Великие рогоносцы
Шрифт:
Но и «дела» не было, а любопытным, доискивающимся причин смерти беременной супруги, можно было сказать: «Извините, простите, но она сама себя…» Ведь высекла же сама себя унтер-офицерская жена, почему бы и жене миньона Генриха III не проткнуть себе живот?
Удивительно прямо, дорогой читатель, как гомосексуалисты-короли защищают своих «миньонов», прикрывая тех кровавые преступления. Яков I, английский король, сын Марии Стюарт, узнав, что его бывший любовник Роберт Карр вмешан в кровавую драму по убийству супруга графини Эссекс, очень его в парламенте защищал, но суд все же присудил Карра и его любовницу графиню Эссекс к смертной казни. Так Яков I, пользуясь своим правом «вето», заменил казнь на тюремный приговор и после уплыва некоторого количества времени вообще приказал их выпустить из тюрьмы и даже особняк для будущей совместной жизни подарил. Уж очень гуманны короли-гомосексуалисты к своим любовникам. А вот жены-королевы к мужьям гомосексуалистам — не очень-то либеральны. Они своих мужей не только жизни лишали, но и на жестокие муки обрекали. Помните, как «волчица Франции» Изабелла Французская, дочь Филиппа Красивого от своего мужа, английского короля-гомосексуалиста Эдуарда II отделалась? Она войной на Эдуарда II пошла, его любовника Деспенсера живьем кастрировала, а мужа посадила в Тауэр и воткнула ему в задний проход
А Антония, дочь Клавдия Тиберия в Римской империи? Она, узнав, что ее супруг день и ночь занят любовью с дорогим рабом, пришла к императору-отцу и сказала: «Папочка, отомстите за меня. Мой супруг мою спальню жены игнорирует, а со своим рабом не только на людях целуется, но еще и в спальне запирается». Клавдий без судебного разбора приказал страже подняться наверх и приколоть влюбленную парочку. Что и было немедленно исполнено.
В Китае муж, заставший свою жену за прелюбодеянием, мог без суда и следствия убить и ее и ее любовника. Такой же закон существовал во Франции в XIV–XV веках. Потом все несколько усложнилось. И очень большую проблему имел французский король Людовик XI, как поступить со своим подданным, который в припадке ревности убил жену и ее любовника. Этот король, дорогой читатель, уморивший свою первую жену ревнивым подозрением, второй жене жизнь невыносимую устроил. Держал ее отдельно в замке, на крепость или тюрьму смахивающую, почти голодом морил, не то чтобы когда какой бриллиантишко подарить, а в супружескую спальню через пятнадцать лет на одну неделю пришел, морщась от отвращения, только за тем, чтобы жена быстрехонько, в срочном порядке зачала ребенка и обязательно мужского пола. Ну жена Маргарита поднатужилась, хотя за пятнадцать лет от деторождения и от секса вполне отвыкла, и родила королю сына Карла XIII. Но пока еще Людовик XI сам Францией правит и теперь вынужден важный вопрос решить: что делать с убийцей-«рогачом», убившим и жену Шарлотту и ее любовника — пажа. А Шарлотта была знаете кем? Она была внебрачной дочерью его, Людовика XI отца Карла VII и его метрессы Агнесс Сорель. В былые времена молодой Людовик XI как-то в пылу гнева здорово любимой отца метрессе в ухо врезал, то есть пощечину закатил, чем гнев отца вызвал и целых шестнадцать лет вынужден был по чужим королевским задворкам скрываться, пока отец его не умер и Людовик XI не стал королем. Ему сейчас, справедливому французскому королю, надо со всей строгостью закона и без лишних эмоций суд над сенешалем вершить. А дало так было. Шарлотта, внебрачная дочь Агнесс Сорель и Карла VII, была выдана замуж за пожилого сенешаля. Ну молодой красивой даме не очень-то было приятно с ним в постель укладываться и она решила любовные утехи делить со своим пажем, ибо, как сказал справедливо писатель шестнадцатого века Брантом: «В давние времена дамы влюблялись в пажей даже, если те бывали щуплы, как куропатки». Брадобрей сенешаля донес ему, с кем это в ложе его супруга пребывает, и посоветовал захватить прелюбодейную парочку на месте преступления. «Вы, ваше сиятельство, притворитесь спящим, а я как только замечу, что паж в спальню вашей супруги проскользнул, доложу вам». Сказано — сделано. Сенешаль притворился спящим, но от усталости или от старости, не знаем, не выясняли, но только взаправду заснул. Храпит вовсю. Брадобрей его будит, разбудить не может. «Скорее просыпайтесь ваша светлость, время приспело прелюбодеяние раскрывать». А сенешаль не отвечает. Брадобрей тормошит его, от испуга холодея, не дал ли дуба сенешаль, но шпагу подает. Сенешаль проснулся, наконец, сладко потянулся, шпагу на острие пробует. Тупа. Другую требует. Начали вторую искать. Брадобрей торопит: «Быстрее, ваша светлость, а то не успеем. Они там быстро управляются». Успели, однако. Как только сенешаль открыл дверь в спальню, то его взору предстала такая сладостная картина, что убивать неверных расхотелось. Словно Амур и Психея, разложились влюбленные во всей своей нагой красе. Картина ну прямо кисти Ватто. Но потом спохватился, яростью засопел и не найдя нужных для такого случая слов, молча вонзил шпагу в грудь слуги. Заколол, словом, беднягу. А потом схватил кинжал и так же молча вонзил его в грудь визжащей Шарлотты. И ее заколол, бедняжку.
И вот теперь справедливый король Людовик XI, когда-то бивавший под горячую руку мать Шарлотты, должен по справедливости суд над убийцей свершить. Людовик XI эмоциями, конечно, не руководствовался никогда ни в личных делах, ни в государственных. В государственных он скорее лестью, подкупом и страхом действовал, а в личной жизни без всяких там эмоций жил. Словом, король по натуре прагматист был. И он задумался над поступком «рогоносца» сенешаля. Это вам не четырнадцатый век, когда вероломных жен убивать мужьям разрешалось. Сейчас порядки другие. Король ответил сначала на вопрос: велика ли вина сенешаля, убившего жену и ее любовника? И мудро решил: вина невелика, поскольку у «рогоносца» были весьма веские причины для плохого настроения и действий в состоянии аффекта. У него стресс был. А стресс, как вы сами знаете, дорогой читатель, по мнению современных ученых-медиков, на человеческие органы здорово влияет. Мы так и прочли в одной московской газете: «Стресс влияет на гениталии». А от гениталий до мозга, это — как от великого до смешного — всего один шаг. И этот трагический шаг сенешаль сделал, вынужден был делать, поскольку не захотел «смешным» ходить. Так примерно рассуждал прагматичный Людовик XI и приговорил сенешаля всего к пяти годам в довольно комфортабельной тюрьме, на санаторий нашего времени смахивающий. Пустяшное наказание по тем временам, когда, как сказал один остроумный историк, «головы рубили, как капусту».
Часто мужья-«рогоносцы», убивая своих жен, сами тоже своей головы лишались. И достойный пример в этом отношении — случай с римским жестоким императором Коммодом.
Слов наших и таланта не хватает, дорогой читатель, чтобы описать все злодеяния этого римского императора, превосходившего по жестокости и самодурству и Калигулу, и Нерона, и Тиберия вместе взятых. Кстати, родился он в один день с Калигулой. Этот бисексуальный гомосексуалист своих любовников-мальчиков вздумал называть частями человеческого тела. И, как нас информирует древний историк Светоний, — «срамными частями». «„Эдакий хорошенький мальчик, задница, поди сюда“, а ты, х…ек, иди, и позови своего друга». Надо же до какой эротически пикантной словесности додумался, этот гладиатор-император, вечно пребывающий с гладиаторами и канатоходцами и сам умеющий бороться не хуже их, а кривляньем шута всех клоунов цирка превзошедший. Все его заинтересования и увлечения «низкого» рода, больше какому-нибудь плебею отвечающему, а не «высоко» рожденному властелину Римской империи. Сам лепил чаши из глины, сам их обжигал и заставлял всех, чтобы хвалили эти «произведения
Известный писатель-декадент Дмитрий Мережковский, муж Зинаиды Гиппиус, так об этом необыкновенном характере Марка Аврелия писал: «Отец Коммода умертвил в себе личную жизнь, все желания, но достиг ли он покоя? В личной жизни он был мучеником. Фаустина — его жена — его не понимала. Любовь прошла, а философия наскучила молодой, красивой женщине. Спокойствие и кротость мужа раздражали ее и казались оскорбительными. Ренан такой характер мужчины называет „неумолимой кротостью“». Таким людям, дорогой читатель, очень тяжело жить на свете: они болеют за весь мир. За его никчемность, ничтожество, пустоту и суету сует. На войну Марк Аврелий ходил неохотно, ибо его философия не признавала войн. Но когда оказывался на поле битвы, никогда не трусил и был достойным воином. Телесные утехи его не интересовали, он считал их преступными и несовместимыми с человеческим достоинством. Он охотно «одел» бы весь мир в философскую тогу, ибо, по его мнению, только эта наука могла спасти и человечество и человека от низменных страстей. Вечная печаль была у него так огромна, что ежедневно он призывал бога послать ему смерть. Как другие истово молятся о спасении души и о здоровье, так Марк Аврелий молился о смерти: «Господи, дай мне это утешение, эту единственную радость, пошли мне смерть», — таковы были его молитвы.
Мудрый философ Марк Аврелий, конечно, рано разгадал порочную натуру своего сына. Но он знал, что передать империю другому — это значит навлечь на Рим долгую и кровопролитную войну, ибо Коммод никогда не уступит законного права на наследство. И он отступил во имя меньшего зла. Но меньшее зло стало большим. И кого в императоры дал Марк Аврелий Плиний Старший? О, римская история краснеет, когда произносит имя Коммода. Что там Нероны, Тиберии и Калигулы вместе взятые? Поучиться бы им изощренным пыткам, необузданному сладостарастию, самодурству, граничащему с безумием у гения патологии и великого в этом отношении Коммода.
Его мать Фаустина тоже с самого рождения сына знала о того порочных наклонностях. Боги ей давали знаки. Родив двух близнецов — мальчиков (один умер), ей приснился сон, что она родила ядовитую змею. И этим гадким змеенышем был ее сын. Да, плохую сексуальную услугу оказал Фаустине римский кровожадный гладиатор Луций Вера.
В двенадцать лет у Коммода стали обнаруживаться кровожадные инстинкты. Однажды, когда его в этом возрасте купали, ему показалась слишком горячей вода и он приказал тут же бросить банщика в топившуюся печь. Приказания молодого наследника императора невозможно было не исполнить, но жечь ни в чем не повинного банщика казалось верхом садизма. И слуги пошли на хитрость. Сожгли в печи баранью шкуру, дав банщику возможность убежать. Со временем развлечения Коммода приобретают дикие формы садизма. Ничто из пороков не было ему чуждо. Троих своих сестер он изнасиловал, одну; Луциллу, сослал на Капри, а там, подослав наемного убийцу, приказал убить. Не избежала его объятий и двоюродная сестра его отца, намного старше Коммода. Своим наложницам он зачастую давал имя своей матери — Фаустина. В своем Палатинском дворце он устраивал попойки и кутежи. Дворец наводнили красивые женщины — шлюхи и молодые слуги. Всех старых слуг со времен его отца он повыгонял. Своего любовника Саотера он, обнаженный, целовал на виду у всех, а вечерами забирал его в близлежащие кабаки и бордели. Во всех борделях Рима хорошо знали Коммода как клиента, требовавшего «изысканных» нетрадиционных развлечений. Свою жену он обвинил в прелюбодеянии и за это прогнал ее от себя, по истечении какого-то времени приказал ее убить. Сколько невинных убийств на совести Коммода — невозможно подсчитать! Но простые убийства не устраивали Коммода. Его извращенной натуре нужны были извращенные, садистические удовольствия, сопряженные с мучениями и унижением человека. Не считаясь с возрастом уважаемых патрициев, когда всем народом старость уважалась, он одному сенатору, имеющему нити белых волос седины, среди черных, приказал посадить на голову грача и тот, думая, что это белые червячки, до крови исклевал его голову. Знаете, дорогой читатель, есть такой крокодил, называемый Коммод. Этот аллигатор пожирает людей. Так вот Коммод так же открывал свою пасть с острыми зубами и ел человеческое мясо под разным «соусом»: убивать, смеяться, иронизировать, унижать!
Сколько изощренного ума надо было вложить, чтобы каждое действие, каждый поступок имел садистическую значимость и подтекст патологии? Вот Коммод с улыбкой угощает неугодных себе патрициев отравленными фигами и с наслаждением наблюдает, как они умирают у его ног. Вот он словно невзначай роняет глиняную табличку с именами всех, приговоренных к смерти. Вот он с наивным простодушием упрекает жрецов в лености служения богам (якобы не слишком усердно бичуют себя) и приказывает в своем присутствии бить себя в грудь сосновыми шишками. Не смея прервать без разрешения Коммода этого занятия, жрецы избили себя до смерти. Всех недовольных он бросал на растерзание диким зверям. Сам был настолько силен, что вступал в единоборство с ними, и для этой цели держал в своем дворце львов и тигров в огромном количестве. За борьбу Коммода с дикими зверями его прозвали «римским Геркулесом».
Тогда он приказал настоящему Геркулесу-статуе оторвать голову, приставить свою и эти медные статуи со своим изображением выставил по всем уголкам Рима. Но публичные зрелища с дикими бестиями не всегда устраивали Коммода. Требовался контраст. Тогда он приказал десяткам людей выломать правую ногу, другим десяткам выколоть правый глаз, потом выстроил этих калек напротив себя на арене и приказал: «Хромые, а ну в атаку на кривых!»
Одному толстяку он распорол острым ножичком самолично живот, так что все внутренности вылезли наружу только потому, что полюбопытствовал, сколько пива у того в брюхе находится.
Его пиры — тоже носили вкус патологии. Никто из гостей не знал, в какое время и после какого вкусного кушанья он найдет на тарелке кусок жареного человеческого мяса. Давнее развлечение королей — запекание в пирогах карликов, которые потом на столе танцевали менуэт, он заменил более реалистическим: у него на золотом блюде вносилось двое карликов, обильно смазанных горчицей. Триста наложниц из матрон и шлюх были у него постоянно во дворце, которые предавались телесным сношениям по его приказу с тремястами молодцов из рабов. Государством он перестал править. Всю власть правления передал своим постельничьим: сначала Перенею, а когда того недовольный народ убил, то Клеандру.