Великие Цезари
Шрифт:
Слух о чудесном избавлении внука Августа быстро распространился по всей Италии. В столице эта весть вызвала оживленные пересуды и слухи. Говорили, что корабль с Агриппой Постумом уже приближается к Остии. Эти события, конечно же, не могли не волновать Тиберия, и он «озабоченный и встревоженный, все еще метался между двумя решениями, обуздать ли своего раба военною силой или выждать, чтобы этот нелепый слух со временем рассеялся сам собой» (Тацит). К тому же ему становится известно, что некоторые сенаторы и всадники оказывают Клементу помощь как деньгами, так и советами. Он вызывает к себе Саллюстия Криспа, которому было поручено решить проблему Агриппы Постума, и приказывает ему каким угодно способом обезвредить самозванца. Тот решил подослать к рабу своих людей с тем, чтобы они притворились его единомышленниками, посулили бы оказывать ему поддержку, дали бы денег и попытались заманить его в ловушку.
Когда он предстал перед новым принцепсом, тот спросил его, как это раб Клемент умудрился стать внуком Августа. Тот ответил, что так же, как Тиберий – Цезарем. Раба пытали, но он не выдал своих сообщников. Не желая по этому делу огласки, властелин приказал умертвить раба прямо во дворце. И никаких дальнейших расследований не проводилось.
После кончины Августа в Германии и почти в то же время в Паннонии начались брожения в войсках. Солдаты стали требовать отпусков и денег. Так почти всегда и бывает во время смены власти. К тому же не было секретом, что по завещанию Августа народу и воинам были обещаны денежные, сверх жалованья, выплаты.
Германик занимался сбором налогов в Галлии, когда пришло известие о смерти Августа и солдатском бунте. Он поспешил к легионам, и солдаты встретили его жалобами на свое тяжкое положение, даже засовывали его пальцы к себе в рот, чтобы он убедился, что там не осталось зубов, показывали ему на своих телах старые раны. И требовали увольнения и жалованья, так как многие вместо положенных двадцати служили по тридцать лет и даже больше. И все они готовы были поддержать его в борьбе с Тиберием, если бы Германик захотел верховной власти. Лишь бы он выполнил их требования.
Германик обратился к солдатам с увещеваниями и напомнил им о былых победах, когда во главе тех же самых легионов стоял его дядя Тиберий, которому присягнула вся Италия, и многие галльские племена приведены к присяге законному наследнику Августа. И когда раздались голоса, что они хотят видеть императором не Тиберия, а его, Германик схватил меч и приставил его к груди со словами, что он скорее умрет, чем нарушит присягу. Некоторые солдаты не приняли этого всерьез, и один из них даже протянул Германику свой меч со словами, что его оружие, дескать, острее. Обстановка накалилась настолько, что полководца не хотели отпускать с трибуны, и он с трудом вырвался с помощью офицеров в свою палатку, где стал держать с ними совет, как усмирить бунт. «Пагубна строгость, а снисходительность – преступление, – замечает Тацит, описывая эти события, – уступить во всем воинам или ни в чем им не уступать – одинаково опасно для государства». Решено было все же уступить, и ветераны, отслужившие по двадцать и более лет, получали отставку, а выплаты (по завещанию Августа каждый легионер получал по триста сестерциев) удваивались. Однако деньги обещали выдать только в зимнем лагере, что опять вызвало недовольство, и пришлось раздать всю наличность, какая была у полководца и его офицеров.
Германику все же удалось привести стоявшие на Рейне легионы к присяге Тиберию. Правильно ли он поступил? Быть может, имея восемь легионов, следовало побороться за власть? Его очень любили в народе, он, опять же обратимся к Тациту, «отличался гражданской благонамеренностью, редкостной обходительностью и отнюдь не походил обликом на Тиберия, надменного и скрытного». Так что шансы занять первое место в государстве у него были, и немалые. Но Германик, вследствие благородства своего характера, не мог нарушить присягу и пренебречь завещанием Августа, да и прекрасно понимал, что, если он заявит свои права на власть, неизбежно разразится гражданская война. Через три года Тиберий, ревнуя к его военным успехам, отзовет его из Германии и пошлет на Восток, где его ждал трагический конец, о чем мы уже говорили ранее.
Тем временем в Риме созывается заседание сената, на котором Тиберий с рыданиями сказал, что от горя лишился голоса, но лучше бы ему и жизни лишиться, и текст речи наследника зачитывал его сын Друз. После того как весталки принесли опечатанное завещание и оно было проверено свидетелями, которые подтвердили его подлинность, вольноотпущенник Августа Полиб стал его зачитывать. Оно начиналось такими словами: «Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь». Такое начало документа свидетельствовало, что сын Ливии лишь по воле слепого случая стал наследником Августа, и это, конечно, хорошо понимал сам Тиберий, когда позже стал разыгрывать, как пишет Светоний, «самую бесстыдную комедию». Он говорил, что ему одному не справиться с делами, пусть подберут напарника, имея в виду Германика, что его страшит бремя
Наконец, жалуясь, что ему приходится стать рабом и тащить в одиночку этот тяжкий груз, согласился принять власть, сказав при этом, что всегда готов ее уступить, если сенаторы сочтут, что «пришло время дать отдых и моей старости». Тиберию, кстати, в год смерти Августа было пятьдесят пять лет. Этот эпизод красноречиво свидетельствует о нерешительности, скрытности, коварстве и лицемерии нового правителя.
В качестве примера приведем такой факт. Позже, в шестнадцатом году, Либон Друз из рода Скрибониев был обвинен в подготовке переворота. К этому его подговорил сенатор Фирмий Кат. Он внушил ему, что он, правнук Помпея, племянник первой жены Августа, имеет больше прав на первое место в государстве, нежели Тиберий. Молодой человек, погрязший в долгах, клюнул на это, однако Фирмий сам же на него и донес. Тиберий тем не менее, зная обо всем, не сразу принял меры, а стал, наоборот, жаловать легковерного юношу своим вниманием и даже сделал претором, принимая в то же время меры личной безопасности. И стал играть с ним, как кошка с мышкой. К примеру, во время жертвоприношения приказал дать Либону вместо стального и острого жреческого ножа – свинцовый, а когда встречался с ним, то был с сыном и опирался на правую руку Либона, чтобы тот не смог совершить ею злодеяния. Когда у него накопилось достаточно компромата, были найдены обвинители, и дело было передано в сенат. Либон вынужден был покончить самоубийством, но тем не менее разбирательство продолжилось, и уже покойному юноше был вынесен обвинительный приговор. Тиберий заявил, что он сохранил бы ему жизнь, если бы тот сам не покончил с собой.
Но продолжим о заседании сената, когда зачитывалось завещание Августа и решался вопрос о погребальных ему почестях. Итак, наследниками первой степени покойным были названы Тиберий и его мать Ливия, второй степени – сын Тиберия Друз, а также Германик и его сыновья. Указаны и наследники третьей степени, а это родственники и друзья. Кроме этого, казне было завещано сорок миллионов сестерциев, каждый из округов столицы получал по сто тысяч, чтобы их разделили между всеми горожанами, преторианцы получали по тысяче, а простые солдаты, как уже говорилось, по триста сестерциев. Весьма странен пункт завещания о том, чтобы дочь и внучку Августа не хоронили в семейной усыпальнице, Мавзолее. Неужели и на закате жизни старик не простил дочь и внучку? Быть может, и хотел, но этого не могла допустить и не допустила Ливия.
Помимо частного завещания, были оглашены еще четыре запечатанных свитка, где Август завещал выбить на медных досках перечень своих деяний и установить их у входа в Мавзолей, а также обращался к будущим правителям с такими советами: ограничения отпуска рабов и дарования римского гражданства; не давать слишком много власти управленцам, довольствоваться существующими размерами государства, ибо расширение границ затруднит защиту империи, и прочими.
После этого сенаторы решили похоронить Августа за счет государства и стали обсуждать, как провести траурные мероприятия. Поступило много предложений, среди которых было: впереди шествия должны были нести названия законов Августа, всех покоренных им народов, сам кортеж должен проследовать под триумфальной аркой, в знак траура надеть вместо золотых колец железные и так далее. Тиберий, однако, отверг часть предложений и сказал, что кроме всего прочего следует позаботиться о том, чтобы во время похорон не повторились беспорядки, какие случились во время погребения Юлия Цезаря.
Тело Августа, не дожившего чуть больше месяца до семидесяти шести лет, декурионы несли на своих плечах из городка Нолы до Бовилл по ночам, потому что стояли жаркие дни. Затем эстафету переняли всадники и донесли Августа до его дома в Риме.
В день похорон тело усопшего, укрытое пурпурным с золотом покрывалом, покоившееся на носилках из золота и слоновой кости, было торжественно перенесено к храму Божественного Юлия. По обычаю, Тиберий и его сын Друз произнесли похвальные речи, затем носилки с телом Августа были перенесены на Марсово поле, где останки были сожжены на погребальном костре. При этом один из сенаторов якобы увидел, как из пламени вылетел орел и унес в небеса душу Августа. Это было отмечено вдовой, и зоркий сенатор получил от нее миллион сестерций. Целых пять дней Ливия вместе с несколькими всадниками находились на месте сожжения, а затем прах был собран и помещен в Мавзолее, где уже покоились внуки императора. Траурные мероприятия проходили под строгой охраной вооруженных солдат.