. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением в других местностях в соединении с исправительно-трудовыми работами может применяться только в качестве основной меры социальной защиты. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с запрещением проживать в тех или иных местностях или без этого ограничения назначается на срок от одного года до пяти лет…
Те из присуждённых к удалению из пределов отдельной местности с обязательным поселением в других местностях, которые отбывают лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях, по отбытии срока лишения свободы поселяются в районе лагеря на срок, до истечения которого они лишены права свободного выбора места жительства. Они должны быть наделены землёй или им должна быть предоставлена оплачиваемая работа.
(Уголовный кодекс в редакции 1926 года)
Но и это не всё. 35-я статья практически никогда не применялась сама по себе; а только вкупе со статьёй 7-й (или, как говорят в уголовном мире, «через 7-ю»), Уже значительно позже дочь Артёма Весёлого Заяра, осуждённая по статье 7-35, вспоминала:
7 и 35 никогда не разделялись в речи и даже в официальных бумагах писались через дефис; я полагала, что это — 35-й пункт 7-й статьи (по аналогии с 58–10). Между тем это статьи из двух разделов Уголовного кодекса: в 7-й говорилось о категории лиц, в отношении которых «применяются меры социальной защиты», а в 35-й — об этих мерах. («7-35»).
Статья 7. В отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера.
(Уголовный кодекс в редакции 1926 года)
Как легко понять из содержания 7-й статьи, чтобы оказаться в лагерях, вовсе не было никакой необходимости действительно совершать преступление. Достаточно, например, «представлять опасность по своей прошлой деятельности». То есть любому ранее судимому или даже не судимому, а только подозревавшемуся в преступлении (в «связях с преступной средой»), можно было на совершенно законном основании назначить срок наказания от трёх до десяти лет. Забегая вперёд, скажем, что позже, когда маховик репрессий был раскручен и набрал ещё более устрашающие обороты, формулировка «7-35» стала применяться широко и творчески не только к «блатным» и «полуцвету» (то есть воровским приспешникам) и даже не только к «бытовикам», но и к совершенно ни в чём не виновным людям! Прежде всего — к родственникам так называемых «врагов народа». Та же Заяра Весёлая была осуждена по 35-й через 7-ю как СОЭ («социально опасный элемент») только за то, что была дочерью осуждённого писателя Артёма Весёлого. То есть как «представляющая опасность по своей связи с преступной средой»…
Но это — позже. А пока «тридцатипятники» (как называли осуждённых по 35-й статье) подбирались в основном из уголовничков, из представителей «благородного воровского мира». И пошло «блатное» пополнение на великие советские стройки.
«Учиться тюремному делу настоящим образом»: гений Сталина и традиции русской каторги
Критикуя политику Сталина и его подручных в области исполнения наказаний, чрезвычайно важно обратить внимание на некоторые обстоятельства, без правильной оценки которых мы рискуем повторить уже распространённые ошибки и заблуждения.
Так, из предыдущей главы у читателя может создаться превратное представление о том, будто бы идеи исправления преступников трудом, равно как и использования арестантов на «великих стройках» были впервые рождены в головах пламенных большевиков и ими же воплощены в жизнь. На самом деле речь идёт, можно сказать, о продолжении вековых традиций русской верховной власти. Большевикам не надо было ничего выдумывать. Они просто творчески переосмыслили и развили опыт царского правительства.
Это замечание чрезвычайно важно потому, что в последнее время многие авторы-обличители советских мест лишения свободы пытаются навязать обывателю абсолютно ложный взгляд на вещи. В результате искажается картина реальных событий, что приводит к неверным выводам и оценкам.
В качестве наиболее яркого примера подобного тенденциозного подхода сошлёмся на роман «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Напомним, что пишет Александр Исаевич об идее исправления осуждённых: «В старой России существовал (а на Западе и существует) неверный взгляд на воров как на неисправимых, как на постоянных преступников («костяк преступности»)». Слово «неверный», разумеется, использовано в смысле ироническом. И далее Солженицын проводит мысль о том, что «исправление» «социально близких» уголовников является изобретением большевиков. Изобретена эта теория якобы для того, чтобы, опираясь на «блатных», унижать, эксплуатировать и в конечном счёте уничтожать «контриков» — арестантов, репрессированных по политическим мотивам.