Великие мужчины XX века
Шрифт:
В Kansas City Star он занимался тем, что наиболее соответствовало его неугомонной авантюрной натуре: он был полицейским репортером, и ему постоянно приходилось выезжать на места преступлений, в тюрьмы, больницы и притоны. Целыми днями он мотался по городу, а ночью работал, причем, как вспоминал один из его тогдашних коллег, постоянно пропускал буквы, печатая на машинке, ибо его мысль не поспевала за пальцами. Работа в газете дала ему прекрасную школу: здесь его научили объективно излагать происходящее, писать кратко и сжато, не злоупотреблять сленгом и красочными эпитетами. «Работая в Kansas Star, я научился писать просто о простых вещах», – признавался позже Хемингуэй.
Работа в газете нравилась ему, но мечта о настоящей войне не отпускала. Не то чтобы он хотел отстаивать правое дело или бить врагов, – война в Европе имела слишком малое отношение к США, – но ему хотелось попробовать на вкус настоящую битву. Проработав в Канзасе семь месяцев, Хемингуэй уволился и вместе со своим другом, тоже репортером Тэдом Брамбаком, завербовался в транспортный корпус Американского Красного Креста. По воспоминаниям, когда корабль плыл в Европу, все пассажиры боялись нападения немецких подлодок, и лишь Эрнест с нетерпением ожидал нападения. Когда они благополучно прибыли на место, он сказал, что у него такое чувство, будто его надули.
Из Милана Эрнест прислал домой открытку: «Прекрасно провел время». Но это уже не было правдой: в Милане свежеприбывших волонтеров послали расчищать территорию разбомбленного завода боеприпасов, и от вида кучи разорванных трупов, в том числе женских, у восторженного юнца наступило отрезвление: до него начало доходить, что война – это смерть, грязь и боль. «Уходишь мальчиком на войну, полный иллюзий собственного бессмертия, – писал он много лет спустя. – Убьют других, не тебя… А потом… ты теряешь эту иллюзию и понимаешь, что могут убить и тебя».
Позже американцев разместили в тихом городке Шио: Эрнесту снова стало казаться, что его обманули и вместо войны прислали в загородный клуб. Он рвался на передовую, и в итоге ему удалось перевестись на реку Пьяву, где в то время шли ожесточенные бои. Ему поручили развозить по окопам еду, почту и сигареты. Однажды рядом с ним разорвался снаряд: «Я был весь забрызган тем, что осталось от моих приятелей», – вспоминал Хемингуэй, однако сам он остался жив. В другой раз он попал под минометный обстрел: многих убило, его сильно оглушило взрывной волной. Очнувшись, он заметил рядом раненого итальянского снайпера и попытался дотащить его до госпиталя, однако по дороге сначала попал под снаряд, а затем его задела пулеметная очередь. «Потом были только боль и чернота, – вспоминал Хемингуэй. – Пришла мысль о том, что я должен думать о всей своей прошлой жизни, и это показалось мне смешным. Я должен был приехать в Италию специально для того, чтобы думать о своей прошлой жизни! И вообще в такие минуты думаешь о чем угодно, но только не о прошлом. Я хотел бежать и не мог, как это бывает в ночных кошмарах». Чудом добравшись до лагеря, Хемингуэй выяснил, что итальянец давно мертв, а у него, помимо контузии и множества мелких ран, раздроблена нога. Это случилось 8 июля 1918 года.
Хемингуэй на Первой мировой, Милан, 1918 г.
Раненого отправили в Милан, где на операционном столе из Хемингуэя вынули более 200 осколков. После нескольких операций на колене опасность ампутации отступила, однако Эрнеста постоянно мучили боли, которые он глушил коньяком. В госпитале он встретил свою первую любовь – медсестру Американского Красного Креста Агнесс фон Куровски, которая была на семь лет старше юного солдата и по-матерински опекала его. В течение дня они обменивались записками, а во время ее ночных дежурств Эрнест помогал ей с работой, чтобы она могла быстрее вернуться в его постель.
Выйдя через полгода из госпиталя, Эрнест добился назначения лейтенантом в пехотную часть, однако повоевать так и не успел – война закончилась. Хемингуэя наградили итальянским военным крестом и серебряной медалью за доблесть и с почетом отправили домой.
Война отметила его не только ранением и медалями. Еще долго Хемингуэй не мог спать по ночам, в темноте. Его мучили кошмары и головные боли. На войне он был недолго, но писателю этого хватило навсегда: первые впечатления не успели затереться, а личные рассказы воевавших в окопах или лежавших на соседних больничных койках на многое открыли глаза. Став свидетелем
бесцельной и беспощадной бойни, где простые люди гибли за чьи-то непонятные им интересы, Хемингуэй изменился навсегда.
Агнесс фон Куровски.
В Америку он вернулся героем: один из первых раненых и награжденных в Европе американцев. Его принимали как героя, а о его подвигах написала не одна американская газета. Однако он чувствовал себя чужим среди беспечных людей, не нюхавших ни пороху, ни чужой крови. «Абстрактные слова, такие, как «слава, подвиг, доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными… названиями рек, номерами полков и датами», – писал он. В своей комнате он увешал стены оружием и военными фотографиями, а его единственной радостью были письма от Агнесс, о которой он говорил как о своей будущей жене. Но однажды она написала ему, что выходит замуж за другого… Некоторые критики считали, что первая любовная неудача сильно повлияла на Хемингуэя: отныне он всегда первым бросал своих женщин, не давая им возможности бросить его.
Проведя весну 1919 года безвылазно в своей комнате, а лето на рыбалке в Мичигане, осенью Хемингуэй вернулся в родной дом, где его отношения с родителями становились все тяжелее. Они требовали, чтобы он устроился на нормальную работу, а не исписывал бумагу, нашел себе приличную девушку и женился. Эрнест не желал подчиняться ни деспотичной матери, ни подкаблучнику-отцу, с которым у него давно не было ничего общего. Он хотел уехать на Восток, но отец отказался дать ему денег; хотел устроиться в местную газету, но мать заявила, что писание – неподобающее занятие для мальчика из приличной семьи. В конце концов, после очередной ссоры, Эрнест хлопнул дверью и навсегда уехал из дома.
Он с друзьями поселился в Чикаго, где работал в экономическом журнале, а затем ненадолго перебрался в Торонто, где начал писать для Toronto Star Weekly. С конца 1920 года Хемингуэй поселился в Чикаго у своего приятеля по фамилии Смит: в его доме все интересовались литературой, и там Эрнест чувствовал себя как нигде хорошо. Добрым знакомым Смитов был известный писатель Шервуд Андерсон, который очень одобрительно отозвался о ранних рассказах Хемингуэя. В доме Смитов Хемингуэй познакомился и со своей новой любовью.
Ее звали Элизабет Хедли Ричардсон, она мечтала стать пианисткой, и она была на год старше Агнесс. Ее жизнь не была счастливой: отец покончил с собой, мать долго болела и недавно скончалась на руках у Хедли, и сама она долго страдала от травмы позвоночника. Хедли была уверена, что ее никто не полюбит, что она будет обузой для любого мужчины; Эрнест все еще переживал разрыв с Агнесс и считал, что он ущербен и ни одна женщина не решится посмотреть на него. Короче, они были созданы друг для друга.