Великие религии мира
Шрифт:
Живое чувство бесконечности ближе всего к образу неба. И надо полагать, что люди, создавшие образ библейского Бога, долго глядели на небо или в бескрайние, ничем не загроможденные пустыни... Понемногу веками складывается высший образ. В нем все вечно, все крупно. Это грозный и справедливый владыка мира. Он воплощение добра — но он же грозный отец, беспощадно суровый к своим детям. Действия его не всегда понятны, но надо любить его, доверять ему, как дети верят отцу. Он — даятель, давший все: жизнь, землю, дыхание, пищу, и он вправе отнять их. Преклонение перед ним — благоговейное преклонение перед даром жизни, благодарность за чудо бытия. Позднее, уже в христианской религиозной традиции, которая не запрещала делать изображения Бога, Яхве глядит с потолка Сикстинской капеллы могучим седовласым старцем, микеланджеловским Богом-Отцом [6] . Самое захватывающее здесь не в очертаниях
6
Это один и тот же Бог, только названный разными именами.
Неопалимая купина
Несколько раз Бог Библии является верующим в виде огня. Огненный столб, горящий и не сгорающий куст, блеск остановившегося солнца. «Вид же славы Господней был как огонь, пламенеющий на вершине горы». Этот огонь виделся пророкам, ясновидцам, как образ их собственного внутреннего горения. Так явился пушкинскому пророку шестикрылый серафим. Таким огненным видением предстает он и величайшему библейскому пророку — Моисею, которому приписываются первые пять книг Библии, так называемое Пятикнижие Моисеево. Согласно Библии, Моисей вывел когда-то свой народ из земли рабства в свободную землю Ханаан. Моисей и его ученики напоминают героев греческих мифов. Но героизм у них особый. Бог Моисея — это прежде всего Бог правды и справедливости, а потом уже и славы. Он учит, что победа — не прихоть нравственно слепых сил, а следствие верности ему — Богу правды. Этим героика Библии отличается от подвигов Геракла [7] .
7
Это произошло не сразу, и в древних книгах Библии есть эпизоды, которые производят отталкивающее впечатление. Но от книги к книге нравственная идея Библии становится яснее.
Яхве впервые явился Моисею на горе Хорив в средине пылающего тернового куста. Куст горел и не сгорал, как душа пророка. Это и была неопалимая купина, которая на долгие века стала символом крещения огнем, символом несгорающего вдохновения. Пламя, сжигающее все, что тленно, оставляет нетронутым только вечное, нетленное. И перенасыщенный внутренним огнем пророк встает, чтобы «глаголом жечь сердца людей». Он становится чудотворцем. Вместо бессильных слов — всесильный глагол, вместо бессильных увещеваний — власть над сердцами. «Как заставлю я людей поверить, что Ты сам явился мне?» — спрашивает Моисей у Бога. «Возьми жезл свой и брось на землю», — отвечает Бог. Моисей бросил жезл, и жезл превращается в змея. «Поймай змея за хвост», — говорит Бог. И в руке у Моисея — снова жезл. Моисей повелевает сердцами и природой. И неважно, что он косноязычен — огненный Бог обещает ему говорить через его уста. Моисей творит чудо за чудом. Море по его слову расступается перед верными и топит их преследователей; скала источает воду, в пустыне выпадает с неба манна, питающая голодных.
Чудеса эти могут трактоваться по-разному. Некоторые историки находят вполне естественные объяснения сверхъестественным событиям. Море, расступившееся перед беглецами, могло быть дельтой Нила, обмелевшей в часы отлива; выпадение манны — это сладковатый, засохший крупицами сок, который и сейчас собирают бедуины на некоторых кустах полупустыни. Но мы относимся ко всему сказанному, как к мифу, и нам кажется гораздо более важным и интересным для понимания сути библейских текстов не буквальный, а иносказательный, внутренний смысл чуда. Сам Моисей говорит, что манна была образом духовной пищи. Огненное слово пророка было главной пищей скитальцев пустыни. «И томил тебя (народ. — Авт.) Бог голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и отцы твои, чтобы показать тебе, что не единым хлебом живет человек, но и всяким словом, исходящим из уст Божиих». Много надо чудес — творческой силы, порыва, воли, горения, чтобы поддержать в людях веру в победу духовного огня. Люди идут за ним от чуда к чуду, покоренные, удивленные, но поминутно готовые предпочесть обеспеченное рабство свободе, поминутно отчаивающиеся, слабодушные.
Около высокой горы Моисей сделал привал. Он взошел на гору и сорок дней был там один. Там явился ему снова Бог и продиктовал десять заповедей. И Моисей записал их на больших каменных плитах — скрижалях. С этими скрижалями, на которых был записан первый закон, первый завет — условия союза человека с Богом — спускался Моисей с горы. Но
В великом гневе разбивает Моисей каменные скрижали. Происходит первое трагическое столкновение пророка с народом. В этот героический период библейской истории оно оканчивается победой пророка. Впоследствии пророки не раз будут побиваемы камнями. Политическое поражение только задним числом, в веках, превратится в духовную победу. Но сейчас еще «земное» и «небесное» не разделились. Духовные идеалы народа, его нравственная мощь, его внутренняя правота сосредоточены в духовном вожде-пророке, и ему же вверил народ свою судьбу. Это угнетенный, малочисленный, слабый народ, которому нечего терять. Его решимость идти за Моисеем — решимость отчаянья. Нет ничего, что могли бы люди противопоставить Моисееву подвигу, кроме страха и малодушного желания вернуться в состояние рабства. Поэтому пророк не только правее толпы народной, он еще и сильнее ее.
Однако трудно было людям поддерживать в себе веру в Моисеева Бога. Как представить себе то, что говорит пророк? Вот он говорит, что видел Бога, и он же говорит, что человек не может видеть Бога. Как это увязать? Инертный ум требует зримости, буквальности, а не пророческих метафор. Если не руки, то мысль должна осязать предмет. А Моисей разрушает предметные представления, по-истине водит их по пустыне мысли. Уводит от мертвых, застывших истин к незастывающему, живому, хочет, чтобы они не получали из его рук готовое, а соучаствовали бы в духовном творчестве. И как трудно понять странные слова, которые говорит Моисей от имени Бога: «...стань на скале. Когда же будет проходить слава моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И когда сниму руку Мою, ты увидишь след Мой, а лицо Мое не будет видимо». Это не что иное, как посильное поэтическое описание экстаза, величайшей перенасыщенности чувств, в котором жизнь встает, как некое огненное чудо, полное смысла и потрясающего значения. «Покрытый рукою» — указание на смутность, неясность виденья, из которого выступает только след, а не четко очерченное лицо. Тем, кто не испытал этого переживания полноты жизни, нужно что-то внешнее, перед чем можно было бы преклоняться. Пусть будет изваяние, перед которым можно совершать обряды и ожидать помощи. «Как у всех». Но пророк, разбивший скрижали, «стал в воротах стана и сказал: кто за Господа, ко мне!». После кровопролитного сражения Моисей победил. И тогда были заново написаны 10 заповедей. Вот они: 1. Да не будет у тебя других богов кроме Сущего. 2. Не сотвори себе кумира. 3. Не произноси имя Бога всуе (напрасно, попусту). 4. Чти день субботний. 5. Почитай отца и мать. 6. Не убий. 7. Не прелюбодействуй. 8. Не укради. 9. Не лжесвидетельствуй. 10. Не пожелай жены ближнего своего, ни дома его, ни вола (то есть не завидуй).
Некоторые из этих заповедей стары. Моисей только заново отредактировал их. Но в целом, как система, 10 заповедей были неслыханным новшеством. В примитивных и архаических системах религий на первом месте — соблюдение обряда. Так это и в народной религии греков. А по Моисею, главное, что требуется от человека, — это внутренняя верность своему идеалу, верность нравственной правде. Человек служит Богу тем, что соблюдает нравственный закон. Не нужно кумиров — самодельных богов, созданных из жажды преклониться перед чем-либо внешним. Каждая заповедь имеет четкий нравственный смысл. Это уже не табу.
С течением веков в Моисеев закон были включены и другие нравственные предписания. Смысл их сводится к милосердию, справедливости, бескорыстию. «Не суди превратно пришельца, сироту, и у вдовы не бери одежды в залог». «Когда будешь жать в поле твоем, оставляй сноп пришельцу и сироте и вдове». «Когда обобьешь маслину твою, то не пересматривай за веткой ветвь — пусть останется пришельцу, сироте, вдове». «Надо прощать долги, особенно бедным. Надо возвращать бедному залог его еще до захода солнца, чтобы он лег спать, благословляя тебя». Часто повторяются слова: «Не выдавай раба и не притесняй его и помни, что сам ты был рабом в Египте». Надо соблюдать чистоту и благолепие, потому что невидимый Бог как бы присутствует всюду, и ты должен чувствовать это и не осквернять землю, по которой ходишь. Эти представления складывались постепенно, кодифицированы они уже в послебиблейский период, в Талмуде, но в памяти народа они слились с Моисеем.
С именем Моисея связаны и другие законы, которые нам кажутся сейчас жестокими. «Око за око», «зуб за зуб» — так тогда понимали справедливость. Ты выбил зуб и тебе его выбьют. На этом конец мести. Но как совместить с заповедью «не убий» разрешение на «священную войну»? Видимо, заповедь ограничивала действия личности, но государство сохраняло право защищаться оружием. Государство сохранило право и на смертную казнь. При этом закон совести и закон, по которому судят в судах, одинаково сознавались как божьи установления.