Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
Пошел этот человек к Кирову. Долго они говорили наедине. Потом ушел этот артиллерист какой-то взволнованный, блестя глазами, а Киров назначает срок наступления, чтобы прорвать кольцо белых и разбить их.
— А штаб? — спрашивают его. — Как же с ним быть?
— А вот увидите, — говорит Киров и хитро прищуривается.
Готовятся все к атаке решительной, и вдруг является этот знаменитый артиллерист. Лицо строгое, вид сосредоточенный, осматривает пушки. За ним следят во все глаза, как бы чего он не напортил в задуманной операции,
Смотрел он ее, смотрел, примеривался, прикидывал, вычислял, в бинокль смотрел, всех в пот вогнал своей медлительностью, потом еще раз оглядел ее — и выстрелил из этой пушки.
Все схватились за бинокли, смотрят, куда снаряд упадет, а он второй выстрел производит вслед за первым. Дымовые облака разошлись — что за чудо! Дом, в которой помещался штаб, повалился, и пламя в нем гуляет. И никто из него не успел выскочить. А соседние дома только дымом окурил, целым-целехоньки стоят. Оправдал свою репутацию старый пушкарь!
Тут красные бросились по всему фронту в атаку и опрокинули белых, а Киров подошел к артиллеристу и говорит весело:
— Ну, как результат?
Старый артиллерист встал перед ним, отдал честь, говорит:
— Сергей Миронович, раз я сказал, так, значит, тому и быть…
— Ну, так теперь кому ты служишь? спросил Киров.
— Служу трудовому народу, — ответил старый солдат, — и вас за доброе слово от души благодарю!
1940
ВСЕВОЛОД ВИШНЕВСКИЙ
ГИБЕЛЬ КРОНШТАДТСКОГО ПОЛКА
Ходили слухи, что их было — тысяча, две, три. Но определенно не знали, сколько же их было.
Я знаю, что их было тысяча восемьсот восемьдесят пять. И все они, как один, похожие друг на друга, как прибрежные балтийские сосны. Великолепным шагом прошли они Якорную площадь Кронштадта и, бросив прощальный взгляд на гавань, ушли на сухопутный далекий фронт. В бумагах красавцев значилось: "Военный моряк первого морского кронштадтского полка".
17 декабря 1918 года… Полк стоит под селом Кузнецовским, на Урале. Ночью пошли белые сибирцы на матросов. Юз стучит: "Противник силой до шести тысяч штыков начал наступление на участке кронштадтцев…"
— Го-го, Марфуша, ставь самовар, гости едут!
— Гады сибирские, спать не дадут…
— Искромсаем!
— Стукнем!
Цепь в снегу… Идет передача:
— Прицел постоянный. Без приказа не стрелять…
Так. Подпускать, значит, в упор. А ночь лунная — удобная для этого. Ведь на снегу все видно.
Идут сибирцы. Смотрят матросы:
— В рай торопятся…
— Хорошо идут, ей-богу!
Пулеметчики спешно докуривают, потом некогда будет: предстоит бой, а то еще и убьют.
Табаку мало, второй номер просит:
— Оставь двадцать, а?
Потянул. Третий просит:
— Заявка на сорок…
Пососал третий, пальцы цигарка обжигает, держать нельзя, но мы народ хитрый: подденем ее на острую спичечку — и ко рту, вот на пару затяжек и хватит. На все, друг, соображение надо.
Комиссар подбадривает:
— Держись за землю, братки. Корешки пускай в нее, расти, как дерево.
Идут сибирцы…
— А ну, сыграть им, а?
— Стоп! Без торопливых. А то еще залягут…
У гангутских подначка идет:
— Мишечка, может, вам надо для безопасности партийный билет на сохранение сдать?
Мишечка глазом косит:
— Ты от себя или от хозяина треплешься?
— Мишечка, странный вопрос. Хозяев ликвидировали. (И сразу голос изменился.) А чалдоны-то близко… Во! Гляди, Миша!
— Вижу…
Сибирцы подходят: цепями, вперебежку. Интервалы по фронту — три шага. Примолкли все. Тихо. Тут у одного зубы застучали. Слышно, как снег скрипит. Командиры матросские — старые, бывалые — ловят глазом, чуют нутром: опередить сибирцев надо, ожечь их прежде, чем "ура" начнут. С "ура" легче идти, а если их раньше стегануть — труднее им наступать будет.
Братки лежат, левыми локтями под собой ямки буравят. Кто понервнее — курок поставит, чтобы не дернуть раньше других. Полковой пес, взятый с крейсера, стал подскуливать. Цыкнули — умолк. Пулеметчикам из резерва горячие чайники летом тащат: кожуха пулеметов прогреть надо. И вот — с фланга: "По противнику! Постоянный! Пальба рот-той!"
Старый унтер голос дал — что в тринадцатом году на плацу у Исаакия:
— Рот-та!
Подождем… Навыдержку берет…
— Пли!
Эх, плеснули! Ох, капнули! С елей снег посыпался…
А пулеметчики ждут. Свои "максимы" белолобые прячут. А ну, иди ближе, Колчак! Мы тебе захождение сыграем.
Загудели сибирцы: "Рр-а-а". Жидковато.
— Огонь!
Бьют матросы с рассеиванием.
— Шире рот разевай, лови!
Окапываются сибирцы…
— Хлебнули!
— Куда лезете, здесь для некурящих!..
Тихо…
Время шло. Девять атак было.
Двое суток сибирцы окружали полк, теснили его. Полк подался и занял кольцевую позицию… Окружен… К концу вторых суток, девятнадцатого декабря, в десятую атаку готовились сибирцы. Шрапнелью поливать начали.
Покрикивают в цепи братки:
— Санита-а-ры…
— Носилки…
Ответ дают:
— В цепи санитары все…
Шестая рота по семь патронов на человека имеет. Когда ты в кольце — это не богато. И вдруг:
— А ну, кто за патронами?