Великие мужчины XX века
Шрифт:
В октябре 1967 года он пообедал с Бриджит Бардо: Генсбур готовился к телешоу и хотел, чтобы Бардо спела что-нибудь из его песен. Она попросила его написать ей самую красивую песню о любви, и, как гласит легенда, за одну ночь он написал их три, и все позже стали суперхитами. Несмотря на то, что Бардо была замужем (на тот момент за миллионером Гюнтером Саксом), а Серж ненавидел женщин, между ними вспыхнул необыкновенно страстный роман, немедленно раздутый журналистами, всегда тщательно следящими за Бардо, в «связь года»: о любви между Квазимодо, как называли Генсбура, и секс-богиней взахлеб писали газеты по обе стороны океана. Сама Бриджит позже писала: «То была безумная любовь – такая любовь бывает только во сне, любовь, которая останется в памяти…» Сначала они на несколько дней заперлись в его гостиничном номере, а затем перешли в студию.
Серж Генсбур и Бриджит Бардо, 1967 г.
Бардо и Генсбур записали вместе несколько прекрасных песен, наполненных страстью и нежностью, вместе выступили в телешоу, вместе выбрали для Сержа дом на рю Вернель – все стены в квартире Серж окрасил в черный цвет, а вместо зеркал, которые он ненавидел, развесил портреты Бриджит. Сон был прекрасен, но уже через три месяца наступило пробуждение: Бардо уехала на съемки в Андалузию, а Серж остался один среди ее портретов. От депрессии он всегда знал только один выход, зато в три двери разом: алкоголь, работа и женщины. Для Бардо он еще напишет не одну песню, и все они будут необыкновенно популярны. Позже она скажет о нем: «Генсбур – это всегда два в одном: лучший и худший, белый и черный, тот, кто видел себя принцем, а стал Квазимодо, трогательный или отвратительный – в зависимости от его или нашего состояния. В глубине этого существа, робкого, хрупкого, агрессивного, прячется душа поэта, полная правды, нежности, цельности». Сам Генсбур в ее честь запишет альбом с лаконичным названием Initials В. В. – и пока одни будут обвинять Сержа в самопиаре за счет Бардо, другие будут плакать под продирающие до глубин души песни о любви и одиночестве…
Портреты Бардо с его стен сняла двадцатилетняя Джейн Биркин – утонченная англичанка, в чьих жилах кровь аристократов смешалась с артистическим огнем, та самая, для которой через двадцать лет мастера Hermes придумают легендарную сумку. Похожая на истощенного подростка большеглазая Джейн уже успела родить дочь от композитора Джона Барри и сняться обнаженной в фильме Микеланджело Антониони «Фотоувеличение». В мае 1968 года Джейн снималась в фильме «Слоган» и на площадке встретилась с Генсбуром, который немедленно пригласил ее на свидание.
Генсбур и Джейн Биркин, 1970 г.
Как вспоминала позже Биркин, сначала он позвал ее потанцевать в ночной клуб, а когда выяснилось, что танцевать Серж не умеет совершенно, их свидание продолжилось сначала в клубе трансвеститов, а затем в отеле Hilton, где Генсбур и вырубился рядом с недоумевающей англичанкой. Наутро он признался ей в любви, и уже скоро Джейн переехала к нему. Она была девушкой его грез: в ней удивительно сочетались утонченность и сексуальность, сдержанность и страстность, хрупкость молодости и искушенность зрелой женщины. Вместе с Джейн Генсбур сделал свою самую знаменитую запись: песню Je t’aime… Мог Non Plus – «Я тебя люблю, я тебя тоже нет». Первоначально песня была написана для Бардо в ту самую ночь и позже записана в разгар их романа, однако Бриджит, испугавшись излишней откровенности текста, упросила Генсбура не публиковать ее. Запись дуэта с Биркин, сопровождавшаяся ее недвусмысленными сладострастными стонами (Джейн всегда утверждала, что сымитировала оргазм перед микрофоном, однако молва настойчиво повторяла, что пара и правда занималась любовью во время записи), немедленно стала суперпопулярной – хотя ее за непристойность запретили к исполнению в Испании, Великобритании, Швейцарии и Бразилии, а папа римский лично осудил композицию в одном из своих посланий. Было продано два миллиона синглов, и с тех пор песню перепели на десятке языков, включая японский.
Джейн и Серж немедленно стали самой «медийной» парой Франции: о них писали и желтая пресса, и серьезные газеты. Первые увлеченно обсасывали публичные объятия парочки, не всегда соблюдающей границы пристойности, пьяные выходки Сержа и сексуальность Джейн, а вторые уважительно обсуждали фильмы, в которых она снималась, и песни, которые он для нее писал. Хотя от природы Биркин не обладала пристойными вокальным данными, Серж сумел – с помощью своих песен, своего таланта продюсера и своей любви к Джейн – за короткий срок сделать из нее не просто признанную во Франции певицу (хотя по-французски она едва говорила), но настоящую культовую фигуру. Сам Генсбур уже давно получил культовый статус: и за любовь прекрасных женщин (один женский журнал даже наградил его титулом «Дон-Жуана года»), и за многогранный талант: Генсбур писал песни и сценарии, продюсировал альбомы, играл в кино – роли были маленькие, но талант несомненен, – и создавал музыку, которую до него во Франции не писал никто: то скрестит традиционный французский шансон с «гладким» британским звуком, то начнет записывать только что придуманные The Beatles концептуальные альбомы, то станет первым шансонье, выступившим с панк-командой – и с успехом выступившим! Именно Генсбур породил стиль franglais — странную, но невероятно живучую франко-английскую помесь в музыке, текстах, а позже и в стиле жизни. А затем он освоил и профессию режиссера, сняв посвященный Борису Виану фильм «Я тебя люблю… Я тебя тоже нет», где сыграли Джейн Биркин, молодой Жерар Депардье и Джо Далесандро, которого когда-то подобрал на панели и вывел в «звезды» сам Энди Уорхол.
Серж Генсбур и Джейн Биркин.
Но напряжение творчества и страсть к самоуничтожению не отпускали его. После смерти отца в 1971 году Серж запил – если он и раньше не переставая глушил пиво с шампанским вперемешку с мятным ликером, то теперь он практически никогда не бывал трезв. Когда Джейн в апреле рожала их дочь Шарлотту, Генсбур, как рассказывают, сидел в баре напротив больницы и планомерно напивался. В 1973 году он перенес первый инфаркт, но это лишь, по его словам, заставило его сменить мятный ликер на виски. Его поведение становилось все более скандальным: в конце концов он выдумал своего двойника – Генсбарра, на которого и свалил ответственность за все свои выходки. Пока Генсбур писал альбом за альбомом – для Биркин, трио Bijou или собственные, – Генсбарр давал провокационные интервью, инсценировал собственные похороны, гонялся за туристами по парижским улицам или оставлял непристойные граффити на стенах. Генсбарр выступал на концертах в немецкой форме времен Второй мировой, высмеивая неофашистские настроения, за что Генсбур – еврей, носивший в свое время «звезду Давида», – был объявлен антисемитом. И если Генсбур, первым во Франции увлекшийся регги, был первым белым, которому удалось записаться на Ямайке с музыкантами самого Боба Марли, то Генсбарр был тем, кто получил от Марли по физиономии, когда тот обнаружил, что его супруга распевает в компании француза песенки весьма недвусмысленного содержания. В 1979 году Генсбур записал регги-версию национального гимна Франции, вызвавшую неописуемый скандал: особо рьяные патриоты даже избили музыканта на улице, а на его концерте в Страсбурге в первых рядах стояли десятки десантников, готовых по первому сигналу разгромить все вокруг. Кто-то даже сообщил о заложенной в зале бомбе: публика в панике начала покидать зал, музыканты Генсбура отказались выходить на сцену – и тогда он один, отбивая ритм рукой по микрофону, исполнил перед бушующим залом свою «Марсельезу», закончив исполнение известным жестом. Франция пала к его ногам, ибо больше ей ничего не оставалось.
Зато Джейн Биркин ушла от него к режиссеру Жаку Дуайону. Вспоминают, что Серж поначалу устроил дикую сцену, а затем, успокоившись, подвез ее с детьми к отелю, откуда ушел домой пешком – свою машину, как и свое сердце, он тоже оставил Джейн. Несмотря на развод, он продолжал писать для нее – никогда Биркин не исполнит ни одной песни, написанной кем-нибудь другим…
И снова Серж остался один в своем доме с черными стенами. От одиночества его спасала Катрин Денев (она всегда утверждала, что это была просто дружба между мужчиной и женщиной, слухи раздвигали границы этой дружбы далеко за порог спальни Генсбура), от тоски – алкоголь, от ужаса перед жизнью – работа. В 1980 году выходит единственный роман Генсбура «Евгений Соколов», и в том же году начинается его последний роман, с двадцатилетней певицей Бамбу, настоящее имя которой было Каролина фон Паулюс – она была внучкой знаменитого фельдмаршала и дочерью китайской аристократки. Один из приятелей Сержа вспоминал, что в Бамбу его привлек то факт, что она была наркоманкой: ему стало интересно, как можно так саморазрушаться. Сам он, несмотря на все курсирующие слухи, травил себя исключительно алкоголем и табаком, выкуривая в день по нескольку пачек знаменитых с тех пор Gitanes. Однажды его старому другу сказали, как это ужасно, что Генсбур так разрушает себя наркотиками. «Самое ужасное, что он этого не делает», – ответил тот. Генсбур женился на Бамбу, записал с ней альбом и родил сына Люсьена по прозвищу Лулу – так когда-то мать называла самого Генсбура.
Серж с дочерью Шарлоттой, 1986 г.
В восьмидесятые Серж Генсбур – уже настоящая живая легенда, воплощавший разом и дух отжившего прошлого, и полное страсти будущее. Полуразрушенный алкоголем, небритый и немытый, одетый то ли как клошар, то ли как богемный денди в вечный черный костюм с мятой рубашкой и белые ботинки Repetti без носков, престарелый и еще более некрасивый Серж был обожаем ровесниками и уважаем молодежью, видевшей в нем культурного героя – в высшем смысле слова истинного универсального гения, символ духовной свободы. Он знал, что говорил, когда заявил журналистам:
«Я во всем достиг успеха, кроме собственной жизни». Генсбур снял еще три фильма, записал несколько альбомов – как никогда мрачных и депрессивных, – написал материал для Джейн Биркин, Изабель Аджани и Катрин Денев, объездил с концертами всю Францию и даже выступил в Японии. И в то же время, как никогда, жил на грани фола – недаром он любил повторять: «Провокация – это мой кислород». В 1984 году он вместе с дочерью Шарлоттой записал песню с названием Lemon Incest: название по-французски звучит как нечто среднее между «Лимонной цедрой» и «Лимонным инцестом», но чтобы ни у кого не возникло сомнений, Генсбур снял клип, где он обнаженный по пояс валяется на кровати в обнимку с полуголой дочерью – которой, к слову, было всего двенадцать. Неимоверный скандал Генсбур поддержал, сняв дочь в фильме «Шарлотта навсегда»: в нем Шарлотта, к тому времени уже получившая «Сезара» как самая многообещающая актриса, и ее отец вроде бы играют самих себя – переживших трагедию отца и дочь, чья любовь мечется между страданием и сексуальным влечением. Можно было отнестись к фильму только как к мрачной фантазии, но, как говорил сам Генсбур, публике всегда больше нравилось у любой его двусмысленности считать главным тот смысл, который неприличнее. Он, уже признанный достоянием нации, будто старался опровергнуть этот статус, из-за чего вел себя на публике все более вызывающе. На обложку своего альбома Love on the Beat (снова игра слов с неприличным подтекстом) он снялся в образе трансвестита, а для журнальных фотосессий не стеснялся позировать и совершенно обнаженным – это он, который всегда считал себя уродом. Вошло в легенду, как он в прямом эфире сжег пятисотфранковую купюру (между прочим, уголовное преступление), протестуя против высоких налогов, или во всеуслышанье заявил молодой Уитни Хьюстон: I wanna fuck you! Если, по словам биографов, в молодости он не замечал моды, позже опережал ее, а потом создавал моду, то в последние годы Серж Генсбур стал выше любых тенденций и веяний, представляя из себя законченный тип Enfant Terrible и гениального творца в одном лице. Именно с него рок-музыканты (да и представители других стилей) по всему миру до сих пор копируют манеру поведения, гардероб и алкогольный угар, вот только талант Генсбура так просто не скопировать…
«Провокация – это мой воздух!» – повторял Генсбур.
Девяностые он встретил за работой над альбомом Ванессы Паради. Но его время уже подходило к концу: он скончался 2 марта 1991 года в полном одиночестве, в своей черной квартире от пятого инфаркта. Как и Борис Виан тридцать лет назад, он забыл принять таблетки.
После государственного трехдневного траура Сержа Генсбура похоронили на кладбище Монпарнас – там были все, кого он когда-то любил и кто любил его, кроме Бриджит Бардо: ее друзья две недели не могли решиться рассказать ей о смерти Генсбура. Президент Миттеран в надгробной речи сказал: «Он бы нашим Бодлером, нашим Аполлинером… Он возвел песню в ранг искусства». Могила Генсбура и сейчас одна их самых посещаемых на кладбище: ее легко найти по бутылкам спиртного и пачкам сигарет Gitanes, которые ему до сих пор в изобилии приносят безутешные поклонники.